Он улыбнулся и снова взглянул на нее. — Ну, примерно. Дженна закатила глаза. Она сделал много всего, чтобы подтолкнуть его рассказать о том, что ему нравится. Это дало ему время подумать. По правде говоря, никому еще не удавалось подтолкнуть его к этому разговору, и ему в ней это понравилось. Ему нравилось, что она заинтересована в нем, даже при том, что ему было известно: расскажи он ей все о себе, она немедленно отойдет в сторону. — Если ты не хочешь говорить мне о своих рисунках, не хочешь делиться сведениями о своей матери, тогда расскажи мне, как так случилось, что за несколько лет, что я живу в Писфул Харбор, ни разу тебя не видела. Она забросала его вопросами во время завтрака, когда он мыл посуду, и даже когда закладывал белье в стиральную машинку. Она задавала одни и те же вопросы десятью различными способами. Она была невероятно настойчивой. — Ты часто бываешь в этом конце города? – спросил он, зная ответ. По дороге спуска к мосту находилось не так много мест, за исключением «Whiskey Bro’s». — Ну, нет. Но ведь ты должен был бывать иногда в городе. Он сконцентрировался на работе по исправлению вмятины на двери. — Конечно, когда мне что-нибудь нужно. Я достаточно строг к себе, и я переехал сюда несколько месяцев назад. — Где ты жил до этого? В тюрьме. Он не собирался сдаваться. И не сводил глаз с внутренней двери автомобиля. — А где ты жила до того как переехала сюда? — Я выросла в двух часах езды отсюда. Он рискнул взглянуть на нее. Она намотала прядь волос на палец, выглядя непринужденно с небрежной и красивой улыбкой, которая достигала ее глаз. Мужик, ты попал. Она убила его этой улыбкой. — Это что-то наподобие Писфул Харбор? Она тряхнула головой. — Нет. Я выросла в совершенно другой среде. Мне не разрешали играть с куклами на траве в течение нескольких часов. У меня была суровая жизнь за закрытыми воротами. Уроки музыки, класс профессиональной этики, частные репетиторы иностранного языка… — она сморщила нос. — Почему ты приехала сюда? — ее жизнерадостная жизненная позиция существенно отличалась от его, так что были причины, почему он должен держать свои штаны застегнутыми. — Давай посмотрим, — она выпустила волосы и остановила на нем свой пристальный взгляд, — закрытое сообщество, музыкальные уроки, частные репетиторы. Он мягко рассмеялся на ее откровенность. — Большинство людей отдало бы все, чтобы иметь такие вещи. — Большинство людей понятия не имеют, как ужасны эти вещи. Все, чего я когда-либо хотела, это порхать вокруг на крыльях, наряжаться в костюмы за десять долларов и строить палатки из листьев. У меня была мечта бегать по лугами без надзора няни, знаешь ли? Только будучи ребенком можно было устроить чайную вечеринку с теми маленькими пластиковыми чашечками и фальшивим чаем. Тогда хотелось получить домашние ванильные кексы вместо трёхуровневого шоколадного торта. Было бы проще, если бы мои родители дали мне и эти несколько вещей тоже. И время, — мечтательно сказала она. — И несколько минут их времени каждый день были бы самым лучшим подарком из всех. Меня не заботило, чем бы мы занялись. Мы могли сидеть в пустой комнате и говорить обо всем, что меня заботило. Она сделала глубокий вздох и отвела взгляд. — Если верить моим родителям, я хотела «жить жизнью нищенки, нежели принцессы», и, возможно, они правы, потому как я никогда не заботилась о тех вещах, что они для меня делали. Я никогда не хотела играть на фортепиано или учить французский, — она тряхнула головой. — Извини меня, это не очень хорошее слово. «Нищий» принадлежит им, а не мне. Он взглянул на Кеннеди и понял, что «нищий» — это шаг от той жизни, которой она жила прежде. — Это не оскорбительно. Она кивнула с тенью облегчения на лице. — Все, что я хотела, — это время. Время, чтобы провести его сними. Время, чтобы бегать, играть и быть ребенком. Я бы предпочла ничего не иметь и всего лишь любить, чем все, что имела и чувствовать себя вещью на показ. Изначально он думал, что у них не может быть ничего общего, и как его мог привлекать кто-то из другого мира. Но чем больше он узнавал о ней, тем больше понимал, что у них было что-то общее. Очень важные вещи, он даже не ожидал этого. — И все-таки, почему «Принцесса»? Предполагалось, что ты предпочла бы пойти в противоположном направлении. — Потому что принцесса на день, не только наряженная маленькая принцесса, получающая все, что только пожелает. Это говорит о том, что дети могут стать тем, кем мечтают. У нас есть принцесса-рокер, принцесса-профессор, принцесса-строитель. Ты называешь, что хочешь, мы предлагаем. Туфли-криперы, оборки, кожа, кружева, пацанские вещички, фенечки… Я хотела назвать магазин «Ты в течение дня», но специалист по маркетингу объяснил мне, что никто не будет знать, что это или кто это, — она пожала плечами. — Так что я стала принцессой. Как прошло твое детство? Он обратил свое внимание на машину и стиснул зубы. — Сколько раз ты можешь задавать одни и те же вопросы? — Сколько времени ты можешь их избегать? — Чертовски долго, — он поднял взгляд, и она снова улыбнулась. — Что? — Ты милый, когда пытаешься все время быть мачо и уклоняться от ответа. Он засмеялся. — Милый? Линкольн милый. Кеннеди милая. Я тебя раздражаю, помнишь? — Да, — она оттолкнулась от дверной рамы. — Я переосмыслила это конкретное прилагательное. Я думаю, «вызывающий лихорадку» больше подходит, — она отвернулась и присоединилась к Кеннеди во дворе. Как он должен сконцентрироваться на работе, когда эта информация крутится в его голове? Он попытался сконцентрироваться на ремонте вмятины, но его мысли полностью поглощены Джеммой. Он много думал о ней прошлой ночью, так как он расхаживал по квартире в попытках успокоить Линкольна и укачать, чтобы тот заснул. Когда утром он услышал стук в дверь, то сбросил обувь, в страхе ожидая худшего. Думал, что пришла полиция сообщить ему, что нашли его брата мертвым, или власти пришли, чтобы забрать детей. Когда он увидел Джемму сквозь стекло, ему не только стало легче, он был взволнован ее приходом. Ему нравилось находиться рядом с ней, несмотря на ее непрекращающиеся вопросы. На самом деле, любопытство, было частью ее привлекательности. Нежная тональность голоса Джеммы помогла ему пережить кропотливую и занимающую много времени работу. Через некоторое время она принесла Линкольна в гараж, и еще одна волна счастья прошла сквозь него. Он поднялся, чтобы взять Линкольна, ощущая непрекращающийся порыв эмоций. — Все нормально. Я могу покормить его, — сказала она. — Я должен это сделать вместо тебя. Ты и так тут уже в течение нескольких часов. Она сверкнула сладкой, заботливой улыбкой. — Думаешь, мне уже надоело? — Даже не близко к этому, — ответил он, подходя ближе. — Но ты не няня, и находишься здесь с рассвета. — Я не чувствую себя няней. Мне нравиться узнавать детей и тебя. Он провел пальцем по лбу Линкольна, ощущая, как она пристально смотрит на него. Удерживая ее взгляд, он опустил руку и накрыл ее руку. Электричество покалыванием пронеслось по коже, но это было так. Ее губы приоткрылись, она мечтательно вздохнула, и ее сердце забилось сильнее. — Ты не хотела бы быть где-нибудь в другом месте сейчас? Не говоря ни слова, она отрицательно покачала головой. Внезапно его охватило желание обхватить ее красивое лицо руками и заклеймить поцелуем, он был не настолько сильным, чтобы удержаться, и его руки затряслись. «Один поцелуй, всего один раз попробовать ее на вкус», — говорил он себе. Так было всегда, когда он целовал женщину из страсти, а не для достижения определенных целей. — Я тут подумала, — сказала она, нарушая ход его мыслей, — я бы очень хотела взять Кеннеди в свой магазин и позволить ей поиграть там. Кеннеди взяла ее за руку, а он еще не был готов выпустить ее из своего поля зрения. — Как насчет того, если мы пойдем туда все вместе, когда я закончу работу? — Как на свидание? — ее глаза сияли озорством. Тру передвинул свою руку ей на талию, и этот маленький тактильный контакт чувствовался невероятно. Она была мягкой и женственной, и ветер разносил запах ванили от ее волос. Он хотел понюхать ее кожу, попробовать ее пот, когда она будет биться в муках страсти. Они смотрели друг на друга в течение долгого времени, чувственная нить обвила их. Это была опасная территория. Она заслужила мужчину без бурного прошлого, но он хотел ее. Он носил шкуру убийцы и сердце любовника. Это была запутанная паутина лжи, созданная им, чтобы защитить тех, кого он любил, и эта мантия всегда будет его окутывать. После того, как он раскроет свое прошлое, она никогда не посмотрит на него так, как сейчас. Он наклонился вперед, намереваясь сорвать этот поцелуй в случае, если это все, что когда-либо будет. — Туумэн, — шептала Кеннеди, выводя его из тумана страсти. Они оба посмотрели вниз в невинные глазки маленькой принцессы с перекошенной короной. Это был первый раз, когда Кеннеди назвала его по имени, и его чувства еще больше разбушевались. Он поднял свою маленькую сестру на руки и посмотрел на Джемму, которая быстро моргала, будто пыталась остановить разбушевавшийся ветер, от которого ее тело тоже знобило. — Да, принцесса, — спросил он Кеннеди. — Голодная. Возвращая свой взгляд к Джемме, так чтобы невозможно было не заметить его желания и намерения в голосе, он сказал. — Я тоже принцесса. Я тоже голоден. *** Предполагалось, что дыхание должно быть легким и естественным, а не скованным и рваным. И что вы думаете? Джемма всегда умела быстро мыслить, но после того, как большую часть дня провела с Трумэном и его детьми, а теперь приехала в магазин, чтобы подготовить несколько вещей к их приезду, ее мысли были рассеянными. Они вращались вокруг голодного взгляда Трумэна перед обедом и того, как его руки задерживались на ее коже в разных местах во второй половине дня. И когда он столкнулся с ней, одетый только в полотенце после душа? Ее тело загорелось от этих воспоминаний и при одной лишь мысли о том, как они сумели пробудить друг друга. Она никогда не чувствовала такой всепоглощающей страсти, и это разрушило связь ее тела с мозгом. Она присела, чтобы закрепить золотой ремень «Мэри Джейн». Она всегда наряжалась для детских компаний. Сегодня она прихорошилась больше для Трумэна, чем для Кеннеди. Она всегда принимала решение, какие наряды носить, желая выглядеть сексуально, но не прилагая при этом слишком много усилий. Она, наконец, остановила свой выбор на одном из своих любимых костюмов — Страстной принцессы. Это сексуальное маленькое платьице с пышными рукавами, украшенное белыми бантами вокруг плеч, оставляя их оголенными. Платье было из нежно-голубого атласа с золотой отделкой, радужной узорчатой печатью и маленькими драгоценными камнями, выложенными вокруг глубокого декольте. Оно имело шнуровку на спине и на талии завязывалось большим белым бантом. Золотая накладная юбка легко спадала, открывая вид на прекрасные чулки до середины бедер. До середины юбка имела такой же узорчатый радужный принт с белой кружевной отделкой в нижней части юбки, а белый сатин нижней юбки придавали слегка кокетливый вид всему наряду. Джемма вплела синюю атласную ленту в свои волосы, создавая некое подобие прически, оставляя с одной стороны лица несколько прядей не собранными. Она надела белые перчатки, которые закрывали руки как вторая кожа от пальчиков до локтя. И закрепила вокруг шеи колье стального голубого цвета с синими драгоценными камнями, напоминающими глаза Трумэна. В животе все перекувырнулось при мысли о том, что Трумэн увидит ее в этом наряде. Быстро взглянув в зеркало, она не могла перестать улыбаться. Она любила этот наряд. По правде, он был ее самым любимым. Здесь была правильная доля сексуальности, чтобы он был пригодным и для взрослых, при этом оставаясь сказочным нарядом, чтобы была возможность пробудить все те волшебные чувства. Она провела много лет, мечтая о каком-нибудь человеке, и создавала кучу историй в своей голове, дабы избежать одиночества, скучной жизни, занимаясь переодеваниями и создавая новые костюмы. Она жила, фантазируя, что у такой маленькой девочки как она, будет шанс всегда ходить на работу с удовольствием, и это будет делать ее счастливой. Девушка вошла на игровую площадку, чтобы закончить последние приготовления. Установила корзины и стойки с одеждой для Кеннеди и несколько маленьких вещей, которые она взяла для гимнастики с Линкольном.