– А вот и мы! Наливай, парни! И девчонки с нами! – Ну наконец-то! Пришли! – обрадовались присутствующие. Алина с изумлением оглядывала забитую до отказа комнату. Было накурено, несмотря на приоткрытое окно. Семикурсники сидели на кроватях, на полу, на стульях, даже на столе, было и несколько семикурсниц, которые поглядывали на нее с некоторым высокомерием. Гитарист Василий восседал на подоконнике, было еще несколько гитар, в том числе в руках Эдика, щеголявшего раздувшимся носом. Эдуард приветственно помахал ей рукой, но Алинка сделала вид, что не заметила. Повсюду стояли бутылки с пивом, пахло сухариками и сушеной рыбой, но, видимо, закуска уже кончилась. Девчонки нерешительно толпились сзади. Поляна шагнул вперед, скрестил руки на груди. – И ч-что вы собирались сказать, друганы? Старшекурсники разом все посмотрели на Алину, и ей стало не по себе. – Э-э-э-э, – промямлил один, – мы извиняемся. Мы подонки и все такое. Остальные закивали с разной степенью энтузиазма. – Руда? – сурово вопросил Дмитро. – Я тоже, – буркнул Эдуард, – извиняюсь. – Все, не обижаешься больше? – прогудел сзади Ситников. – Мы девчонок не трогаем вообще-то, это у Эдика что-то перемкнуло. Алина вспомнила прозрачную змею и усомнилась в том, что другие так же радовались ее появлению, как она. – Да я и не обижалась, – сказала девушка. – Всё, могу идти? – Какое идти? – удивился Поляна. – Ночь только начинается! Из нас половина недавно проснулась, еще трезвы до безобразия. Девчонки, заходите, будем знакомиться! Соседки проскользнули мимо нее, без смущения втискиваясь между парнями под сумрачными взглядами семикурсниц. Алина втискиваться не хотела, поэтому прислонилась к стене. Ей тут же налили пива, и она впервые в жизни его попробовала. Не понравилось, но для опыта нужно было. А потом вроде распробовала, и ей налили еще и еще. Гитаристы играли, толпа воодушевленно пела, потом разливала, снова пела. Поляна прогнал курильщиков в холл, и мимо Алинки то и дело курсировали парни и девчонки с сигаретами. Все стреляли курево у всех. Пару раз она сама выходила – на балкон, подышать свежим воздухом, одежда и волосы провоняли табаком, но ее неизменно находили и возвращали обратно. Пиво кончалось, и Ситников, подмигнув ей, создал Зеркало, шагнул туда, а вернулся уже с двумя пакетами бутылок, сухариков и табака. Снова песни, голова уже кружилась, но ей начал нравиться этот хаос, и она даже подпевала, когда репертуар пошел по третьему кругу. Кажется, ей даже аплодировали и говорили, что у нее хороший голос. Алинка засмущалась и выскочила в холл. Там царил такой же бардак, к гулянке присоединились и другие курсы, кто-то выключил свет, в углах целовались парочки – она даже разглядела Эдика со своей соседкой Янкой. Матвей вернул ее в комнату, где стоял невообразимый шум – студенты уже не пели, а болтали и смеялись, – усадил к себе на колени, придержал, когда дернулась. Он был сильно пьян. – Не боись, – добродушно пробасил Ситников ей в ухо, вручая девушке бутылку пива, – лапать не буду, ты же совсем еще малявочка. Считай меня своим креслом. И он правда не распускал рук. Часа через два вечеринка вошла в стадию неуправляемого хаоса. В холле парни отжимались на «слабака», кто-то хвастался перед девчонками доблестью и висел на перилах балкона, пугая впечатлительных барышень криками «сейчас упаду!». Бутылок было столько, что они катались по комнате и холлу со звоном, часть компании уже сообразила, что не нужно пропадать добру, и играла в бутылочку. При этом старшекурсники жутко мухлевали, заставляя тару останавливаться напротив понравившейся дамы. Впрочем, дамы были не против. Алина все-таки пробралась на балкон, поругалась на висящего парня; тот забрался обратно и пристыженно ушел в холл, пробурчав: «Ну вот маму-то зачем вспоминать?» Ситников ходил за ней хвостом и говорил, что Алинка хоть и маленькая, но теплая, как вареник, и смешная, и при этом гулко хохотал. Ей тоже было весело. И все это безобразие застала профессор Лыськова, явившаяся посреди холла укоризненным напоминанием о том, что завтра все-таки учебный день. Оглядела притихших студентов, задержала взгляд на Алине, покачала головой и ушла, не говоря ни слова. * * * Профессор шла на верхний, двенадцатый этаж, где располагались апартаменты преподавателей, и думала о том, что из неспящих разгильдяев можно составить целый отряд демонов. В хаосе пьяных и неровных молодых аур она не смогла заметить ничего темного. И решила поговорить с друзьями о том, что нужно придумать еще что-нибудь, дабы определить поточнее. А еще Виктория вспоминала свои студенческие годы, когда почти так же, но этажом выше, гуляла их компания, и она так же целовалась по углам, и играла в бутылочку, и строила глазки сразу четверым – Алексу, Максу, Мартину и Михею. Потому что они все были классными и из всех девчонок в свою компанию приняли только ее, чем она очень гордилась. Вики им всем нравилась, и она знала об этом. А еще ей очень приятно было злить Мартина, одновременно даря ему надежду. – Ты самая красивая, – сказал он ей на втором курсе – тогда, когда они еще не вели постоянных военных действий. Уже потом она из «самой красивой» стала превосходным магом, специализирующимся на бытовых заклинаниях, получила первую степень по защите и вторую – по боевой магии, потому что ей хотелось идти вровень с друзьями. Сделала карьеру сначала при блакорийском дворе как помощник придворного мага, затем работала в Эмиратах, где ей чуть ли не поклонялись. И все это – чтобы доказать, что она не хуже. Хотелось, чтобы друзья видели в ней что-то помимо красоты. Собственно, благодаря им Виктория и стала той, кем была сейчас, хотя никто из них не знал, каким трудом ей это далось. Боги не наделили ее природным талантом, как Алекса и Мартина, упорством и математическим складом ума, как Макса, или недюжинной силой, как Михея. Зато боги дали ей друзей, ставших для нее кумирами. Профессор открыла дверь, зашла в апартаменты, включила свет. Стала раздеваться, и тут ее внимание привлекло какое-то шуршание со стороны окна. Она тут же насторожилась, проверила щиты, подошла сбоку, выглянула, готовясь ударить. И чуть не рассмеялась от облегчения. О стекло снаружи упорно бился бумажный голубок, и Вики открыла окно, впуская его в комнату. Голубок сделал круг и упал ей в руки, превращаясь в обычный сложенный лист бумаги. Виктория раскрыла его и, хихикая, чувствуя, как поднимается упавшее было настроение, пошла в ванну, на ходу сбрасывая туфли. На вырванном из тетради листе была быстрыми штрихами нарисована ее потешная физиономия с огромными клыками, сведенными в кучку глазами и вставшими дыбом волосами. И чтобы она точно не ошиблась в идентификации персонажа, снизу неровным почерком было приписано: «Кусака Злобная. Подвид: самая красивая». Виктория выбросила листок в корзину и забралась под душ. Надо попытаться выспаться, завтра у нее первая пара. * * * К концу праздника Алина все-таки задремала на коленях рассказывающего ей про свою матушку и про предстоящую военную службу Матвея, и тот, как ребенка, на плече принес девушку в ее комнату. Это принцесса помнила уже совсем смутно. Растянулась на кровати прямо в одежде и заснула, а в ушах еще стоял шум гулянки и песни пьяных студентов. * * * У Максимилиана Тротта закончилась последняя пара, и, пока студенты выходили из помещения, он собрал со стола материалы и протер доску. Макс был доволен: откровенно слабых слушателей было всего ничего, и все они вылетят на первом же зачете. Те, которые переживут зачет, тоже будут постепенно отсеиваться, пока не останется несколько человек, таких же влюбленных в науку, как и он сам. И тогда, возможно, он подумает о том, чтобы наконец-то взять учеников. Или не подумает. Гадать, что будет с ним через несколько лет, бессмысленно. Тротт даже был благодарен Алексу, что тот затеял всю эту авантюру с ловлей демонов, потому что не преподавал очень давно и забыл, как ему это нравилось. Он вышел из лектория, готовясь снова увидеть у двери сидящую на полу Богуславскую с синими от холода коленками, но ее не было. «Неужто сдалась?» – Макс почувствовал удовлетворение, приправленное, однако, некоторым разочарованием. Впрочем, это к лучшему. Он стал уставать от ее косичек и очков, постоянно мелькавших где-то рядом. Макс не любил навязчивых женщин и давящих на жалость девочек. Впрочем, людей он вообще не особо жаловал. Исключением были его друзья. Он прошел по холлу первого этажа, опустевшему после окончания занятий, свернул в коридор. Стены после пар переливались радужной волной – несколько тысяч юных магов на практиках создавали такой стихийный заряд, оседавший на древних стенах, что здание давным-давно было зачаровано на послеобеденное «самоочищение» от излишков магии. Накопленный за день магресурс «сливался» по стенам в преобразователь и превращался на выходе в электричество. И, надо сказать, университет благодаря этому сильно экономил на коммунальных платежах. – А ну стой, злодей! – прогромыхал голос слева. Профессор Тротт повернул голову и увидел старого знакомца-камена. – Здравствуйте, Аристарх, – вежливо сказал он, останавливаясь. К концу седьмого курса имена каждого из ста семидесяти каменов студенты знали назубок. А Макс всегда отличался хорошей памятью. – Вежливый, ишь ты, – прогудел недовольный голос из-за его спины. – Прям и не скажешь, что на самом деле гад бездушный. – И вам здравствовать, Ипполит, – с иронией произнес Макс. – Чем я провинился, уважаемые? – Тем, что на свет родился, – глумливо захихикал камен, но Аристарх шикнул на него: – Не отвлекайся, старикашка! Ипполит сразу же состроил важное и суровое лицо. – Мы тут с Ариком, понимаешь, вспоминали-вспоминали и вспомнили. Был пятьдесят четыре года назад один случай. В энтом самом коридоре. Когда некие семикурсники, упившиеся самогону, договорились наколдовать в кабинет тогдашнему ректору зубастых жаб. И то ли перепутали чего, то ли недоучками были, что вернее, но жабы те пожевали до непотребного состояния практически законченную монографию ректора. – И? – невозмутимо процедил Макс. Веселое было время, да. – А мы ведь вас не выдали, Максимушко, – тоном опытного шантажиста протянул сзади Аристарх. – А то б не закончили вы сие заведение. А сейчас подумали: Алмазка тут бывает, будет весело поделиться. Он ведь монографию-то так и не восстановил, бедолага. Все грозился поймать жабоделов и заставить их писать ее заново, замуровав в кабинете. Нрав-то у него нелегкий, у сердешного. – Все, я посыл понял, – перебил издевающегося камена профессор Тротт, стараясь не смеяться – уж слишком забавны были эти морды. – Что вы хотите? – Прекрати над девчонкой измываться! – гаркнул Аристарх, и гулкое эхо прокатилось по пустому коридору. – Довел бедняжечку, она аж полы моет у старшего курса, чтоб ей твой предмет объясняли. В библиотеке просиживает, а девка молодая, ей гулять надобно, воздухом дышать! На полу сидит, отморозит себе женское, кто ей детей потом сделает, ты? Лицо лорда Тротта из недоумевающего постепенно становилось понимающим, а потом и раздраженным. А камен продолжал, подвывая на особо прочувственных местах: – Ууусушил молодицу дочерна уууже, а емууу хоть бы хны – рожу тяпкой, и шагает мимо! Слезы девичьиии его не трогают! Довел – доучилась, на зачет сегодня не пришла! Мало тебя пороли, мало! – Кхе, кхе, – прокашлялся Ипполит, – Арик, в университете порку уж четверо веков как отменили. – Неважно! – слезливо отрезал голосящий. – Пусти Алинку на занятия, а то хуже будет! – Так это она вас подговорила? – ледяным тоном спросил лорд Тротт, и древние шантажисты почему-то умолкли, смущенно потупив глаза. – Сами мы, сами, – пробормотал Ипполит неуверенно, – иницьятиву проявили. Она, наоборот, просила ничего не говорить. Но мы ж всё видим, всё замечаем, да и разве ж можно такой козочке да не помочь? Ты глаза-то открой, Максимушко, перестань ребенка мучить. Учиться она хочет, как и ты хотел, только вот для тебя половой принадлежностью не вышла. – Значит, говорите, ее сегодня в университете не было? – очень спокойно уточнил Тротт. – Дык даже зачет пропустила, а для нее это невидаль! – с надеждой воскликнул Аристарх.