На восстановление взрывного механизма и приведение его в боевое состояние потребовалось не более двух минут. Санчес вывел на циферблате время. По его прикидкам пяти минут для отхода на безопасное расстояние ему должно хватить. Восстановив взрывной механизм, Санчес глубоко вздохнул и плотно прикрыл дверцы шкафа. Теперь мешкать было нельзя. Как говорится, время пошло. В этот момент в машине неподалеку от рынка потерявший всякую надежду Анвар в последний раз нажал кнопку пульта дублирующего взрывателя, о котором Санчес не знал. Взрыв получился не сильный, Алан и в самом деле уменьшил количество взрывчатки до минимума. Тело Мусы совершенно не пострадало, чего и боялся Анвар. Но незадачливому экстремисту хватило даже такого ослабленного заряда. Дверцу шкафа сорвало с петель, дверная ручка из дюралевого сплава ударила его чуть ниже подбородка, разорвала горло и застряла в шейных позвонках. Услышав взрыв, Крюков с Аланом бросились к администраторской. Катаклизм практически завершился, погромщики уступили территорию мародерам. Отдельные суетливые типы, как тараканы, шныряли между разгромленными прилавками и витринами с пакетами, доверху набитыми добычей. С минуты на минуту можно было ожидать и появления сил правопорядка. Сыщик осторожно толкнул дверь администраторской и поднялся по лестнице наверх. Выбитая взрывом дверь комнаты администратора валялась на полу. Крюков, а за ним и Алан, вошли в кабинет Мусы. Следы погрома смешались здесь с последствиями взрыва. В воздухе стоял кисло-терпкий запах. Сыщик сразу же обратил внимание на разбросанные на полу тела. Одно из них принадлежало недавно хозяину рынка и наркоторговцу Мусе. Сыщик едва не споткнулся о него при входе в комнату. — Ни к чему не прикасайся, — предостерег он Алана. — Я, между прочим, такой же мент, как и ты, — обиделся тот. — Не вчера с гор спустился. В углу кабинета, возле вывороченного наизнанку стенного шкафа в луже собственной крови лежал террорист-экстремист, он же антифашист Санчес. Но опера больше всего заинтересовало третье тело. Сыщик хорошо знал его при жизни, как и двоих предыдущих. Это был Хорст. — Оригинально, — заметил Крюков. — Раньше я всюду находил документы этого парня. А теперь вот и самого найти сподобился. Вот уж подбросили так подбросили. За его спиной в удивлении застыл Алан. Часом раньше Хорст, еще полный сил и жизни, выходил из спортзала после тренировки в окружении соратников по движению. Неожиданно прямо рядом с ними затормозила машина, и высунувшийся из окна брюнет, в котором Хорст узнал забинтованного Ибрагима, заорал: — Эй, фашисты проклятый! От Мусы привет, подарка получай! Хотя и без привета было ясно, чья это машина. И отцы, и деды Мусы признавали только два вида транспорта, достойных мужчины — горячий конь и черная «Волга». Сам Муса с раннего детства даже на горшок, и то на черной «Волге» ездил. И здесь, во враждебном ему мире чужаков, черная «Волга» была ему чем-то теплым и близким, вроде очага родной сакли. Поэтому и он сам, и его люди игнорировали иномарки и ездили исключительно на черных «волгах». Кто-то, например Муса, на новой, выпущенной Горьковским автозаводом всего в десяти опытных экземплярах, а кто-то, вот как сейчас Ибрагим, на старой и раздолбанной. Ибрагим бросил к ногам политических противников большой черный пакет. Пакет с глухим стуком ударился об асфальт и остался лежать. Машина тут же сорвалась с места и исчезла вдали. Сначала Хорст и его товарищи инстинктивно отскочили в стороны от подозрительного «подарка». Но тот не взрывался, да и на вид не казался опасным. Он напоминал, скорее всего, мешок с капустой. С парой больших капустных кочанов. Один из скинов опасливо приблизился к пакету, наклонился и приоткрыл его двумя пальцами. Выражение интереса на его лице сменилось изумлением, потом застыло маской ужаса. Продолжалось это недолго. Выпустив край пакета, парень издал нечленораздельный звук, отлетел в сторону, словно отброшенный невидимой пружиной, и принялся блевать прямо посреди тротуара. Остальные замерли, глядя не на пакет, а на него. — Что за базар?! — раздалось у них за спиной. Из дверей спортзала показался Шварц. Его окружала свита из новых, незнакомых Хорсту пацанов. Возглавлял охрану Дыня. Он подобострастно заглянул в глаза своему шефу, молча засеменил к пакету и поднял его. Раскрыл и заглянул внутрь. Его рот расплылся в глумливой ухмылке. — Во, глядите! Он широко распахнул пакет и продемонстрировал остальным его содержимое. Предметами, похожими на пару капустных кочанов, оказались человеческие головы. Одна — Игната, другая — Ваньши Ботаника. Кто-то побледнел, кому-то резко захотелось проблеваться. Но на лице Шварца не дрогнула ни одна морщинка. Оно было мрачным и торжественным. — Ну, вот и дождались, — изрек он. — Черные оборзели вконец, режут наших братьев среди бела дня! Шварц как будто забыл, что Ботаника из числа братьев исключили с позором и предали ритуальной смерти. Он продолжал: — Наша месть должна быть страшной и молниеносной. Объявляю общий сбор. От рынка этого ублюдка — Мусы — не должно остаться камня на камне! А это, — он повелевающим жестом указал на пакет, — спрячьте. Если менты пронюхают, они будут на рынке раньше нас. У Мусы все схвачено. Вперед! Те, у кого были мобильники, принялись названивать, собирая по тревоге бойцов. Шварц отошел в сторону. Хорст едва протолкался к нему сквозь ряды охранников. — Ты думаешь, это Муса? — спросил он. — А кто? — взгляд Шварца прожег его насквозь. «Странно, — подумал Хорст, — Шварц ни черной «волги» не видел, ни «привета» не слышал, а уже в курсе дела. Откуда бы у него такая осведомленность?» — Это был Ибрагим, — твердо сказал Хорст. — Я его хорошо знаю, сам ему руки-ноги ломал. Ибрагим — человек Анвара, а не Мусы. — Сначала разберемся с Мусой, а потом и других чурбанов в стойло загоним! — стоял на своем Шварц. Ему нельзя было отказать в логике. По крайней мере, кроме Хорста, никто другой не усомнился в верности указанного курса. Хорст тоже не стал больше спорить, а отошел к основной группе бойцов. Все были возбуждены и находились в состоянии веселой ярости. — Встречаемся через полчаса возле рынка! — распорядился Шварц, и толпа с гомоном двинулась по улице, пугая встречных прохожих. Хорст пошел вместе со всеми. Но Шварцу его поведение все равно не понравилось. Кивком он указал на Хорста Дыне. Тот снова понял шефа без слов и направился следом за Хорстом и остальными. Спустя полчаса возле главных ворот рынка скопилась внушительная толпа, человек пятьдесят, а то и больше, преимущественно бритоголовых. Но встречались и обладатели короткой стрижки — «ботвы кирпичом». По сигналу Шварца бойцы лавиной устремились громить торговые площади. Хорст присутствовал при погроме, но участия в нем не принимал. Он искал Ибрагима, хотя и понимал, что тот вряд ли будет сидеть и дожидаться возмездия. Из-за контейнера прямо на Хорста вылетел охранник в черной униформе. В руке он сжимал резиновую дубинку — тонфу. Он размахнулся и обрушил удар на Хорста. Тот увернулся, подбил ногу охранника под колено и добавил ему локтем в голову. Охранник выронил дубинку и кубарем закатился в грязь под прилавок. И тут внутри двухэтажного административного домика что-то грохнуло. Хорст определил это как несильный взрыв. Он бросился в дом. Наверх вела лестница, и он, прыгая через две ступеньки, поднялся на второй этаж. Здесь он увидел малоприятную картину: трупы Мусы и Санчеса, вонь, гарь. Лишь на миг Хорст утратил привычную бдительность, но и этого оказалось достаточно. Налетевший Дыня ударил его обрезком трубы. Хорст попытался увернуться. Удар прошел вскользь, но все же достиг своей цели. «И как только такая туша смогла незаметно прокрасться по лестнице?» — подумал Хорст, теряя сознание. Когда сознание вернулось, первое, что ощутил Хорст, была саднящая острая боль над верхней губой. Хорст постарался открыть глаза. Перед глазами маячили двое. Один, смутно знакомый, с противной рожей, давил со всей дури ногтем ему под нос и приговаривал: — Ну, оживай! Как там говорится? Бери постель свою и ходи! Ожил? С возвращением! Узнал меня? Давай, вспоминай! Меня зовут Крюк, опер Крюк, — потом указал на второго. — А это Алан. Повтори! — К-крюк… Ал-лан… — слегка запинаясь, непослушными губами с трудом произнес Хорст. — Ну вот, порядок. Мы его не потеряли. Так и запишем — разум восстановлен почти полностью, — с удовлетворением сказал Крюков. — Теперь выясним — что у нас болит? Хорст осторожно потрогал затылок. Под пальцами обнаружилось что-то липкое. — Голова… — Фигня, — успокоил его сыщик. — У тебя там легкий двойной перелом затылочной кости со смещением. Кость не мозговая, так что ничего страшного. — А липкое — это что? — Это тебе голуби на макушку наделали. Ничего, солдат, жить будешь, воевать будешь. Вот только с потомством… — А что такое? — Хорст, испугавшись не на шутку, сел и забыл о разламывающей голову боли. Крюков успокаивающе положил ему руку на плечо. — Ты только не волнуйся. Я боюсь, дети у тебя будут такими же дураками, как и ты сам. Ладно, хватит сачка давить. Чего в грязи разлегся? Поднимайся и поехали. Больничный все равно не получишь. Вдвоем с Аланом Крюков помог Хорсту подняться и доковылять через опустевший разгромленный рынок до калитки. Здесь они уложили Хорста на заднем сиденье крюковской «рябухи», потом уселись в машину сами. Хорст затих, кажется, задремал. Крюков тронул машину и вырулил на шоссе. — Куда едем? — спросил Алан. — Для начала надо пристроить куда-то этого энтузиаста, — Крюков ткнул пальцем за спину на храпящего Хорста. — Отвезу его к Машке. Раз они оба кому-то так мешают, охранять двоих будет проще, чем каждого в отдельности. А там поглядим. Что-то должно случиться не сегодня, так завтра. Крюков набрал на мобильнике номер домашнего телефона Машки. В ответ он услышал только короткие гудки. — Занято, — поморщился он. — Машка с кем-то треплется. А, может, бабушке Фире снова ее еврейские партизаны из Америки звонят. Машка вернулась с похорон отца в опустевшую квартиру. Только сейчас, когда закончилась суета с организацией похорон, она в полной мере смогла понять и оценить свою утрату. С кладбища все отправились к бабушке Фире, где были организованы поминки, но Машка попрощалась с собравшимися и поехала домой. Татьянка последовала за ней. Дома Машка налила себе и Татьянке мартини. Говорить ни о чем не хотелось. Тем более подходить к телефону. Но тот, кто позвонил, имел другие намерения. Телефон звонил долго и требовательно. Наконец звонки прекратились, но только затем, чтобы возобновиться через несколько секунд. На третьей попытке у Машки не выдержали нервы и она взяла трубку. — Маша? — голос в трубке был ей хорошо знаком. — Это я, Жидоморов. Прими мои соболезнования. Ты можешь мне не верить, но я очень огорчен смертью твоего отца. И что бы там ни болтали, имей в виду — я не имею к его смерти никакого отношения. Мы же были с ним братьями… — Как Каин и Авель? — переспросила Машка. — Что? — не сразу понял профессор. — Нет, что ты… Зачем ты так? Я только сейчас понял, какой ерундой мы все это время занимались… Но ведь никто не мог подумать, что все так закончится… В общем, я знаю, кто убил твоего отца. Мне тоже угрожают. У меня нет времени, поэтому приходи сейчас в кафе. Знаешь, то, которое напротив вашего дома? Я буду тебя там ждать. Как раз в этот момент Крюков безуспешно пытался дозвониться до Машки. Она положила трубку и осторожно вышла в коридор. Татьянка смотрела телевизор в гостиной. Машке не хотелось, чтобы даже она присутствовала при разговоре. Она накинула куртку и вышла из квартиры. Но Татьянка услышала. Она выскочила в прихожую, когда дверь за Машкой уже закрывалась. Татьянка моментально оделась и бросилась догонять Машку. В тот момент, когда она захлопывала дверь в квартиру, внизу эхом хлопнула дверь подъезда. Татьянка не стала ждать лифта, а помчалась вниз по лестничным пролетам, рискуя сломать ноги. Выбежав из подъезда, она остановилась, чтобы оглядеться. И тут с ужасом увидела, что рядом с Машкой затормозила черная иномарка. Татьянка сразу узнала ее. Это был тот самый черный бумер в который ее затолкнули похитители-джигиты на автобусной остановке возле поселка «Дружба». Татьянка бросилась к машине. Машку уже запихнули в салон. Толстый джигит полез за ней следом. Дверца машины почти закрылась, когда Татьянка вцепилась в нее и рванула на себя изо всей силы. Выстрел в лицо, сделанный из пистолета, отшвырнул ее на асфальт. С визгом шин и вонью горелой резины черный бумер сорвался с места и исчез в потоке машин, оставив Татьянку на краю тротуара смотреть в хмурое небо стекленеющими глазами. Крюков стоял посреди тротуара под моросящим дождиком. Татьянку только что увезли лихие веселые санитары из морга. Взяли тело за руки и за ноги, качнули и «на раз» забросили в санитарный фургон. Отряхнув руки, один из санитаров с несмываемой ухмылкой на толстых губах обратился к сыщику: