Ее телефон завибрировал, оповещая о получении смс, и лицо Кристалл появилось на экране. Было уже почти шесть вечера. Она была удивлена, что Кристалл ждала так долго, чтобы рассказать ей детали о том, как провела сегодняшний день. Они разговаривали прошлой ночью, и Джемма поведала ей о том, что хочет навестить Трумэна сегодня утром. Она открыла и прочитала сообщение. «Есть ли у него какие-нибудь татуировки ниже пояса». Мигающий и улыбающийся смайлик подкреплял эмоциональный настрой сообщения Кристалл. Для большей наглядности далее на экране ее телефона следовал поток изображений татуированных членов. — Ауч, — пробормотала Джемма и напечатала свой ответ: «Не знаю, но это выглядит болезненно, так что надеюсь — нет. Мы еще даже не целовались. Я не уверенна, что смогу пережить поцелуй». Кристалл ответила моментально. «Не переживешь поцелуй? О, подруга. Я думаю, что должна сломать свою машину». Джемма нахмурилась. «О нет, ты не будешь этого делать! Руки прочь! Должна бежать! Он появится с минуты на минуту. Кеннеди сегодня будет играть в принцессу». Следующее сообщение пришло через несколько секунд. «А ты будешь в этот момент развлекаться с сосиской?». Следующее сообщение. «Волшебник страны Оз?». Ее телефон вибрировал, будто находился на стероидах, в то время как ее подруга засыпала смсками. «Принцесса минета? Принц куннилингуса? Хоки-поки*? Ты собираешься помочь ему забыться?!». (Прим. Hokey pokey — дословно – шарик мороженого, это словосочетание имеет множество толкований, но в данном случае употребляется в значении фокус-покус, трюк, фокус, который поможет забыться). Джемма захохотала, тогда, как колокольчик над входной дверью зазвенел, пробил волшебную мелодию бутика, и Трумэн вошел, держа Кеннеди за ручку, а в другой руке неся Линкольна в автомобильном кресле. Она положила телефон на прилавок, встретив взгляд пристально разглядывающих ее синих глаз. Эти глаза приближались, и она с трудом сглотнула, тая, словно мороженое. Желудок скрутился в узел. Она была рада, что смогла прорвать тот грубый барьер, который он пытался выстроить. Хотя, когда он вышел с ванной в этом тонком полотенце, было трудно не заметить, насколько сильное воздействие она на него оказывала. — Эй, там, — она отвела глаза от его пронзительного взгляда и заметила, что он переоделся в джинсы с низкой посадкой, облегающие его в самых нужных местах. Отлично, теперь она уставилась на его причиндалы и пыталась не задаваться вопросом, были ли там татуировки. Черт возьми, Кристалл! — Это… — он облизал губы, его глаза медленно скользили по ее телу, задерживая взгляд на ее чулках. — Это отличный наряд. Нам, возможно, понадобится отвести в нашей жизни больше дней для принцесс. Она хотела, чтобы этот комплимент обернул ее бархатной накидкой, но то, как он визуально пожирал ее глазами, вызвало покалывание на коже в ожидании желанных прикосновений. Ей нужно собрать весь свой контроль и сосредоточиться на детях, иначе ее ноги превратятся в лапшу, и она рухнет в обморок. Возвращаясь в реальность, она повернулась и закрыла за ними дверь. — Я рада, что вы нашли мой магазин, и вижу, что ты воспользовался моим советом по поводу автомобильного кресла для Линкольна. — Твои указания были идеальными, и кто бы подумал, что это блестящая идея, — он поднял детскую переноску, его волчий оскал превратился в братскую улыбку, направленную на счастливого ребенка. Как он делал так, что от его хищной улыбки все ее мысли путались? Она присела рядом с Кеннеди, чувствуя тепло от обжигающего взгляда Трумэна. Волк вернулся! Может быть, ей нужно было надеть костюм «Красной шапочки»? Глава 8 — Тру, стой неподвижно. Мы почти закончили, — Джемма трудилась над верхними пуговицами его шелковой рубашки. Это был пятый или шестой наряд, который она и Кеннеди выбрали для него. — Надеюсь, ты знаешь, что костюм «Прекрасный принц» очень востребован. — Учитывая, как ты работаешь с пуговицами, я более чем уверен в этом, — пробормотал он себе под нос. Она стояла перед ним в тех белых чулках до середины бедра, он умирал от желания снять их с помощью собственных зубов, которыми в данный момент он покусывал нижнюю губу. Девушка полностью сконцентрировалась на работе, приглаживая и расправляя ткань на его груди и плечах, посылая импульсы желания напрямую к его паху. С выгодной позиции его высокого роста открывался прекрасный вид на округлости ее груди. Одного вида ее в наряде сексуальной принцессы было достаточно, чтобы толкнуть его через край, он изнемогал от желания похоронить себя в ней и никогда не выходить наружу. Она была воплощением знойной невинности, а он был ни кем иным, как таращащимся развратным подонком, который быстро терял контроль над собой в попытке держать свои руки подальше от нее. — Ты так одеваешься на все мероприятия, которые организовываешь? — он сжал кулаки, чтобы не прикасаться к ней. Ревность когтями рвала его спину при мысли о других мужчинах, с вожделением смотрящих на нее. Она пожала плечами и прищурилась, так как играла с золотыми манжетами на его рубашке, а затем черными бархатными погонами на куртке. — Зависит от моего настроения. Иногда я надеваю длинные атласные платье, похожие на одно из платьев Кеннеди. Он посмотрел на Кеннеди, которая играла с корзинкой, наполненной диадемами, и представил Джемму в длинном блестящем платье. Ее обнаженные плечи, предназначенные для всевозможных наслаждений, сейчас словно бросали призыв коснуться их губами и насладиться гладкой восхитительной кожей. Зеленоглазый монстр запустил когти достаточно глубоко. — Иногда я ношу кружевную одежду с большим количеством оборок, — добавила она. — Или более короткие наряды. Если я чувствую себя достаточно смело, то ношу кожаный байкерский наряд принцессы. Он неизменно пользуется успехом на праздниках. Ох, еще наряд принцессы-феи с крылышками. Похожий на тот, что Кеннеди примеряла ранее. Тот я тоже люблю. В нем я чувствую себя легче и веселее. Он представил себе отцов, воспитывающих дочерей исключительно для таких событий, чтобы прийти и полюбоваться Джеммой. Тру изо всех сил старался затолкнуть свою ревность очень глубоко, но понял, что это битва проиграна. — Родители тоже так одеваются? — спросил он натянуто. Она улыбнулась, глаза расширились от радости, и девушка кивнула: — Иногда, — и провела руками вдоль длины его рук, а затем от груди до талии, поглаживая куртку. — Ох, стой на месте, — она опустилась на колени, перед тем как зафиксировать край его брюк. Святой гребаный ад, это были его фантазии, повторяющиеся снова и снова. Горячая волна ревности не просто пронзила его, она взорвалась, обжигая пламенем, под кожей, зарождаясь жаром в груди, мчась вниз по спине, просачиваясь в кости, сжигая все находящееся на ее пути. — Ты помогаешь мужчинам одеваться? — она не принадлежала ему, чтобы ревновать, и он почувствовал себя тупицей, едва задал этот вопрос, но он был не в силах обуздать неприятные эмоции, грызущие его изнутри. — Угу, — Джемма вскочила на ноги и отступила назад, открыто восхищаясь ним. — Ты выглядишь… — она с тоской вздохнула и погладила его по щеке, — как испорченный прелестный принц, самый прекрасный из всех, что я когда-либо видела. Это прикосновение. Этот голос. Этот вздох. Эта женщина. Трумэн быстро обернул рукой ее талию, дернул на себя, так резко, что она испустила маленький сексуальный писк. — Испорченный — это не хорошо? — прорычал он, показывая силу своего яростного желания. Она приложила свою изящную руку в перчатке к его щеке, ее чарующие зеленые глаза захватили в плен его глаза, когда она заговорила своим страстным голосом больше стервы, чем принцессы: — Испорченный — это крутой, задиристый и самый горячий Прекрасный принц из всех, что принцесса когда-либо видела. Он почувствовал, как ее сердце бьется рядом с его. Попробовал ее дыхание, когда она изогнулась, приблизившись к его губам. И когда ее рука остановилась на его спине, это прикосновение как будто обожгло его. Он коснулся губами ее щеки, вдыхая аромат ванильного шампуня, затем прижался лицом к ее шее, вдыхая другой женский аромат — аромат желания. Она крепче вцепилась в него пальцами, а он сильнее прижал руку к ее спине. Он отстранился, посмотрел в ее глаза, которые потемнели от страсти и доверия. — Три дня назад принцесс на моем радаре даже не было, — прошептал он напротив ее губ. — А теперь я буду не в состоянии слышать это слово и не вспоминать о том, какой убийственный наряд ты носишь, помогая моим детям. — Твоим детям, — прошептала она дрожащим голосом. — Брату и сестре, — поправил он, затем передумал. — Но они младенцы. Они чувствуют, что они — мои дети, даже если они мои брат и сестра. Она кивнула. — Я знаю. Я вижу это. Он посмотрел на Линкольна, крошечного и невинного, наконец, начавшего получать такое питание, которое ему положено, спящего в безопасности и тепле своей кроватке, находящегося с теми, кто любит его и присматривает за ним. И на Кеннеди, играющую, улыбающуюся своему отражению в зеркале, с распущенными волосами, вымытыми и расчёсанными. Теперь ее животик сыт, и ее сердце… Ну, он работал и над его наполнением. — Они мои дети Джемма, — повторил он, — С того самого момента, как я их нашел. Девушка положила ладонь ему на грудь, и он задержал дыхание в легких. Ее пальцы кружили по его груди, требовали взглянуть на нее. Ее взгляд был серьезным и наполнен такими эмоциями, что он не пытался пробраться сквозь них. — Я знаю, — сказала она. Он почувствовал руку Кеннеди на своей ноге, когда она попыталась протиснуться между ними. Он и Джемма — оба улыбнулись, отодвинулись друг от друга, чтобы дать ей пройти. Безмолвное страстное желание заполнило пространство между ними, когда Кеннеди протянула ручки вверх к Джемме. Он почувствовал, как его сердце дало трещину, маленькая слеза готова была пролиться при взгляде на его маленькую девочку, которая привязалась в единственной женщине, которая заставляла его чувствовать нечто особенное впервые за многие годы, а, может быть, даже впервые в жизни. Тепло в глазах Джеммы, когда она подняла Кеннеди на руки, а та положила головку ей на плечо, почти сокрушило его. Трумэн проглотил часть новых и неожиданных эмоций, которые остались комом в горле, и оставил поцелуй на щечке Кеннеди. — Пора домой, принцесса, — он сказал это Кеннеди, хотя глазами до сих пор изучал Джемму. Он знал, что должен отпустить все, что было между ними, чтобы дать ей возможность найти более подходящего парня, кого-то, чье прошлое не будет тянуть вниз и нуждаться в объяснении. Но он потратил свою жизнь, делая вещи, чтобы защитить других, и ставил себя на последнее место. Только в этот раз ему хотелось подпитать любящее сердце, которым он обладал, не зависимо от кожи убийцы, которую он носил. — Поехали домой со мной, — сказал он с надеждой. *** Джемма уложила Линкольна в его кроватку, пока Трумэн укладывал Кеннеди в постель. Девушка ранее не догадывалась, что он уступил малышке свою кровать. Теперь наличие одеял на диване обрело смысл. Трумэн лежал с Кеннеди, нежно нашептывая ей что-то, пока она не уснула. — Сладких снов, маленькая принцесса. Ты в безопасности. Ты любима. Я с тобой. В горле Джеммы образовался комок. После того как они переоделись из нарядов принца и принцессы, они вернулись в квартиру на разных машинах, так что у нее было достаточно времени, чтобы перестать нервничать и думать о том, куда она едет. Теперь взволнованность исчезла, а ее место заняло нечто волшебное, нечто невероятно мощное. Джемма даже не пыталась задавать себе вопрос о том, что это было. Трумэн Гритт был сильным, на его теле были татуировки, и он выглядел так, будто не брился несколько недель. У него были все те вещи, о которых она никогда не думала, что хочет видеть в мужчине, и через два дня он показал ей, что ни одна из этих вещей не имеет значения. И она внутренне съёжилась от того, что изначально осудила его так же, как могла сделать это ее мать. Она ненавидела это и поклялась никогда больше так не поступать. Под всей этой грубой броней скрывался добрый, нежный, невероятно преданный мужчина, какого она только могла себе представить. Он не был Прекрасным принцем и не был тем типом мужчин, который ее мать когда-нибудь одобрит. Но он был настоящим, и он был добрым. И в ту же самую секунду, как Тру поднялся и во весь рост расправил свое массивное мускулистое тело, а затем ловко обошел вокруг кровати, которую он, должно быть, купил вчера для Кеннеди. Он посмотрел на Джемму, и в его взгляде безошибочно читалось, что он оставил кусочек своего сердца на матрасе. Джемма почувствовала, что влюбляется в него. Казалось, невозможно запасть на мужчину, которого она едва знала, но в тот момент, когда он взял ее за руку, а второй потянулся за радио-няней — когда он успел это купить? — слово «невозможно» потеряло свой смысл. Глава 9 Достаточно было одного взгляда, чтобы Трумэн и Джемма полностью поглотили друг друга. Они целовались так дико, что, когда открыли дверь в гостиную, то буквально вывалились наружу. Трумэн не мог дернуть ручку, чтобы закрыть дверь и одновременно достаточно быстро поставить радио-няню вниз. Даже несколько секунд вдали от сладких губ Джеммы казались ему вечностью. Он никогда за всю свою жизнь не был так благодарен за заранее разложенный диван, так как в этот самый момент он упал на него вместе с Джеммой в порыве пламенного, страстного хаоса объятий и голодных поцелуев. Ее руки царапали и изучали его торс, пытаясь найти свой путь ему под футболку, от чего он издал первобытный стон. Боже, он хотел ее. Всю ее. Ее поцелуи, ее руки, ее сексуальный ротик, ее податливое сердце. Обхватив ее попку одной рукой, а щеку — другой, он углубил поцелуй, их бедра терлись и толкались друг о друга в таком же бешеном темпе. Она застонала в поцелуе, и от этого звука похоть буквально обожгла его член. — *бать, Джемма, — выдавил он, радуясь, что дети благополучно спали за закрытыми дверями и не могли их услышать. Ее глаза широко распахнулись и так же быстро снова сузились. — Я люблю твой рот. Она схватила его за голову, заглушая его слова в новом жестком поцелуе, поцелуе, который сказал ему, что с ним она была честной, все было так легко, так охотно. Его руки покинули ее попку, стремясь к большему, двигаясь жестко и быстро по ее бедрам, затем по ребрам к полной груди, вызывая еще один нуждающийся стон. Он немного приподнялся и стащил с нее рубашку. Все его тело содрогнулось при взгляде на ее кремовую кожу и тугие темные соски, напряженные под ее розовым кружевным бюстгальтером, лямки которого были украшены изящными атласными бантиками. — Христос, — сказал он. Она улыбнулась ему и провела пальцем по его скуле. — Извини, — проговорил он. — Я просто… Ты просто. Не было слов, чтобы описать, как ее красота поразила его, и он не тратил ни секунды, пытаясь это объяснить. Он расстегнул застежку и отвел чашечки в сторону, втягивая один восхитительный сосок в рот и сминая другой рукой. Она выгнулась под ним, сжимая в пальцах его волосы, постанывая и извиваясь, и удерживая его на месте. — О Боже, это ощущается так хорошо.