7 Когда в понедельник утром, вскоре после пяти, Авраам проснулся, в электронной почте у него лежал отчет о предыдущем расследовании. В разделе «Тема» Илана Лим написала: «Для тебя лично», а само сообщение было кратким: «Обратились с просьбой это написать, и написать по-другому не смогла. Надеюсь на твое понимание. И ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ИСЧЕЗАЙ! Илана». Доклад был послан не с полицейской почты, а с хотмейловского адреса Rebeccajones21. Послан после полуночи, судя по всему, из дома. Авраам поставил вариться кофе и принял душ, хотя вода еще не успела согреться. Еще можно было удалить этот отчет или отложить его прочтение. Марьянка, конечно, стала бы уговаривать его именно так и поступить. Ведь он по уши влез в новое расследование, и лучше не возвращаться к делу, что осталось позади. Пока инспектор читал, зазвонил его сотовый, но он не встал, чтобы проверить, кто звонит в такой ранний час, думая, что и так знает это. Он не мог и вообразить, что произошло несколько часов назад. Угроза воплотилась в жизнь. Чемодан и вправду был только началом. * * * Первое предложение в отчете Иланы было резким и болезненным: «4 мая, в среду вечером, Хана Шараби, мать потерпевшего Офера Шараби, подала зявление об исчезновении сына. В это время она уже знала, что Офера нет в живых и что он погиб накануне вечером в кровавой стычке с отцом, Рафаэлем Шараби». Все, что, как надеялся Авраам, будет забыто, вернулось к нему во время чтения. Тот весенний вечер, когда Хана Шараби пришла к нему в кабинет с рассказом о том, что Офер не вернулся из школы. Перепуганная, она сидела перед ним, а он решил, что все из-за того, что ей страшно за судьбу сына. Он посоветовал ей не спешить с жалобой, а на следующее утро Хана появилась в участке с пакетиком фотографий Офера. Авраам в тот же день поехал к ним домой, и началось расследование. Он поверил каждому ее слову и всему, что позже сказал ему отец. Был уверен, что Офер сбежал из дома, и защищал родителей, даже когда Илана со Шрапштейном сказали, что нужно проверить все версии и снова допросить родителей. Сотовый в спальне продолжал трезвонить. Отвечать Илане инспектору не хотелось. Под заголовком: «Работа следственной группы – оценка», Лис написала следующие строки, и он медленно прочел их: «Начальник следственной группы инспектор Авраам Авраам допустил несколько ошибок, которые привели к задержке следствия и затруднили сбор улик против подозреваемых. Тем не менее важно отметить, что анализ этих ошибок производится задним числом, и, на мой взгляд, не найдено ничего, что указывало бы на серьезную небрежность в ведении этого дела. Можно сказать, что первую ошибку руководитель группы допустил при допросе матери, сразу, как она сообщила об исчезновении сына. Существует реальная возможность, что уже на данном этапе более углубленное расследование, в особенности тщательный обыск квартиры, выявил бы факты, способные вызвать подозрения в отношении родителей жертвы, подверг бы сомнению их первоначальную версию, согласно которой их сын пропал без вести. Ранец, с которым, как утверждала на данном этапе мать, пропавший вышел утром в школу, все еще находился в квартире и был выброшен лишь несколько дней спустя. Кроме того, руководителя группы впустили не во все комнаты квартиры – не в те, которые, как потом выяснилось, являлись частью места преступления. Вполне возможно, что если б в период первых нескольких дней, прошедших после стычки отца с сыном, руководитель группы приказал провести в них тщательный обыск, там были бы обнаружены некие веские улики. За значительный промежуток времени, прошедший между совершением и раскрытием преступления, сцена была очищена, и это сильно затруднило работу следствия. Во-вторых, руководитель группы допустил ошибку в деле отца, который в период исчезновения сына находился за пределами Израиля. Руководитель группы не приказал ему вернуться немедленно после начала расследования, а вместо этого ждал пять дней до его возвращения, период, за который отец избавился от трупа жертвы, выкинув его в море, и попытался скрыть свою вину всякими другими способами. Ввиду отсутствия тела обвинение затруднялось выявить точные обстоятельства смерти, и приходилось довольствоваться показаниями родителей о том, что произошел несчастный случай. Задним числом можно также сказать, что первый допрос отца не был достаточно тщательным, если вспомнить, что при кратчайшем допросе, проведенном другим следователем группы (инспектором Эялем Шрапштейном), он тут же «раскололся» и признался в убийстве сына. Третьей ошибкой было то, что руководитель группы проигнорировал необычное поведение одного из свидетелей, Зеева Авни, соседа семьи Шараби и частного репетитора потерпевшего. Зеев Авни в течение трех недель как будто что-то разыгрывал перед руководителем группы, и если б он по собственной воле не сделал признание, не исключено, что дело не было бы раскрыто и по сей день. Через два дня после начала расследования Авни позвонил в полицию и оставил ложное донесение о месте пребывания Офера, а позже написал от имени жертвы анонимные письма Рафаэлю и Хане Шараби – письма, которые в конечном итоге привели к разгадке. На мой взгляд, следственная группа не уделила должного внимания необычному поведению Авни, что привело к задержке в разрешении дела, задержке, имевшей решающее значение для сбора доказательств. Однако в конечном итоге я хочу подчеркнуть, что инспектор Авраам стоял во главе группы, которая довела расследование до конца. Инспектор Авраам – опытный и перспективный следователь, участвовавший во многих сложных расследованиях, и я очень надеюсь, что ошибки при проведении этого конкретного расследования никак не повлияют на его продвижение и на его дальнейший вклад в работу полиции». * * * Авраам долго сидел перед этим открытым отчетом. Марьянка смотрела на него с паспортной фотографии, которую он приклеил к рамке монитора, и инспектор вспомнил, какой далекой она показалась ему во время разговора накануне. Сотовый телефон продолжал трещать, и он пошел в спальню и выключил его, но Илана не сдалась и позвонила на домашний телефон. Он вынул шнур из розетки, и воцарилась тишина, хотя внутри его шумела какофония голосов. Что особенно его задело, так это открытое обвинение в том, что из-за его ошибок родители Офера сумели избежать сурового наказания. Из-за его оплошности у полиции не оказалось трупа убитого, из-за нее место преступления было очищено до того, как его удалось тщательно осмотреть, и прокуратуре пришлось основывать обвинение на утверждении Рафаэля Шараби о том, что смерть Офера – результат несчастного случая. Отец подростка уверял, что он видел, как тот сексуально домогается сестры в ее комнате, и что Офер получил травму и умер из-за попытки отца защитить свою дочь, а опровергнуть его версию не было накакой возможности, потому что мать хранила молчание. Был ли Авраам виноват в этом? Конечно же, да, и он признал это перед всеми. Аврааму больше всего на свете хотелось ответить Илане. Но что он может написать? Он не понимал, на кого злится. На Лим? На родителей Офера Шараби? На себя самого? Ему хотелось спросить Илану, кто, кроме Бени Сабана, прочитал этот отчет и когда он был написан, и почему она не послала его ему для прочтения. Хотелось все объяснить, хотелось одновременно и обвинить, и извиниться. Авраам открыл графу «Сообщение» и написал в ней: «Илана». И не стал продолжать. – Сейчас это неважно, – шепнул он себе. – Неважно. Сейчас его ждет новое расследование, и это возможность доказать – в основном себе, – что недавние провалы были случайными. Инспектор вытащил сообщение из поступающей почты и перенес его в архив. Не вляпался ли он в очередные промашки при начале нового расследования? Не одурачил ли его кто-то снова, как это сделали родители Офера? Враки Хавы Коэн он учуял сразу. Он был начеку и не поверил ни единому слову из того, что она говорила. Авраам быстро оделся. Может, именно из-за того, что Илана уговаривала его не исчезать, он не включил мобильник, даже когда вошел в свой кабинет – с опозданием, так, чтобы никто его не заметил. В ее отчете были фразы, которые он уже помнил наизусть: «Руководитель группы допустил ошибку уже при допросе матери, сразу, как она сообщила об исчезновении сына… Оглядываясь назад, можно также сказать, что первый допрос отца не был достаточно основательным, учитывая тот факт, что тот «раскололся» и признался в убийстве своего сына при кратчайшем допросе, проведенном другим следователем группы…» В половине девятого Бени Сабан как-то испуганно, не постучавшись, влетел в дверь его кабинета. Он был удивлен, когда увидел, что Авраам сидит за столом, погруженный в открытую перед ним папку уголовного дела. – Вы и вправду здесь? – спросил Сабан. – Илана Лим ищет вас с шести утра. Забыли, что отпуск закончился? Авраам взглянул на него с удивлением. Откуда Бени знает, что Илана послала ему этот отчет для ознакомления? Он все еще был уверен, что именно поэтому она и позвонила. – Не заметил, что сотовый выключен, – сказал инспектор. – Сожалею. Она сообщила вам, почему ищет меня? Ответ его поразил. – Эта ваша воспитательница… Хава Коэн, – сказал Сабан. – Ее отделали чуть ли не до смерти. Она в «Вольфсоне», в коме. Илана с семи утра на месте преступления и хочет, чтобы и вы ехали туда как можно скорее. * * * Дороги к Тель-Авиву были забиты, и Авраам впервые за долгое время включил сирену. Он ехал быстро – против движения вдоль бульвара Кугель, а оттуда в Яффу, через Кирьят Шалом. Илана ответила сразу – и ни словом не обмолвилась о его утреннем исчезновении. Услышала вой сирены, спросила: – Едешь? – Буду через пять минут, – сказал Авраам. Лим уже вернулась в свой офис, в тель-авивскую штаб-квартиру. Она спросила, объяснили ли ему что к чему, и Авраам сказал, что Сабан поставил его в известность. Хаву Коэн нашли около трех часов ночи. Она лежала в канаве под мостиком пешеходной дорожки, точно на границе между Яффой и Тель-Авивом, недалеко от Музея Эцель. Травмы на ребрах и на груди, но больше всего на голове. Трое суданцев обнаружили ее без сознания и вызвали полицию. Бени не имел ни малейшего представления о том, как долго она пролежала в этой канаве или каково ее состояние на данный момент. Суданцев допросили, и они задержаны, хотя и не подозреваются в нападении. – С уверенностью можно сказать, что это та самая женщина? – спросил Авраам. – Да, – ответила Илана. – Ни сотового, ни каких-либо документов не обнаружено, но мы ее опознали по машине. В пять утра. – Что значит «по машине»? – Ее машина на стоянке. Патрульная полиция вызвала охранника и просмотрела с ним фото камер безопасности. Они узнали ее, увидев, как она в полвторого ночи подъехала и вышла из красной «Субару Джасти». Мы позвонили ей домой и разбудили ее сына. Он вообще не знал, что она вышла из дома. Проверил в спальне и увидел, что ее там нет. Патрульная машина взяла его в «Вольфсон», и он опознал ее в хирургии. Почему Авраам удивился, услышав, что у Хавы Коэн есть сын? Может быть, потому, что до этого момента она была просто воспиталкой, которая, судя по всему, издевается над детьми… Разоралась на него во время допроса и скрыла, что ей угрожали по телефону… Он не спросил ее, замужем ли она и есть ли у нее дети. И не стал теперь спрашивать Илану, сколько лет ее сыну. – Выкарабкается? – спросил он вместо этого. – Трудно сказать, она все еще на операционном столе. Но удары по голове очень серьезные. Камнем. Как я понимаю, расквашена вся левая сторона лица. В воображении инспектора возникло жесткое лицо Хавы Коэн, все залитое кровью. И ее сын, глядящий на нее из-за спины врачей. Каждый раз, как Авраам вспоминал ее лицо, его охватывала ненависть. – Ави, я знаю от Сабана, что ей угрожали, – сказала Илана. – Мы что-то предприняли по этому поводу? Прошла минута, прежде чем ее собеседник понял, что она на самом деле спрашивает. Бени Сабан говорил о Хаве Коэн: «Твоя воспиталка». – Нет, Илана, – сказал Авраам. – Был один угрожающий звонок, который она скрыла, продолжая утверждать, что взрывчатка не имеет к ней никакого отношения. Я допрашивал ее несколько часов, спросил, не получила ли она какой угрозы, и она все отрицала. И со вчерашнего дня у нас возле садика несколько патрульных единиц. Без ее жалобы мы больше ничего не могли сделать. Инспектор видел вдали маленький деревянный мост и канаву под ним. Патрульные машины перекрыли улицу. – И что теперь? – спросил Авраам. – Продолжать расследование? – Хочу услышать, что есть у тебя, и тогда продолжим, – сказала Илана. – Криминалисты работают там уже несколько часов, но ты знаком с обстановкой и угрозами и, может, разглядишь то, чего мы не увидели. Я хочу, чтобы ты потом пришел сюда и рассказал мне, что знаешь. И мы вместе проанализируем ситуацию. Сможешь подскочить ко мне в офис в одиннадцать? * * * Первое, что ему захотелось сделать, – это увидеть Хаву Коэн на месте преступления. В час тридцать шесть она въехала на парковку в своей красной «Субару Джасти» и, несколько раз покружившись по спящей стоянке, припарковалась возле пустой сторожевой будки. Искала ли она другую машину? Кого-то дожидалась? Никакая другая машина не въехала на парковку между часом и половиной третьего. Время прибытия Коэн казалось инспектору странным, потому что час был не круглый. Приехала ли она на встречу раньше времени или, может быть, опоздала? На ней были джинсы и зеленая кофта с короткими рукавами, а в руке – матерчатая сумка. Она заперла машину, осмотрелась, а потом взглянула на часы на запястье. Встревоженной Хава не выглядела. Авраам не сомневался, что это она: он узнал ее мелкие и быстрые шаги. Она пересекла прогулочную дорожку и вышла за пределы диапазона камеры. Инспектор обошел ее старенький автомобиль и ничего такого не увидел. Старая, потрепанная машина, давно не мытая. На пыльном заднем стекле пальцем было нарисовано кривое сердце, пересеченное двумя стрелами. Несмотря на то что Коэн ехала в этом авто в одиночку, «Субару» была частью места преступления, и полицейский осторожно влез в нее, запихнув ноги в ботинках в пластиковые бахилы, а руки – в перчатки. Запах в салоне машины показался ему знакомым. На кресле рядом с сиденьем водителя лежал полиэтиленовый пакет с парой кроссовок «Адидас» сорок третьего размера, видимо, принадлежащих сыну Хавы, а на полу у сиденья валялось синее полотенце. В бардачке – старая дорожная карта, квитанция с заправки, два компакт-диска и буклет «Желтые страницы». Авраам пересел на заднее сиденье, где не обнаружил ничего стоящего внимания. В багажнике он нашел старый ящик с инструментами, большую, наполовину полную бутылку воды и картонную коробку со всякими прибамбасами для детсада: бумажными пакетиками, новыми коробками красок, несколькими банками клея. Под красками он обнаружил нечто, что привлекло его внимание: футляр «Филипс» устаревшей модели для двух кассет, внутри которого была только одна кассета. Короткий телефонный разговор с Иланой по дороге к месту происшествия усилил взвинченность инспектора. Может, Лим намекнула, что следовало сделать больше для защиты Хавы Коэн? Поскольку нападение было совершено в Тель-Авиве, логично предположить, что расследование будет вести Окружной отдел расследований под ее началом. И если Илана решит, что расследование продолжит Авраам, ему предстоит снова работать с ней. Несмотря на отчет. Он измерил расстояние от стоянки до канавы. Около трехсот метров. Местом встречи могло быть старое здание Музея Эцель, освещаемое и ночью. Илана попросила его посмотреть место преступления, и он посмотрел. И вроде как все увидел. Постепенно инспектор укладывал в голове историю нападения. Пока офицер из бригады криминалистов осторожно водил его по этому месту, он черной ручкой записывал кое-какие детали в своем блокноте. Глыба, которой Хаву Коэн шмякнули по голове, была найдена рядом с ней, в канаве, и передана в лабораторию. Она весила четыре килограмма. Место, где лежала Хава, видимо, и было тем местом, где на нее напали. На камнях, лежавших на дне канавы, виднелись пятна крови – и никаких признаков того, что женщину перетаскивали. На двух пятнах крови следователи обнаружили частичные отпечатки обуви и понадеялись, что они не принадлежат ни одному из нашедших ее суданцев. Тряпичный мешок, который она вынесла из машины, исчез. На удивление высокая волна разбилась о скалы в нескольких метрах от канавы, и Авраам вдруг осознал, что он снова находится у моря. Инспектор поднялся на небольшой деревянный мост, перекинутый через канаву, чтобы охватить взглядом все это место, как делал это всегда. Только вчера вечером Авраам одиноко сидел на песчаном пляже, в двух-трех километрах к северу отсюда, и думал, что уж данное-то дело с морем никак не связано… Канава тянулась к пляжу. Ночью морской берег – классный путь для бегства. Темно и пусто. Можно пройти по нему на север, до центра Тель-Авива, или на юг, в Яффу, и никто тебя не заметит. Инспектор вспомнил человека, который неделю назад прошел под утро с чемоданом по улице Лавон, поставил чемодан с муляжом бомбы возле детсада и исчез. Тот же самый человек напал этой ночью на Хаву Коэн и снова сбежал – возможно, берегом моря. Коэн пришла на встречу с человеком, с которым, как она сказала, незнакома. Человеком с чемоданом. Что странно – так это что она не побоялась встретиться с ним глубокой ночью, в темном и пустом месте… Может быть, потому, что это была женщина? Офицер судебно-медицинской экспертизы утверждал, что такой вариант невозможен. – Никоим образом, – сказал он. – Когда вы ее увидите, поймете, насколько это жестоко. Ей размозжили камнем челюсть, по-зверски.