– Не совсем. Его губы искривляются в самодовольной улыбке. В голове всплывает самоуверенная ухмылка Стила. Сердце в груди сжимается, я с трудом, но делаю глубокий вдох, чтобы унять боль. Я до сих пор понятия не имею, что с ним, если не считать сомнительных уверений Сильвер в том, что он будет жить. – В течение вот уже семи лет, раз в сезон, – продолжает Торн, – я даю Падшим возможность бросить мне вызов. Если они выйдут на арену и справятся со мной, смогут заполучит мое королевство. И тело. Это безумие. – Ты имеешь в виду… – Если я сдамся или буду ранен, а не убит, то ангел, которому удалось одержать победу, сможет использовать мое тело в качестве сосуда. В ожидании ответа парень не отводит от меня своих темно-синих глаз и даже не мигает. Семь лет. Это значит, он учувствует в этих гладиаторских боях с тринадцати? А я-то думала, у меня было тяжкое детство. Прежде чем продолжить разговор, делаю два неглубоких вдоха. Слова будто застревают у меня в горле, следующий вопрос я задаю ему почти шепотом: – Зачем тебе это нужно? – Доказать им, что я – достойный правитель. И, как видишь, – он показывает на себя, – я никогда не проигрываю. – Поединок длится до тех пор, пока ты не убьешь всех Падших или они не одолеют тебя? – Да. Я победил уже огромное количество соперников. – Если ты всегда побеждаешь, почему они продолжают бросать вызовы? – Я – одно из самых могущественных существ в мире. Если они смогут использовать мое тело как сосуд, то получат доступ не только к миру смертных, но и всей моей силе, – он не хвастается. Таким будничным тоном обычно обсуждают погоду. Блондин все говорит как есть. – В мире есть достаточно могущественных Нефилимов, но Отрекшиеся им не подчиняются, – возражаю я. Не говоря уж о других потомках, без вкраплений черной ауры или перьев с металлическими концами. Мне хочется знать, что делает Торна и меня настолько особенными. Я что-то замечаю в его взгляде. Некоторый интерес, от которого почему-то становится не очень комфортно. А уже через секунду строгие черты лица смягчаются, и он смотрит на меня с довольной улыбкой. Ему нравится мое недоверие, но почему? – Ты права, Отрекшийся не преклонит колен перед Нефилимом. Но я уверен, ты в курсе, что мы с тобой нечто большее, чем наши собратья. Его слова повисают в воздухе. Я напрягаюсь от волнения, мысленно призывая его продолжать говорить. Возможно, куча вопросов, которые меня давно мучают и на которые я до сих пор не знаю ответов, наконец-то уменьшится. Ничего не могу с собой поделать, желание узнать больше перевешивает, и я клюю на его наживку. – Что ты имеешь в виду? – задаю новый вопрос, когда тишина слишком затягивается. – Что ты знаешь о своем происхождении? Сжимаю зубы. Не нужны мне эти допросы, я хочу ответов. Хочу знать, почему я отличаюсь от других потомков. И вообще, все хочу знать. – Я ни в коем случае не уклоняюсь от ответа, – очевидно, у меня все на лице написано. – Просто хочу понять, насчет чего ты уже в курсе, чтобы нормально объяснить. – Мало, я знаю и понимаю очень мало, – скриплю я сквозь сжатые зубы. – Особенно учитывая недавно увиденное. В его глазах вспыхивают огоньки. – Скорее всего, тебе говорили, что никто из серафимов не восставал против Бога и их не низвергли на Землю. Киваю. Это было на одном из самых первых занятий в Академии. – А ты знала, что об этом не написано в Книге Серафимов? Убеждение в том, что ни один из серафимов не был изгнан, передавалось из поколения в поколение, но в устной форме. Не могу сказать, что хорошо знаю Книгу Серафимов. Я изучила только самое-самое начало. Чтение громадных томов на едва знакомом языке не входит в число моих хобби. Но, полагаю, где-то в тексте были упоминания о серафимах. – Нет, этого я не знала. Но и проверить твои слова я вряд ли смогу. – Я могу дать тебе свою, если хочешь, – предлагает он. – Нет, спасибо, – я догадываюсь, к чему он клонит. Есть и Падшие серафимы. Но мне интересно то, как он собирается доказать свое утверждение. Отвечает парень не сразу. А когда начинает говорить, я замечаю едва заметный блеск в глубине его темно-синих глаз: – Ты чувствуешь, что другая. Даже если внешне ты не особенно отличаешься от остальных, внутри ты понимаешь, что ты – не они. – Он прижимает руку к груди. – В тебе горит желание быть частью чего-то общего, но ты не чувствуешь себя на своем месте. Тебя одолевает тоска, которую ты всеми силами заглушала, пока находилась и росла среди смертных. Откинувшись назад, я скрещиваю руки на груди и пристально смотрю на блондина. – Об этом легко догадаться. Судя по всему, ты основательно изучил мое прошлое и знаешь, как я провела большую часть своей жизни. Все, у кого было аналогичное детство, испытывают то же самое. Он одобрительно кивает. – Это так. Разумеется, это стандартная реакция на то, что ты жила без родителей и вынуждена была расти в мире смертных, полагаясь лишь на милосердие других. Не знающих, кто ты на самом деле. Меня передергивает от услышанного. Он очень точно описывает мое детство, но, когда этим буквально тычут тебе в лицо, ощущение не из приятных. – Но дело ведь не только в этом, да? Ты не задумывалась, почему все еще чувствуешь себя одиноко, хотя наконец узнала, кто ты и откуда? Тебя тяготит жизнь среди Нефилимов, которые никогда не поймут, каково это – быть тобой? Ощущение, что ты все равно чужая. Будто ты среди них временно. Ты хочешь стать своей и остаться, но что-то настойчивое внутри продолжает твердить, что ты – другая. Такое ощущение, что он пытается мной манипулировать, но отрицать глупо, все так и есть. Сколько раз я уже спрашивала саму себя, почему ощущение пустоты никуда не делось? – А все потому, что ты не принадлежишь к ним. Ты должна быть рядом с тем, кто поймет тебя. С рожденным от могущественного серафима. Твое место рядом со мной. Игнорируя дикую боль в изодранном бедре, я встаю. Стул за моей спиной отодвигается и падает на землю. Я переношу вес на здоровую ногу. – Мы что, родственники? – пока я жду ответа, внутри у меня что-то сжимается. Даже не знаю, какой из вариантов устроил бы меня больше: согласие или отрицание. Он тоже поднимается на ноги и качает головой. – Нет. Мы не брат и сестра. – Кузены? Дядя и тетя? Сводные внучатые племянники? – Внучатые племянники? – он смотрит на меня как на сумасшедшую. Возможно, так и есть. – Нет, мы вообще не связаны. По крайней мере, семейными узами. Не совсем понимаю, что мне делать с этой информацией. И у меня, и у него заостренные металлические концы на перьях, светлые волосы, темные глаза. Слишком много общего. Даже странно, что мы не из одной семьи. – Значит, мы оба – потомки серафимов, но у нас разные родители? – Я имею в виду то, что мы оба рождены от серафимов, у нас нет такой длинной и размытой родословной, как у других Нефилимов. Мы – единственные, в чьих жилах течет кровь высших ангелов, но при этом мы можем перемещаться из мира смертных в спектральный и наоборот по своей собственной воле. Мы превосходим остальных Нефилимов. Мы рождены не ради служения людям или кому-то другому. А для того, чтобы править. От этих слов по спине пробегают мурашки, даже крылья несколько раз вздрагивают. От тех, кто считал себя представителем высшей расы, ничего хорошего ждать не приходилось. В моих ладонях танцует электричество. Искры срываются с моих пальцев, пока я делаю шаг назад. Парень делает шаг вперед, сокращая расстояние между нами. – Нет, стой. Не подходи ко мне, – вытягиваю руки перед собой, будто знаю, что делать с этой энергией. Сейчас один из тех случаев, когда я жалею, что не могу управлять своими силами. Кучка искр и огненные шары из-за выброса адреналина не защитят, если не знать, как ими пользоваться. Внутри меня, словно пожар, вспыхивает разочарование. – Я уже видела такое в фильмах и книгах. Я ни за что не стану твоей королевой тьмы и не явлю на свет дитя апокалипсиса или что ты там еще жуткого запланировал. Я не стану участвовать в твоих злодейских планах. На какой-то момент в комнате воцаряется тишина, а затем Торн начинает заливисто и громко смеяться. И это не злодейские гоготания, от которых волосы встают дыбом. Самый обычный смех. Хрипловатый, похоже, он не часто проявляет эмоции подобным образом, но без сомнения искренний. Это сбивает меня с толку. Его серьезное лицо становится совершенно другим. В каждой черточке теперь читается радость. Из-за широкой улыбки в уголках глаз собираются морщинки. От него исходит совсем другая, но менее чарующая энергетика. Как только он приходит в себя, тут же проводит рукой по лицу, будто этим движением может стереть момент своего кратковременного безумия. Он трет губы до тех пор, пока они не перестают сгибаться в улыбке. Я замечаю, что на левой руке у него отсутствуют кончики двух пальцев. Еще один изъян, который кажется мне очень даже привлекательным. – Прости… не нужно было смеяться. Но… дитя апокалипсиса… серьезно? Я приподнимаю плечо и едва заметно пожимаю им. Щеки ужасно горят. – Когда кто-то толкает безумные речи а-ля «я рожден, чтобы править», исполнение коварных злодейских планов по уничтожению мира лишь вопрос времени. – Я не хочу ничего уничтожать. Какой в этом смысл? – Напряжение потихоньку отпускает, но стоит ему продолжить говорить, как все тело снова сжимается. – Я просто не стану преклонять колен перед низшими существами. И считаю, что моим подданным тоже не стоит. Подданным. Он о Падших и Отрекшихся. Я, наверное, в параллельной вселенной. Или у нас день наоборот? – Звучит очень подозрительно. Если ты считаешь, что в уничтожении мира смертных нет никакого смысла, тогда чего же ты хочешь? Стандартного мирового господства? Исчезновения человеческой расы? Уничтожения Нефилимов, рожденных не от серафимов или тех, кто откажется признать тебя правителем? А что, вполне похоже на злодейские намерения. Торн слегка щурится. Он молча смотрит на меня. Тишина снова затягивается и становится неуютной. Блондин не отрывает от меня взгляда. Такое ощущение, что он всерьез обдумывает мои предположения. Медленно моргнув, он снова садится на деревянный стул, разваливаясь на нем, как на настоящем троне. – Я хотел бы, чтобы эти несколько дней ты провела со мной и моими подданными. Не стоит торопиться с выводами. Предоставь мне возможность просветить тебя должным образом. – Звучит почти как просьба.