Никто из соседей не проснулся – во всяком случае, никто не выглянул на площадку лестницы, по которой поднялись Хаим и полицейские. Они задержались перед дверью на втором этаже. Левая рука Сары была скована наручником с правой рукой Зайтуни, а другой рукой он показал на ключ. В эту квартиру Авраам попал впервые, и все же она была ему знакома. Он прошелся по всем комнатам и включил везде свет. Квартира оказалась прибранной и чистой – наверное, из-за предстоящей поездки. От пола шел сладковатый дух моющих средств. На этот раз Авраам даже не подумал запирать двери. Еще до того, как фотографы подготовили свои камеры, Сара выглядел совершенно потерянным: у него был такой вид, будто его мысли бродят совсем в другом месте. Перед этим в участке, после того, как он рухнул на пол при виде сына в следственной камере, он даже как-то пришел в себя и, попивая чай, который попросил себе принести, спокойным голосом дал Аврааму подробное признание. Но когда они оказались в квартире, Хаим снова напрягся, замолк, и его взгляд стал каким-то взвинченным, как будто, согласившись вопроизвести картину преступления, он не знал, что вернется туда, где совершил его. Он стоял в узкой прихожей возле Зайтуни и следил глазами за Авраамом – как тот открывает двери туалета и ванной и входит в тесную кухоньку с ее старыми шкафчиками, покрытым красным пластиком столом и четырьми низкими стульями вокруг. Потом инспектор вернулся в прихожую и спросил его, где детская, и Сара указал свободной рукой на комнатенку с двухъярусной детской кроватью, на которой были сложены все постельные принадлежности. Если следовать его признанию, момент начала реконструкции примерно совпадал с моментом убийства. Лиор снял наручники, и Авраам попросил Сару показать ему, на какой стороне кровати лежала его жена и в какой позе. Потом он попросил Зайтуни лечь на ее место. «Дженнифер Салазар лежала на спине, справа, ближе к комоду, и когда Сара встал с кровати, глаза ее были закрыты», – написал Авраам в отчете. Он стоял позади Хаима и держал в руках черный микрофон, а рядом с ними стоял фотограф. Сара пошел в детскую убедиться, что оба ребенка спят, и по дороге в спальню взял с дивана в гостиной синюю подушку. Авраам понадеялся, что он не закроет за собой дверь спальни, хотя сам позабыл это сделать. Зайтуни лежал с открытыми глазами на той кровати, где лежала Дженнифер Салазар, и Сара показал, как положил большую подушку ей на лицо и с силой надавил на нее обеими руками. По его словам, увидеть, проснулась ли супруга, он не мог, потому что ее лицо закрыто подушкой, но она вскинула к нему руки, попыталась схватить его за волосы и несколько раз лягнула матрас, после чего стихла. Хаим еще несколько минут прижимал подушку к ее лицу, а потом снял ее, и все это время дверь комнаты оставалась открытой. Авраам попросил его все повторить, а Лиора – снова полягать матрас, и, выйдя из спальни, постоял у входа в детскую. Из-за угла ничего видно не было, но хлопки ног по матрасу были отчетливо слышны. * * * Примерно через два часа, в шесть утра на другой день после Йом Кипура, Амоса Узана и Иланит Хадад поодиночке посадили в полицейские машины и переправили из Эйлатского полицейского участка в Холон. Сара уже был переведен в камеру заключения в Абу Кабире, а Авраам вернулся в участок и сел дожидаться развития событий. Через двадцать минут после начала поездки приборы связи в обеих машинах сообщили о нарушении египетской границы. Всех полицейских Южного округа призвали присоединиться к розыскам, так как часть нарушителей были бедуинами, перебрасывающими из Синая оружие. Полицейские, сопровождающие Узана и его напарницу, послали запрос, продолжать ли им движение в Холон, как то было намечено по плану, и получили по радио ясный приказ, услышанный и обоими арестованными. Они остановились у заправочной станции у перекрестка Долина Тимна и перевели Иланит Хадад в машину, где сидел Узан. Вторая патрульная машина, как думала эта парочка, присоединилась к поисковой операции, на самом же деле она остановилась в двух километрах от перекрестка и стала ждать дальнейших распоряжений Авраама. Он тем временем выпил первую с вечера чашку кофе, съел засохший круассан с корицей и вышел из участка выкурить сигарету. Мимо него по улице Пихман проехал первый автобус с зажженными фарами, внутри которого сидели три пассажира. Неужели и вправду все кончено? Инспектору не давали покоя воспроизведенные Сарой картины преступления и его сбивчивое признание. Он вернулся в свой кабинет, открыл папку с делом, чтобы еще раз просмотреть свои записи, и вдруг заметил, что старой фотокарточки Дженнифер Салазар, посланной ему Гарбо, там нет. Авраам не так уж и нуждался в этом снимке, но все же стал искать его среди бумаг, в папке и на столе. Снимка нигде не было. Инспектор послал Зайтуни снова поискать то письмо, которое Сара, судя по его словам, написал детям и положил в чемодан, переданный в пятницу из аэропорта в полицейский участок. В это время конвойный, оставшийся на заправочной станции в Тимне, пошел в туалет, приказав перед этим двум задержанным выйти из машины и пристегнув их наручниками к электрическому столбу перед входом в туалетные комнаты. Он запретил им общаться друг с другом и, вернувшись, снова посадил их в машину. Через четверть часа пришло новое сообщение о том, что просочившиеся через границу бандиты схвачены, и вторая полицейская машина вернулась на заправочную станцию. Поездка в Холон продолжилась. Авраам вошел в следственную камеру, где несколько часов назад давал признательные показания Сара, и Узан улыбнулся ему. Арестованный выглядел совершенно спокойно, когда инспектор сел напротив него и сказал: – Я же пообещал вам, что мы встретимся. Помните, да? В тот раз Авраам не собирался допрашивать Амоса. Он пришел в участок для встречи с Бени Сабаном в тех своих белых брюках и дурацкой персиковой рубашке, которую ему купила Марьянка и которую он с тех пор ни разу не надевал. – Пообещали, это точно! – расхохотался Узан. – Так вот, вглядитесь в меня попристальней, чтобы потом не заскучать, а то ведь я и здесь не задержусь. – Он сделал паузу и добавил: – Может, принесете попить чего-нибудь холодненького? Но его улыбка исчезла, когда Авраам включил звукозаписывающий прибор и проиграл ему краткий разговор, состоявшийся между ним и его подельницей возле придорожного электрического столба, к которому их привязали наручниками на заправочной станции. – Блин! – заорал Амос. – Это не может быть принято за доказательство, так что смажь эту запись вазелином и засунь себе в задницу! На записи было слышно, как он приказывает своей подружке молчать на допросах и угрожает, что, мол, если она откроет рот, он свалит все на нее, скажет, что это она подбила его проучить Хаву Коэн. Во время этого короткого разговора Иланит Хадад не произнесла ни слова – она только плакала, и Узан рявкнул: «Кончай выть! Прикуси язык – и все обойдется!» Настала очередь Авраама улыбнуться, но он не сумел. «По многим причинам Амосу Узану положена благодарность, – подумал он. – Расколись он на первом допросе, сознайся, что причастен к муляжу взрывчатки, и Сара уже был бы в Маниле с двумя мальчишками, и не факт, что эти дети были бы еще живы. И никому и в голову не пришло бы искать тело их матери». – Это мы увидим в суде, – только и сказал инспектор. – А теперь расскажите, за что вы напали на Хаву Коэн? Только за то, что вашу приятельницу уволили с работы, или были еще какие причины? Вместо ответа Узан взглянул на него и спросил: – Кто такая Хава Коэн? Настырничать не стоило. В смежной комнате Лиор Зайтуни проиграл ту же запись Иланит Хадад и с легкостью склонил ее к разговору. Она рассказала все: как Амос составил план шантажа Хавы, как воспиталка не пошла на его требования и, несмотря на угрозы, уволила ее с работы, и как она подкинула к детскому саду чемодан с изготовленным Узаном муляжом взрывчатки и по его просьбе устроила с Коэн встречу в Южном Тель-Авиве у моря. Иланит не подозревала, что он планирует напасть на воспиталку, и, насколько ей известно, он и не собирался этого делать, – просто их разговор перерос в дикую разборку, и когда Узан схватил тяжеленный камень и долбанул им по голове и груди Хавы, девушке не удалось его остановить. Авраам встал со стула и ушел, а Амос крикнул ему вслед: – Что, кишка тонка? Так вот и расстанемся, без поцелуя в щечку? У входа в участок стояли родители Иланит Хадад, и инспектор не сразу узнал их. Ее мать, заливаясь слезами, подбежала к нему, схватила его за руки и прорыдала: – Прошу вас, отпустите мою девочку! Клянусь, он ее похитил, вырвал у меня дочку и превратил в свою марионетку… Все это не по ее вине! После этого Авраам узнал ее и отца Иланит, который стоял рядом, не говоря ни слова, точно так же, как и во время разговора у них в квартире. И только теперь инспектор сообразил, что произошло за это время, начиная со вчерашнего дня. Полицейские останавливались в коридоре, чтобы пожать ему руку, а его мобильник звонил гораздо чаще, чем обычно, пока он не отключил его. Даже Шрапштейн постучался к нему в дверь, заглянул внутрь и бросил: – Круто! В обед секретарша Бени Сабана пригласила Авраама зайти к нему в кабинет. Новый шеф встретил его у входа и неуклюже похлопал его по плечу. – Большое дело, Ави, – сказал он. – Если тебе позвонит комиссар, сделай вид, что удивлен, и не показывай, что я рассказал тебе про его звонок. И приготовься к тому, что ты у меня будешь звездой. Авраам поблагодарил его со смущенной улыбкой. Два расследования, переплетающиеся между собой, о чем он сперва не знал, завершились в один и тот же день. Они начались с чемодана с муляжом взрывного устройства, подброшенного к детскому садику на улице Лавон в Холоне, и привели только его ко второму чемодану, с одежками и игрушками двух ребятишек, которых собирались убить в Маниле, а потом – к третьему чемодану, спрятанному в сарае в Нес-Ционе, куда были второпях запихнуты вещи мертвой женщины. Пойди Авраам в буфет, поток комплиментов так и не иссяк бы, но инспектор заказал себе поднос с едой и заперся в кабинете. Там он попытался взяться за текстовую запись полного признания, сделанного Сарой ночью, чтобы присоединить ее к окончательному отчету о расследовании, но не смог этого сделать. Он медленно ел и чувствовал, как усталость расползается по всему его телу. У переваренного мяса, которое он жевал, был странный привкус, и Авраам почти все оставил на тарелке. На пленке допроса были моменты, которые он просматривал снова и снова, но так и не написал ни слова. Его тянуло пойти домой и поспать, но перед ним еще расстилался длинный день. Авраам Авраам снова стал искать в картоных папках и в наваленных на стол бумагах фотокарточку Дженнифер Салазар, не нашел ее и заколебался, стоит ли позвонить в тюрьму и попросить тюремщиков поискать ее в вещах Сары. Ему показалось, что, кроме этой фотографии, недостает чего-то еще. Словно у этого чемодана было двойное дно, которого он не заметил, или тайное внутреннее отделение. Инспектор пошел в камеру хранения вещественных доказательств, где находился чемодан Хаима, вытряс все его содержимое на стол, пересмотрел все детские вещи и даже открыл сумочку с умывальными принадлежностями. Письма, которое, по утверждению Сары, было им написано, там не было. Он и тут солгал? А если не солгал, то где же письмо? В кабинете Авраама зазвонил телефон. Звонил Ансельмо Гарбо. Филиппинский сыщик говорил четким голосом, но в нем звучало волнение. – Инспектор Авраам? Это вы? Вы меня слышите? Тот и забыл, что пообещал держать Гарбо в курсе дела. – У меня хорошие новости. Мы разыскали в Берлине сестру Дженнифер Салазар, – рассказал филиппинец. Инспектор немного помолчал, прежде чем тихо сказать: – Мы уже нашли ее. Гарбо не понял его ответа. – Кого, сестру? – Нет, я имел в виду Дженнифер Салазар, – сказал Авраам громче. – Пропавшую. Мы нашли ее тело утром. Она мертва. Он извинился, что не сообщил об этом раньше, и объяснил, что был занят расследованием. Связь была плохая, а может быть, Гарбо говорил откуда-то, где были помехи на линии, потому что несколько секунд Авраам его вообще не слышал. – Как она умерла? – спросил генерал. – Убита. Ее убил муж. Ансельмо попросил своего израильского коллегу подождать на проводе, и его голос снова исчез. В Маниле было восемь вечера, и он звонил в Израиль в разгар ужина с министром полиции и другими высокопоставленными полицейскими, и поэтому вышел в комнату для курения отеля «Макати Шангри Ла-Манила», чтобы продолжить беседу без помех. – Теперь слышно лучше, инспектор Авраам? Вы сказали, что ее убил муж? – спросил он. Авраам подтвердил это. Дженнифер Салазар задушили во сне, рассказал он, в спальне квартиры, где она проживала в течение восьми лет, с тех пор как вышла замуж за Сару. – Зачем же он собирался приехать на Филиппины? – не понимал Ансельмо. – Чтобы убить там обоих детей. Один из них оказался свидетелем убийства матери – и проболтался об этом. Муж отрицает, что таков был его план, но мы полагаем, что он планировал убить их и вернуться в Израиль без них. Сказав, что они остались с матерью в Маниле. Вновь наступило молчание. На другом конце провода послышалось чирканье спички и шипение табака в зажженной трубке. А потом Гарбо несколько раз шмыгнул носом. Неужели заплакал? – Если хотите, я могу через день-два выслать вам резюме отчета по-английски, – предложил Авраам. – Вы уверены, что в опознании тела нет ошибки? – вдруг спросил Гарбо. – Видели его сами? Инспектор почему-то сказал, что видел. – И что вы с ним сделаете? Об этом Авраам раньше не думал. Тело Дженнифер было передано в Институт судебной медицины, но что с ним будет дальше – этого он не знал. Предложит ли ему филиппинский инспектор переправить его для погребения на Филиппинах? – Все же сообщаю вам данные о сестре, – сказал Гарбо. – Ее имя Грейс Ильмаз, и она проживает в Берлине. Может быть, сможет помочь вам с детьми. И кроме того, мне удалось поговорить с первым мужем Дженнифер, Андредой. Они развелись в девяносто четвертом году, после четырех лет супружества, из-за того, что он уехал работать в Катар, но несколько лет перезванивались и переписывались, потому что все еще любили друг друга. Это его слова. Когда она в последний раз посещала Манилу, в две тысячи пятом году, они встретились в последний раз, и Дженнифер узнала, что он женился во второй раз и у него есть дети. С тех пор они больше не общались. Андреда не знал, что она вышла в Израиле замуж и что у нее двое детей. Авраам не понимал, зачем Ансельмо рассказывает все это ему сейчас, когда расследование закончено. Перед тем как попрощаться, генерал сказал ему официальным тоном: – Инспектор Авраам, от имени филиппинской полиции я хочу поблагодарить вас за ваши усилия. У нас, на Филиппинах, говорят: «Пока есть жизнь, есть и надежда». Но я верю, что, даже если жизнь и угасла, надежда остается с нами. Вы не согласны? Они пообещали друг другу, что и в ближайшие дни будут на связи.