Авраам понятия не имел об отчете Иланы Лим, касающемся предыдущего расследования. По чьей просьбе она его написала? Кто его читал? И почему ему самому она ничего не сказала? Во время его отпуска они несколько раз общались по телефону, и Илана про отчет словом не обмолвилась… – Спасибо, – сказал Авраам Сабану. – Не знаю, что вы читали и где, но следствие, о котором вы говорите, – дело прошлое. – Прекрасно. Прекрасно, рад слышать. Кстати, если вы уже здесь, я был бы рад, если б вы остались после обеда, поднять с нами рюмочку в честь моего назначения. Не возражаете? Я имею сказать пару слов о том, какими вижу цели полиции округа. Авраам пообещал, что постарается поприсутствовать, и Бени добавил: – Знаете что? Возьмите эти листочки. В крайнем случае почитаете дома. Я отпечатаю для себя новые. Это мое представление о нашей совместной работе в ближайшие годы. Судя по его влажным и прилизанным волосам, он утром, перед работой, сходил в парикмахерскую. Может, и его явная нервозность была связана с речью, которую он собрался произнести после обеда? Авраам поблагодарил нового начальника, сложил листочки с текстом речи и сунул их в карман рубашки. – Так когда мы встречаемся уже официально? – спросил Сабан. – Когда вы приступаете к своим обязанностям? – После Рош ха-Шана, – сказал Авраам. – Но, в общем-то, если у вас нет под рукой никого из следователей, я могу допросить кого-нибудь из обвиняемых. Не проблема задержаться на пару часов. Бени заколебался, и это задело инспектора. – Но ведь вы еще в отпуске, да? – спросил он. – И я думал, будет неплохо, если вы войдете в дела постепенно. Может, присоединитесь к группе, которая уже начала расследование… Жалко ваш отпуск. Аврааму вдруг захотелось прямо сейчас войти в следственную камеру. Именно из-за колебаний Сабана. – Я могу остаться, – сказал он. – Скажите, что там самое срочное. – Мне нужно проверить, – ответил Бени. – Может, тот, кто подозревается в подкладывании муляжа взрывного устройства… Ждет почти пять часов. И у нас на него ничего, кроме записей о прежних судимостях. – Ну так дайте мне пару минут на изучение материала, и я зайду к нему. Вам про его дело что-нибудь известно? Сабан все еще не был уверен, что поступает правильно. – Да мало что, – сказал он. – Возможно, речь идет о криминальных разборках или о соседских склоках… Вопросы: почему муляж взрывного устройства и почему к детскому саду. Муляж бомбы – это предостережение, верно? Тогда еще вопрос: кого желают предостеречь и в чем суть предостережения. А главное – как предотвратить следующий шаг, прежде чем он сделан. Ну и самое главное – связано ли это с детским садом. Этот подозреваемый или кто-то другой подложил муляж при свете дня, в часы, когда родители приводят в садик детей, и это не дает мне покоя. И еще не дает покоя мысль, что в следующий раз это будет уже чемодан с настоящей бомбой. Авраам хотел позвонить Марьянке и рассказать о встрече с Сабаном, но решил, что сделает это, когда выйдет из следственной камеры. А потом пошла такая гонка, что хотя инспектор и не забыл о своем решении, позвонить он не успел. Часовой допрос Амоса Узана не дал ничего. Даже наоборот. Это противоречие между показаниями соседки про хромоту и пружинистой походкой Узана. И его отпирательства, становившиеся все более агрессивными. На чемодане никаких отпечатков пальцев, и эксперты не нашли на месте преступления ничего, что связывало бы его с подозреваемым. То же самое и в квартире, в которой Амос проживал с матерью. Патрульная привела ту самую соседку, чтобы та посмотрела на подозреваемого, и женщина уже была не столь непоколебима в своих показаниях. – Может, и он, – сказала она. – Откуда ж мне знать наверняка? Вы ведь понимаете, с какого расстояния я его видела? Авраам спросил ее про хромоту, и в этом она как раз не сомневалась. Мужчина, подложивший чемодан, убегал по улице Аронович медленно и прихрамывая. В полчетвертого инспектор перевел Узана в камеру предварительного заключения и закрылся в своем кабинете, чтобы поразмышлять. Как делал всегда в начале расследования. Авраам еще не был на месте происшествия и знал только, что чем скорее туда отправится, тем лучше. Он не помнил, есть ли на улице Лавон светофор: если есть и водители останавливаются перед ним, может, отыщется еще какой свидетель, видевший подозреваемого – как тот подкладывает свой чемодан или как потом удирает… Инспектор выяснил, спрашивал ли кто заведующую детсадом и жильцов дома, знакомы ли они с Узаном, и узнал, что никто этого не делал. Значит, в общем-то, расследование еще не началось. Нужно поискать и в других местах, с которыми связан Узан, попытаться выявить обстоятельства изготовления муляжа взрывного устройства, расспросить его лежащую в больнице мать. Но все это невозможно сделать сегодня же вечером и в одиночку. И нельзя зацикливаться на одном подозревамом. Нужно взять в расчет разные варианты, не только из-за сомнения, вызванного этой самой хромотой. Авраам вспомнил Илану Лим и ее постоянное предостережение: не застревать на заранее сделанном выводе, потому что, слишком прилипнув к каким-то деталям, можно пропустить другие важные подробности. Может, тот тип, что подложил к детсаду чемодан, сейчас вовсе и не в камере предварительного заключения, а где-то в другом месте. И готовит следующий террористический акт, как и предупреждал Сабан… И вдруг Авраам понял: он не пожалеет, что взялся за это дело. Инспектор пошел поискать бумагу в ящиках стола и на полках. На полу лежала пачка бумаги для принтера; Авраам по пути надорвал упаковку и вытащил из пачки листок чистой бумаги, на котором затем написал несколько строчек: Детский садик Точное расстояние от садика. В котором часу он открывается? Заведующая садиком – знакома ли с Амосом Узаном? Список родителей. Предыдущие правонарушения. Угрозы – возможно, в адрес родителей кого-то из детей? Место преступления Без четверти семь утра (точное ли это время?) Проходил ли еще кто-то по улице? Еще соседи, которые могли это видеть? Светофоры, видеокамеры? Чемодан – что-то специфическое, за что можно уцепиться? Вышел ли он из машины? Если машина была, ждал ли в ней кто-то, чтобы его подхватить? Разборки с соседями. Список жильцов Правонарушители района. Если речь о предупреждении – то о чем? И кому? В чем суть? Каково следующее преступление? Есть ли на улице продуктовая лавка? * * * В полпятого Авраам вернул Узана в следственную камеру. Но результат оказался нулевым. Спрашивать его было не о чем. Узан погладил усики, улыбнулся своими глазками и сказал: – Ну вот, я поел, попил, мы по душам поболтали… Не пора ли сказать человеку, что взят он зазря, и отпустить его с миром? – Что ж вам так приспичило уходить? – спросил Авраам. – Может, уж заодно и поужинаете? Но в полшестого, уже припоздав, он вышел во двор – поднять рюмочку за назначение Сабана и в честь наступления Рош ха-Шана, – а когда вернулся, подписал бумагу об освобождении Узана. – Обещаю, что еще свидимся, – сказал он Амосу, прощаясь с ним, и тот ответил: – Зря время потратите. Но с удовольствием. * * * Вечером, дома, после короткого холодного душа Авраам сварил себе черный кофе и уселся в одних трусах на балконе. Папка с делом открыта, и он снова прочел отчет, в котором патрульная описала все произошедшее утром. Потом вспомнил про речь Сабана, лежащую в кармане рубахи, которую снял и повесил в ванной. Большинство коллег сказали, что речь дурацкая, но, по мнению Авраама, было в ней и что-то, пробуждающее надежду. Ему не терпелось описать Марьянке сегодняшний день, но именно теперь ее телефон оказался отключенным. Инспектор не помнил, была ли сейчас ее смена – одна из последних в брюссельской полиции перед тем, как уволиться и переехать к нему. В первой речи Бени Сабана, обращенной к новым подчиненным, проступало какое-то странное расхождение между решительностью и целеустремленностью произносимых слов и его нервозностью и неуверенностью в себе. Стоя во дворе за импровизированной трибуной, новый шеф читал по бумажке. И, несмотря на жару, не потел. Начал он с лета: – Лето у нас выдалось длинное, трудное, полное кризисных ситуаций. В июне вспыхнули беспорядки в южных районах Тель-Авива. Нелегалы без работы и крова, жалобы городских жителей на изнасилования, кражи со взломом, второжения в дома, нападения из мести. Бутылки с «коктейлем Молотова», поджоги жилищ и центров для беженцев. Атмосфера на рабочих заседаниях такая, будто огонь вот-вот перекинется и на нас. Но мы знали, как его сдержать, не дать ему распространиться. Авраам был так далек от всего этого! Он находился в отпуске, который как будто и не кончался. Иногда инспектор залезал в Интернет да время от времени звонил из Брюсселя Элиягу Маалюлю или Илане. Это было счастливое лето. – Затем пошли демонстрации протеста, – продолжал Бени. – Каждую субботу вечером сотни полицейских собирались на площади возле «Синематеки» и, получив инструкции, растекались по улицам Тель-Авива, чтобы наводить порядок и подавлять вспышки насилия во время этих разрешенных и запрещенных демонстраций. В ходе одной из них были сломаны заграждения и перебиты окна в филиалах банков в центре города. Во время другой демонстрации один из протестующих поджег себя и сгорел. Каждый полицейский, способный работать дополнительно, работал. Позже Сабан остановился на уровне преступности в их округе. – Цифры показывают, что год у вас был отличный, – сказал он. – Вы справились со стоящими перед вами задачами, даже и с лихвой. Вы на пять процентов уменьшили количество домашних краж и имущественных преступлений. Вы более чем на десять процентов снизили число краж и угона машин. Благодаря вашей преданности делу на семь процентов уменьшилось число насильственных преступлений в нашем округе и на восемь процентов – количество ДТП. Кто-то из присутствующих захлопал, и Бени добавил: – Да, вы и вправду заслуживаете аплодисментов. Некоторые присоединились к хлопкам. Аплодисменты стихли, когда Сабан, понизив голос, произнес: – Но существуют аспекты, в которых наш округ не преуспел. В этом году обозначился рост преступности среди молодежи. Участились случаи мошенничества и преступлений против морали. Когда я анализирую статистику вашего округа… прошу прощения, я все еще привыкаю… нашего округа… я вижу те точки на карте, где законопослушные граждане могут спать спокойнее в собственных домах. Но есть вероятность, что при выходе из этого дома они столкнутся с проституцией или наркобизнесом. – Бени обвел глазами лица офицеров полиции, которые, несмотря на иссушающий зной, стояли и тихо его слушали, и заговорил погромче: – Моя мечта – и я знаю, что для некоторых это прозвучит как фантазия, – моя мечта в том, чтобы законопослушные граждане нашего округа не сталкивались с насилием. Я хочу, чтобы законопослушный житель Бат-Яма, Холона или Ришон ле-Циона вышел утром из дома, сел в машину, отвез детишек в садик или школу, остановился по дороге выпить чашечку кофе или заполнить бак бензином и продолжил езду к месту работы, – и чтобы на этом обычном своем пути он не столкнулся ни с насилием, ни с подставой. Моя цель в том, чтобы в округе Аялон было как можно больше островков, свободных от преступлений. Островков спокойствия и личной безопасности. Тот, кто избрал для себя жизнь уголовника в уголовном районе, пусть там и живет, хотя мы и до него доберемся, когда потребуется. Но наши клиенты – это, на мой взгляд, честные, соблюдающие закон люди, мужчины и женщины без криминальных наклонностей, желающие жить своей жизнью, без страха столкнуться с насилием или с его угрозой. Наш долг – служить этим людям. В конце речи были аплодисменты, но и немало иронических ухмылок. Сабан спустился с трибуны, и столкнувшись с Авраамом у стола с закусками, положил руку ему на плечо и прошептал: – Молодец, что пришли. Ну как я выглядел?