— Холод. Ты им не можешь насытиться, — говорю я, беря шприц с подноса рядом с ампулами. Мои зубы сжимают розовый колпачок на игле, и я выплевываю его на столешницу, чисто для театральности. Погружаю заостренный кончик во флакон с мидазоламом и переворачиваю его вверх дном, извлекая 2,5 мг прозрачной жидкости. Когда я ставлю флакон обратно на поднос и поворачиваюсь лицом к Джеку, его взгляд прожигает меня насквозь. Возможно, он только что кончил мне в глотку, но вид иглы и всего, что это значит, заставляет его выпрямиться, поскольку адреналин, несомненно, заполняет каверны в его сердце. Пройдет совсем немного времени, прежде чем он будет готов к следующему раунду. — Ты хочешь спящую красавицу, — говорю я, останавливаясь на краю каталки напротив Джека, пока он натягивает штаны и трусы. Движения его рук замедляются, когда он переводит взгляд со шприца на меня. — Сомнофилия. — Кайри… — Это твой шанс овладеть мной, пока я спокойна, — говорю я, нахально подмигивая и греховно улыбаясь. Я держу иглу между пальцами, другой рукой подцепляю пояс своих леггинсов и стягиваю их. Джек проводит рукой по волосам, когда замечает мои голые ноги под его рубашкой, моя кожа покрывается мурашками на холодном воздухе. — Разве ты не хочешь, чтобы я хоть раз была молчаливой и уступчивой? Ты можешь делать со мной все, что захочешь. Попробуй меня на вкус. Трахни меня. Манипулируй мной. Доминируй. Обрызгай меня своей спермой, пока мои глаза закрыты, а конечности безвольны. Может быть, я проснусь и увижу, что твой член проникает по самые яйца в мою набухшую киску, и буду умолять тебя продолжать. Я разрешаю тебе взять все. Разве ты не хочешь этого, Джек? Разве ты не хочешь меня? — Кайри, Господи Иисусе… — Перестань бороться с собой. Ты сказал, что тебе надоело стоять на пути к тому, чего ты хотел. Я предлагаю, — говорю я, хватаясь свободной рукой за бортик каталки и забираясь на матрас, поверхность ПВХ холодит мою обнаженную кожу, когда я сажусь лицом к нему. Я подношу иглу в непосредственной близости от своей яремной вены. — Я тоже этого хочу, Джек. Я доверяю тебе. Конфликт в глазах Джека — это восхитительная мука, которую я поглощаю, как изголодавшийся зверь. — Это опасно, Кайри. Ты употребляла алкоголь. Вздох срывается с моих губ, когда я раздраженно надуваю губы, отводя шприц от шеи, чтобы проверить дозировку. Я нажимаю на поршень до тех пор, пока несколько капель не просачиваются сквозь иглу, прежде чем снова прижать ее к коже. — Вот. Теперь ты счастлив? Между нами воцаряется тишина. Джек разрывается на части, момент мучительный. Одна часть нуждается. Его фантазия. Другая боится. Хотя он никогда не боится, берет то, что хочет, без сожаления или угрызений совести. Но он боится сейчас, и оттого будет намного приятнее, когда он сдастся мне. Я вонзаю иглу в свою кожу ровно настолько, чтобы почувствовать легкую боль и пускаю каплю крови. Сдержанность Джека покрывается волдырями. Это пузырь, почти готовый лопнуть. — Я даже не знаю, туда ли ввожу. Ты хочешь, чтобы я промахнулась? — спрашиваю я, и, прежде чем вопрос успевает сорваться с моих губ, он выхватывает иглу из моей руки и вонзает ее в яремную вену, вводя лекарство. Моя торжествующая ухмылка слабеет под горячим взглядом Джека, и я проваливаюсь в сон без сновидений. Глава 17 Инерция ДЖЕК Горькие ноты дягиля и сладкой ванили наполняют мою холодную комнату. Даже в бессознательном состоянии, присутствие Кайри в моих владениях столь же непреодолимо и всепоглощающе, как и сами ее духи. Как и сам цветок дягиля, родом из арктических пейзажей, она создана для меня, ее увядшие лепестки ждут, когда их оживят. Я вынимаю иглу и поднимаю ее обмякшее тело на руки. Осторожно опускаю ее на каталку и провожу тыльной стороной пальцев по ее ничего не выражающему лицу. Я убираю рыжеватые пряди с ее закрытых глаз, любуясь тем, как густая бахрома ресниц неподвижно лежит над высокими скулами. Сжимая в руке шприц, я наклоняюсь к ее уху и шепчу: — Ты знаешь, как сделать меня чертовски диким, лепесточек. Я бросаю шприц на стальной поддон и направляюсь к термостату. Температура понижается на несколько градусов. Не так холодно, чтобы она замерзла, но достаточно зябко, чтобы я мог разглядеть, как ее теплое дыхание затуманивает воздух при флуоресцентном освещении. Искусственный свет придает ее коже бледный оттенок, а ее пухлые от природы розовые губы приобрели легчайший оттенок голубого. Прям как в тот раз, когда я впервые увидел ее в камере, где она проверяла мою сдержанность, нажимая на все мои кнопки, пока я не захотел задушить ее, либо трахнуть. Мой член становится тверже при этой мысли. Ослабляя давление брюк, я расстегиваю молнию, мой хищный взгляд устремлен на спящую красавицу, беспомощно лежащую на моей территории. Сколько раз я представлял ее себе именно такой. С самого первого момента, когда услышал звенящую мелодию ее смеха, и он прокрался, как гребаный вор, прямо под мою защиту. Застигнутый врасплох, я не был готов, когда повернулся и увидел ее с сияющей улыбкой. Словно яркий солнечный луч, вторгшийся в мое темное убежище. Я посмотрел в ее пленительные бледно-голубые глаза и понял — через долю секунды — что она станет моей погибелью. И все темные, порочные мысли, которые я изо всех сил старался отогнать, когда пытался убрать ее подальше от себя, — я чувствовал себя бессильным. Она была так чертовски красива. Ее запах мучил меня. Ее смех вызвал огненный жар под моей холодной кожей, когда я тщетно пытался представить, как звучали бы ее крики в агонии. Она поглотила меня с первого дня. И с безжалостной яростью я жажду наказать ее за это. Эта чертова рубашка с бантиком на шее подталкивала к тому, чтобы я сломался, и я хотел поскорее снять ее. Я утолил голод, сначала сделав набросок ее фигуры, запоминая каждый контур ее лица. Каждый соблазнительный, сексуальный изгиб ее тела я запечатлевал в своей памяти очередным мазком. Единственная из моих одержимостей, с которой я никогда не снимал плоть. Лишь изредка позволяя себе фантазировать о том, как выглядели бы ее хрупкие кости, я был слишком осторожен, чтобы облечь эти образы в физическую форму, опасаясь, что не смогу остановиться. Когда я не мог выбросить из головы ее голубые глаза, я вывел гималайские голубые маки, чтобы они точно соответствовали оттенку ее поразительных ирисовых глаз, и вся моя оранжерея превратилась в святилище ее красоты. В любой момент я мог бы прекратить свои мучения. Я мог бы сломаться и вспороть ее, мучительно содрать с нее кожу, вознаградиться призом, который, как я уверен, скрывается под ней; той нежной подъязычной костью, которую я почувствовал, когда моя рука сдавила ее красивое, стройное горло. Настоящая звезда для моей витрины с трофеями. Я мог бы превратить ее в пепел, воспоминание легко стереть из памяти, а останки развеять по маковым грядкам. Потребность отдаться неутомимому влечению и заставить ее исчезнуть была мучительной, я боролся с этим каждый день, входя в двери университета. В противном случае, если бы одержимость продолжалась, — это привело бы к нарушению моих собственных правил. Она искушала меня бросить вызов своей природе. Она была угрозой. И прямо сейчас вызывающий вид ее нежной кожи — слишком большое искушение, манящее меня потянуться за скальпелем на подносе. Доведенный до дикости, я разрываю последние остатки своей слабой сдержанности, бросаясь к ее успокоенной ангельской фигуре на каталке и просовывая острое, как бритва, лезвие инструмента ей под рубашку. Звук рвущейся ткани скользит по моей коже с болезненным удовлетворением, когда я провожу скальпелем вверх по центру, разрезая одежду, которую я ей подарил, и кружевной лифчик, чтобы полностью обнажить ее тело. Я позволяю рубашке соскользнуть с ее груди, любуясь ее затвердевшими сосками, равномерным подъемом и опусканием ребер. Я не тороплюсь, изучая каждый дюйм ее обнаженного тела, нежного и уязвимого. Я знаю, что Кайри не была рождена убийцей. У нее есть совесть, душа, сочувствие. Она хочет любить и быть любимой — и, несмотря на мои ограничения в этом, я сделаю все возможное, чтобы дать ей то, в чем она нуждается. Но сейчас… Это все для меня. Развратно. Отклонение от нормы. Как на показ. Нечестивый способ, которым я сейчас овладею ею, заставил бы даже ангелов раскаяться. С порочным голодом я трогаю два шрама под ее нижними ребрами. Мои пальцы обводят скошенные края, прослеживая грубые вмятины там, где лезвие рассекало ее кожу. Неистовый гнев поднимается из недр моей черной как смоль души, ярость от того, что другой мужчина посмел прикоснуться к ней, причинить ей вред, попытался уничтожить ее. Ярость пронзает мои внутренности, скальпель сжимается в дрожащей руке, когда я представляю себе безумный способ, которым я сначала пытал бы его и изувечил. Резня, которую я учинил в этой очень холодной комнате, побледнела бы в кровавом сравнении с тем, чему я подверг бы Уинтерса, если бы он стоял сейчас передо мной. Я убил его слишком быстро. И я оттачиваю эту дикую похоть. Зациклившись на спящей красавице, распростертой передо мной на каталке, я отбрасываю скальпель, засовываю руку в карман брюк и хватаюсь за свой твердый как камень член. Сдавленное шипение вырывается между моих стиснутых зубов, когда я сжимаю основание, а затем провожу холодной ладонью вверх по ступенькам из пирсинга. Я поглаживаю по всей длине, бедра двигаются в такт с каждым подергиванием моей бушующей эрекции, когда я смотрю на ее раздвинутые бедра, на прелестный розовый клитор, выглядывающий между ее гладких губ, и почти ощущаю вкус ее влажного жара. Свободной рукой я обхватываю одну из ее лодыжек и раскрываю ее ноги еще шире. Я раздвигаю ее колени до тех пор, пока они не касаются стальных перил с обеих сторон, широко открывая ее для себя, как драгоценную куклу — ту, которую я могу поставить в любую непристойную позу, какую пожелаю. После того, как я снимаю брюки, я опускаюсь на ее спящее тело и вдыхаю ее запах, просто чтобы пробудить голод, прежде чем впиться зубами в мясистую выпуклость внизу ее груди. Мои пальцы ищут теплую щелочку ее киски, языком облизываю ее сосок. Погружая два пальца внутрь, я стону от мягкой податливости ее плоти, без всякого сопротивления. Ее скользкое возбуждение покрывает мои пальцы, когда я погружаюсь глубже. Она не двигается, пока я вхожу и выхожу, становясь все более диким, пока она впитывает мои пальцы. Потребность трахнуть ее с беспощадной развратностью сковывает каждый мускул вдоль моего позвоночника. Мои зубы находят опору в нежном месте между ее шеей и плечом, где я впитываю вкус ее кожи, мой язык скользит вдоль ее ключицы. Я вынимаю свои пальцы из ее горячей маленькой киски и выгибаюсь дугой над ее распростертым телом. Сильная дрожь пробегает по моим мышцам, когда я провожу скользкой подушечкой пальца по ее бесцветным губам. Болезненное желание наконец-то расслабиться и снять с нее все слои, охватывает меня яростной, неукротимой потребностью, и, прежде чем я успеваю обуздать желание, я протягиваю руку через стеллаж и беру мягкую угольную палочку. Свободной рукой держась за холодный поручень каталки, я приподнимаюсь и приставляю палочку к нижней части ее таза. Я начинаю с обрисовки ее бедер, используя промежуток между лобком, чтобы точно очертить поясничные позвонки. На грудину я надавливаю и провожу мягким кончиком вверх, пока не добираюсь до толстого манубрия, где смягчаю линии. Разветвляясь, я очерчиваю контур каждого ребра вдоль клетки. Затем обвожу ключицы, оставляя напоследок изгиб шеи, запрокидываю ее голову назад и не торопясь растушевываю нижнюю челюсть. Мое сердце бешено колотится, а член пульсирует, когда я очерчиваю контур ее подъязычной кости при воспоминании о своих прикосновениях. Я поднимаюсь и окидываю взглядом ее прекрасное тело, силуэт ее скелета лишь смутно очерчен на коже — четкость отсутствует, аккуратность тоже, но глубина и размер настолько точны, что я превращаюсь в хищного зверя. Я прижимаю ладонь к ложбинке ее живота и погружаю головку своего члена в ее скользкий вход, зачарованно наблюдая, как ее сладкая киска проглатывает каждую ступеньку. Я опускаюсь ровно настолько, чтобы насладиться восхитительным вкусом ее рта, делаю глубокий вдох между ее приоткрытыми губами, вдыхая в свои легкие. Явное желание разорвать ее плотные стенки своим усеянным шипами членом — это демон, терзающий мои внутренности — ощущение, как титан ударяется о кости, и вибрация рикошетом проходит через мой член, когда я скребу по ее скелету. Эта извращенная любовь, взращенная в темноте, принадлежит только нам. Вид ее обнаженных костей — такая божественная пытка, что я едва сдерживаюсь, когда вонзаюсь в нее с животной яростью. Я провожу рукой по ее тазу, размазывая уголь, обхватываю руками ее бедра и вонзаюсь в нее с низменным, плотским желанием. Я мог сломать ее. Моя кукла такая хрупкая, что я могу разбить ее вдребезги. Рычание вырывается из глубины моего горла. — Чертовски идеально, Лилль Мейер. Я хочу трахнуть тебя так жестоко, чтобы вывернуть наизнанку. Я не тот, кто все контролирует. Я принадлежу ей. Каждым нейроном моего существа, каждой клеточкой, проходящей через мой костный мозг, она доминирует надо мной, а я просто порочный монстр, подчиняющийся ее командам. Ее тело направляет мой следующий шаг, и я охотно подчиняюсь, давая моей маленькой жрице именно то, чего она жаждет. Я медленно выхожу из нее и собираю ее влагу своими скользкими пальцами, чтобы смазать тугое колечко ее попки. Я провожу ладонью вниз по своему члену, обмазываясь ее соками, затем толкаюсь в маленькую дырочку, проталкиваясь до самого основания члена, чувствую, как ее анал рефлекторно сжимается вокруг меня.