– Она работала у соседа. Пока его не поместили в гериатрическую клинику и она не осталась без работы. Авраам попросил номер телефона и адрес матери Хаима, и ему показалось, что задержанному не хочется их сообщать. Тогда полицейский спросил: – А можете сказать мне, с кем она поддерживает связь? – Что значит «с кем?» – не понял его Сара. – Да ни с кем… – У нее в Израиле нет приятелей? Знакомых? Она не выходит из дома? – Выходит с детьми. И иногда ходит в церковь. – В какую церковь? – В Яффе. В Старом городе. – А кроме вас, у нее есть какие-нибудь родственники? – Нет. Она общалась с сестрой. Сестра живет в Германии. Где в Германии проживает сестра его жены, Сара не знал, как и номера ее телефона. А может, знал, да не пожелал сказать. И все-таки Аврааму удалось выудить его из омута молчания. Он спросил, не хочет ли Хаим попить или поесть, и тот ответил, что нет. Инспектор пообещал ему, что скоро он сможет увидеть детей. Эта беседа не приблизила его к Дженнифер Салазар – Сара все еще не сказал о ней ничего, что показалось бы ему важным, – но она, похоже, как-то приблизила Авраама к преступлению Сары. Оказалось, что так оно и есть. – А у нее нет знакомых по работе? Приятелей? – продолжил расспросы полицейский. – Она не работала, – ответил Сара. – Раньше ухаживала за стариками, а потом немного помогала мне в моем бизнесе. Авраам не помнил, о каком бизнесе речь, и Хаим пояснил: – В кейтеринге. – Что это значит? Вы продаете еду? – Да. Бутерброды и горячие обеды. – У вас свое кафе? – Нет. Я продаю еду в разных служебных заведениях в Холоне. В компаниях. Сейчас в основном в промышленной зоне. В соседних мастерских, в Налоговом управлении и в Департаменте внутренних дел. Авраам записал в своем блокноте слова «Департамент внутренних дел», потому что слышал их еще во время расследования, только не помнил, где и от кого. Вспомнил он это лишь через несколько минут – тот самый прорыв, которого он ждал. Саре уже нечего было сказать, а инспектор не знал, что спрашивать. – Вы хотите сообщить мне, где, как вам кажется, может находиться ваша жена? – спросил он, не ожидая ответа, но арестованный удивил его. – Если она не там, тогда я не знаю. Она и для нас пропала. Мы хотели туда поехать, чтобы отыскать ее, – сказал Хаим. Он и сейчас не говорил правды, но Авраам весь превратился в слух, потому что такого ответа он еще не слышал. – Что вы имеете в виду? – спросил следователь. – Она уехала, не сказав нам ни слова, – стал рассказывать Сара, повысив голос. – В один прекрасный день мы пришли домой, а ее нет. И даже записки не оставила, что уходит, только через несколько дней позвонила. Мы хотели ее убедить, чтобы вернулась. – И она не сказала, откуда звонит? – Сказала, что вернулась на Филиппины, но вы вот говорите, что это неправда… И потом мы уже не сумели ее поймать. Она не отвечала. Поэтому я и не знал, что сказать, когда мне на контроле сообщили, что это она звонит. Я уже и голос ее не узнал, после такого-то перерыва, понимаете? Она даже с детьми не попрощалась. В один прекрасный день исчезла без всяких объяснений. Я был уверен, что она там. Этот рассказ совпадал с гипотезой Иланы и объяснял содержимое чемодана, но Авраам ни на секунду ему не поверил. – Она впервые вот так исчезает или такое уже бывало? – спросил он, и Сара, глядя ему в глаза, ответил: – Впервые. Она несколько раз говорила, что уедет, что больше не хочет оставаться, но раньше никогда этого не делала. Не знаю, почему она уехала именно сейчас. – Она вам не объяснила? Когда вы с ней говорили по телефону? – Она сказала, что не хочет жить со мной. И что больше не хочет детей. Я знаю, что ей было с нами трудно, но я не верил, что в один прекрасный день она уедет. * * * Когда в двенадцатом часу Авраам вышел из следственной камеры, аэропорт был пуст. Он поискал Зайтуни и поначалу не нашел его, но потом, набрав его телефонный номер, услышал за спиной звонок и увидел, что тот выходит из зала, в котором они раньше открывали чемоданы. Инспектор попросил его позвонить матери Сары и проверить, может ли она взять детей. Он не знал, сколько этой его матери лет и в каком она состоянии, и велел Лиору привезти ее в аэропорт на патрульной машине, а если будет необходимость, вернуть домой вместе с детьми. Было странно видеть аэропорт таким; ведь всего три часа назад здесь толпился народ. Окошки для проверки паспортов были закрыты – все, кроме двух. В одном из них сидела женщина-полицейский, та, что утром препроводила Сару в следственную камеру. Еще два часа – и воздушное пространство Израиля для самолетов закроется. Последний самолет, который вылетит перед наступлением Йом Кипура, поднимется из Лода в Варшаву в двенадцать пятьдесят пять, а последний самолет, который приземлится в Лоде, прибывает из Брюсселя в двенадцать двадцать пять. Авраам попросил Зайтуни, чтобы тот попытался разыскать директора Департамента внутренних дел Холона, но в канун Йом Кипура это было дело дохлое. Тогда он постучал в дверь комнаты рядом со следственной камерой и, не дожидаясь, открыл ее. Младший сын Сары спал в углу на полу, накрытый синей фуфайкой, а Эзер и Маалюль сидели рядом возле стола и, когда инспектор вошел, замолчали. Элиягу знаком показал своему коллеге, что через секунду присоединится к нему. Когда он вышел, у него был взволнованный вид, и он прошептал Аврааму: – Думаю, ты не ошибся. Там с матерью что-то случилось, и сын, может быть, видел, что произошло. Ничего больше инспектору и не надо было для окончательного решения оставить Сару под стражей до окончания Йом Кипура. И только вечером его пронзила мысль, что могло бы случиться с детьми, отпусти он их с ним домой. Илана, скорее всего, встала бы на дыбы, но Авраам уже знал, что не станет к ней обращаться, а позвонит Бени Сабану и без труда получит разрешение задержать Хаима на двадцать четыре часа, отвезти его в камеру предварительного заключения при полицейском участке и оставить там до окончания поста. – Что значит «видел»? Его старший сын? – переспросил Авраам. – Я с ним несколько раз вернулся к тому дню, когда его мать пропала, – сообщил Маалюль. – Помнит ли он, сколько дней она отсутствует и когда уехала. После того как малыш поспал, он перестал быть букой и начал рассказывать мне про то, что папа забрал маму ночью и сказал ему, что она не вернется. Это то, что он видел. Авраам не удивился – он, кажется, все понял, когда вспомнил, где слышал слова «Департамент внутренних дел». И все же он почувствовал, как его сердце застучало сильнее. Сара ожидал его в соседней комнате и вроде бы был уверен, что после подробного рассказа про отъезд жены его освободят. Однако Дженнифер Салазар Израиль не покидала. – Считаешь, что мальчик действительно что-то видел? – спросил инспектор. – Может, и да. Но он еще и говорит кое-что странное. Он повторяет, что это не Сара, – рассказал Элиягу. Авраам не ухватил, о чем это он. – Я и сам не понимаю, что он имеет в виду, – признался его коллега. – Он говорит, что не этот его папа ее взял. А первый папа. Ты имеешь представление, о чем он говорит? Там есть еще какой-то папа? Не то чтобы Авраам это знал, но согласно присланному ему Гарбо отчету Дженнифер Салазар перед замужеством за Хаимом была женой другого человека, но после четырехлетнего брака они развелись, и детей у них не было. Все это было много лет назад. Было ли еще что-то, чего он не знал? Только вечером, когда уже наступил Йом Кипур, вся картина для него прояснилась. Улицы были темными и тихими, в окнах светились слабые огни, но мрак рассеялся, и разрозненные кусочки мозаики соединились, как того и ожидал Авраам. Он угадал не только, как исчезла жена Сары, но и главное – почему тот собрался убить детей. Раздобыть начальника Департамента внутренних дел Холона до начала поста оказалось невозможным, но в этом не было нужды. Как и в каждый Йом Кипур, Авраам по заведенной с детства привычке вышел из дому и стал разгуливать по опустевшему городу, бродить посреди улиц. Когда он был ребенком и еще не отправлялся на велосипеде на длинные прогулки с приятелями, отец брал его в Йом Кипур бродить по городу, который в ту пору казался огромным – целый мир. Они шли пешком от Кирьят Шарета на запад, в другой конец города, почти до границы с Бат-Ямом, и Авраам помнил, что по пути задавал отцу вопросы про этот странный день, в который машины не ездят по дорогам и взрослые не едят и не пьют, а отец пытался объяснить, зачем это нужно, но безуспешно – может, потому, что сам не постился. Вернувшись домой, они садились втроем за праздничный ужин. Как-то раз маленький Авраам спросил отца: – Если ты в Йом Кипур поешь, то в этом году умрешь? Отец посмотрел на него и не ответил. Мать же, услышав этот вопрос, очень разозлилась. – Что за глупости ты говоришь своему папе! – сердито сказала она сыну и потребовала, чтобы он попросил прощения. Если б здесь была Марьянка, они бы шли себе и шли, и совсем в другую сторону… Она упорно не отвечала на звонки инспектора, даже когда он подолгу названивал ей, не кладя трубку. Молодой парень со свернутым под мышкой талитом[12] прошел мимо, когда Авраам оказался возле того самого дома на улице Гистадрут. В квартире, где несколько месяцев назад был убит Офер Шараби, окна были закрыты. Он пришел сюда не просто так, а потому, что круг замкнулся. Дети Сары были защищены, вдали от него, а сам он сидел в полицейской камере. Авраам мог войти в эту его камеру и продолжить допрос, но предпочел подождать. В тот вечер он не пошел до границы с Бат-Ямом, а повернул и возвратился домой. 14 Даже спустя много дней Хаим не слишком понимал, что случилось в ту ночь, когда он признался в убийстве. Говорили ли менты правду? Или врали? Возможно, последовательность событий спуталась в его памяти и забылась. Но Хаим, конечно, помнил разные мелкие детали, которые все, наверное, что-то значили, хотя он в ту ночь ничего не замечал. Например, стул, на который ему предложили сесть. Или грубая вспышка следака, его резкий удар по ручке двери следственной камеры. Являлось ли это частью программы? Спросить об этом было некого. Да, может, это было и не важно. Единственный вопрос, который все не давал Хаиму покоя, – правда или нет то, что копы сказали ему про Эзера, и ответа на него он не получил, а может, никогда и не получит.