— Эй, чудило, дай-ка в зубы, чтобы дым пошел! Опер пытался удержаться, но не смог. — Получи! От удара в челюсть весельчак «врубил заднюю скорость» и на полном ходу влетел задницей в свой фургон. Его напарник орлом ринулся на выручку друга. Он был потяжелее своего коллеги, повыше ростом и шире в плечах. Всем хорош, только ноги кривоваты. Крюков пропустил его в броске мимо себя и еще добавил некровозу небольшое ускорение. Тот забодал массивный мусорный бак и упал, видимо, от изнеможения. А на Крюкова уже наступал противник посерьезнее. С яростью кафрского буйвола к нему приближался полковник Шабанов. — Когда кончится этот беспредел? — прорычал он. — Опять твои клиенты мочилово устроили? Когда конец?! — Совсем немножко осталось, — пробормотал опер и бочком-бочком постарался скрыться от разгневанного друга. Вариант спрятать Хорста в квартире Гершензона отпал. Да и Алана нужно было пристроить на время. Крюков завез обоих к себе домой, где и оставил контуженого Хорста на попечение Алана. А сам двинулся в «Отдел расизма». Крамской и Волгин сидели в кабинете, оба мрачнее тучи. Крюкова встретили прохладно и с порога огорошили: — Наш отдел разгоняют. Это из-за погрома и взрыва на рынке. — Погром и взрыв на рынке заказал Анвар, — сообщил Крюков, усаживаясь на свободный стул. — Он убрал Мусу, захватил его наркоту и хотел свалить все на скинов. Взрыв на рынке совершил один из лидеров «Интербригады Че» Санчес. Он погиб при взрыве. Услышав это, Крамской сразу оживился. — Это же в корне меняет дело! Молодец, Крюк. Мы еще поборемся! Зато Волгин заметно приуныл. — А я уже собрался к себе в полк возвращаться. Надоело тут фигней заниматься, честно говоря. По настоящему делу соскучился. Крамской не слышал слов своего заместителя. Казалось, его целиком захватили сведения, принесенные Крюковым. — Интересно, что общего могло быть у Анвара с Санчесом? Волгин отмахнулся. — Тот террорист, и этот террорист. Крюков не согласился. — Я подозреваю игру посложнее, — сказал он. — Санчес был наследником американского миллиардера Рабиновича. Как и Гершензон. Сейчас оба мертвы, а дочка Гершензона пропала. Возможно, она похищена людьми все того же Анвара. — Ему-то это зачем? — не понял Волгин. — Думаешь, что Анвар работает на неизвестного нам наследника? — предположил Крамской. — Надо проверить, кто еще может претендовать на «бабки» этого Рябиновича. Нет ли у Гершензона еще братьев или сестер? Я сам этим займусь. Есть какие-нибудь соображения? Крюков в двух словах рассказал о фотографиях, на которых был изображен Геншензон вместе со Святополком Жидоморовым. — Я пока могу поискать дочку Гершензона, — предложил Волгин. Крамской одобрил его решение. Крюкову такой вариант тоже понравился, так как избавлял его самого от необходимости общаться с разъяренным полковником Шабановым. С общего одобрения Волгин отправился исследовать место происшествия. — А мне что делать? — спросил начальника Крюков. — Ты пока подготовь отказной материал по взрыву на рынке. Мы должны доказать руководству, что это дело не нашей юрисдикции, а обычная разборка между наркоторговцами. И давай подробнее про Жидоморова. Крюков еще раз рассказал о фотографиях. Крамской внимательно выслушал его, потом стал собираться в гости к профессору. Крюков с тоской посмотрел на кипу чистой бумаги. Ему предстояло превратить ее в несокрушимые фактические аргументы, призванные доказать, что проблема национального экстремизма не имеет к случившемуся ни малейшего отношения. Крамской ушел. Сыщик каменным изваянием застыл над бумагами. Он ощущал полную потерю тонуса, как всегда при составлении документов. «Пойти бы к доктору и попросить у него справку, что в течение месяца старшему оперуполномоченному капитану Крюкову категорически запрещается прикасаться к каким бы то ни было документам», — размечтался сыщик. Чтобы хоть немного взбодриться, он зарядил кофеварку и сварил себе чашку эспрессо. Не помогло. Сварил еще одну. Тонус на нуле. Пока Крюков размышлял на предмет — не сварить ли еще пару — раздался телефонный звонок. «Вдруг это срочный вызов?» — подумал он. Оперу страшно захотелось отправиться прямо сейчас на место какого-нибудь преступления. Лишь бы не писать никаких дурацких бумажек. Он решительно поднял телефонную трубку. — Опер Крюк, «Отдел расизма и расовой дискриминации», — представился он. — Крюк, это Крамской! — прокричал голос в трубке. — Я у Жидоморова. Его убили, приезжай быстрее. «Ты этого хотел?» — спросил себя сыщик, спешно покидая кабинет. Поздним вечером того же дня Крюков загрузил в «рябуху» Алана и более или менее пришедшего в себя Хорста. И повез их к бабушке Фире. Та долго не открывала, наконец, послышались шаги, и дверь открылась. — Как вы себя чувствуете? — с беспокойством спросил сыщик с порога. — Еще да, — ответила старушка. Весть о пропаже внучки она перенесла стойко, только все время вздыхала. — И за что все эти цорес на мою бедную еврейскую голову? За чаем обсуждали главный вопрос — кто и почему мог похитить Машку? — Мы все время отстаем как минимум на один ход, а то и больше, — констатировал Крюков. — Мы не успели определиться, мог ли Жидоморов быть наследником Рабиновича, а его уже убили. И знаете, чему я больше всего удивился? Что рядом с его телом я не нашел ничего, указывающего на причастность нашего друга, — он указал на Хорста. — То ли убийцы поспешили, то ли у них улики кончились. Не успели мы сообразить, что Машка крайняя, как ее похитили. — Или убили, — тихо, чтобы не слышала старушка, вышедшая в кухню, подсказал Алан. — Это в том случае, если имеется еще один наследник, — уточнил Крюков. — Нету никаких наследников, — бабушка Фира оказалась гораздо ближе, чем они предполагали, и слышала она тоже гораздо лучше, чем про нее думали. — Машку украли, чтобы жениться на ней и получить наследство. Пока этого не произойдет, она в безопасности. А вот та бедная девочка, которую убили… Я бы расстреляла этих мерзавцев собственными руками! Это говорю вам я, старая еврейская партизанка! Спорить с ней никто не захотел. А, собственно, о чем тут спорить? — Кто ее похитил, и куда ее могли вывезти? Вот два ключевых вопроса, — определил опер. — Кто — понятно. То есть было понятно. Я думал, что за всем этим стоит Жидоморов, но оказалось, что он в этой цепочке — не первое звено. За ним — шишки покрупнее. А связь, я думаю, идет через Анвара. В последнее время, куда ни сунешься, отовсюду его уши торчат. Алан засопел. Сыщик внимательно посмотрел на него. — Хочешь что-то добавить? Алан рассудительно произнес: — В общем, да. Анвар меня вербовал. Для этого его люди вывозили меня к нему в особняк. Это где-то под Москвой. Наверняка Санчес там же и взрывчатку у Анвара получал. — Где-то под Москвой? Точное место, — усмехнулся опер. — Остается поехать туда и… — Соберем группу и налетим, — Хорст еще толком не пришел в себя, поэтому не понял иронии сыщика. — Всех перемочим! Атака рейнджеров. Крюков хлопнул его по плечу. — Отдыхай пока. А лучше маме позвони, рейнджер хренов. Когда ее последний раз видел? Так давай звони, обрадуй. Скажи, что ты пока еще живой и на свободе. Хорст автоматически снял трубку телефона и набрал домашний номер. Сначала он говорил негромко. Потом вдруг удивленно поднял брови и обратился к Крюкову и остальным: — У меня дома сидит сестра Татьянки. Та ей оставила какие-то бумаги и велела передать их мне, если с ней что-нибудь случится. — Пусть едет сюда, — распорядился Крюков. — И как можно быстрее. Хорст передал приказ. В это время с кухни донесся голос бабушки Фиры. — Идите пить чай! На большой, метров в двадцать, кухне за массивным столом сидели двое, Барин и Оборотень. Белый потолок кухни пересекали черные деревянные балки. Над столом свисала, сияя тусклой бронзой, лампа, стилизованная под старинную керосиновую. Стариной веяло от чугунной плиты и от дубового буфета. Даже холодильник имел вид изразцовой печи. Здесь Барин чувствовал себя комфортно. Здесь не надо было прикидываться любителем экзотических блюд и напитков. Пил и ел то, что хотел и сколько хотел. Сейчас комфортное состояние он ценил особенно. Нервы стали совсем ни к черту. На работе против него собралась целая коалиция, враги так и норовили обжать со всех сторон, спасало только особое доверие президента. Но это неустойчивое равновесие могло рухнуть в любой момент. И вместе с теплым местом он лишится и всех своих акций нефтяных и алюминиевых компаний, полученных за верную службу. А наркобизнес Анвара, похоже, накрылся медным тазом. Ну, а о том, что творилось дома, лучше было вообще не думать. Сын-наркоман откалывал такие номера, что Баринову самому порой хотелось застрелиться от стыда. Анвар, скотина, вместо того, чтобы уберечь его мальчика, сам подсадил его на иглу. И этим самым Барина за горло взял, за кадык. За пищик, блин. И держит. Совсем, сука, кислород перекрыл. Врачи неделю назад предынфарктное состояние констатировали. В тот раз пронесло, но поберечься наперед стоило. Покой и еще раз покой. Только поэтому Барин и решился пригласить в свой дом злейшего друга — Оборотня. Они уже успели выпить ледяной водки, закусить икоркой, огурчиками и грибками, после чего прислуга выложила на блюдо шампуры с шипящим мясом и удалилась. Барин на правах хозяина снова наполнил рюмки. Выпили.