Вот оно! Эбби пересекла двор и присела на корточки возле одного из камней, окаймлявших клумбу с цветами. Если б она не знала, на что обращать внимание, то ничего не заметила бы. Выглядел тот как любой другой камень. Но она уже видела такие камни, и не раз. Это было современное чудо – искусственный камень, который можно купить в магазине и спрятать у него внутри ключ от дома. Проблема с хорошими фальшивыми камнями заключалась в том, что существовало всего несколько моделей. И все камни одной и той же модели были абсолютно идентичны. Многие взломщики знали, как их обнаружить. И некоторые копы тоже. Она подняла камень и открыла его, достав ключ от входной двери. То, что Эбби собиралась сделать, на языке полицейских протоколов именовалось незаконным проникновением в жилище, и никаких оправданий подобным действиям не имелось. Она могла потерять работу. Ее могли арестовать. Но Эбби даже не колебалась. Подошла к входной двери и отперла ее. В доме было совершенно темно и тихо, как в могиле. Если у нее и имелись какие-то сомнения по поводу того, насколько давно здесь кто-то побывал, то теперь они исчезли. Внутри стоял отчетливый запах запустения, воздух был сырым и затхлым. Щелкнув выключателем, она огляделась по сторонам. Гостиная была обставлена скудно – один диван, одно кресло и маленький журнальный столик, на котором не нашлось ничего, кроме тонкого слоя пыли. Справа в стене – ниша с небольшим цветочным горшком, растение в котором давно засохло и сморщилось; рядом – полка с тремя фотографиями в рамках. На всех снимках была изображена одна и та же девочка – на первом она, примерно в возрасте Бена, стояла на детской горке, улыбаясь во весь рот. На втором, явно пару лет спустя, склонялась над цветком в поле. На третьем сидела за столиком в каком-то кафе и смотрела в окно. Кто это – дочь Бармаглота? Эбби прошла в соседнюю комнату, где возле письменного стола возвышался стеллаж с бесконечными рядами книг. Поверхность стола была девственно пуста, за исключением монитора, клавиатуры и мыши. Сам компьютер скрывался в нише письменного стола. Похоже, что у всего в этой комнате было свое место. Эбби подошла к стеллажу и просмотрела заглавия на корешках. Книги по конспирологии, с названиями вроде «Самый большой секрет» и «Управляемое разрушение», сразу бросались в глаза – все они были составлены вместе. Остальные издания, судя по всему, представляли собой труды по психологии различных направлений, рассчитанные на профессионалов. Имя Зигмунда Фрейда привлекло ее внимание лишь потому, что она сразу узнала его. Похоже, что все книги Фрейда стояли на одной полке. Рядом – множество трудов Карла Юнга. Книги были методично сгруппированы в соответствии с именем автора, а вскоре стало ясно, что еще и в алфавитном порядке. Эбби повернулась к столу. В нем было три ящика, и она, выдвинув верхний, обнаружила стопку писем, счетов и квитанций. Вытащила ее, пролистала. Теодор Куинн. Вот как на самом деле звали Бармаглота. – Господи, Эбби! – Голос Карвера заставил ее вздрогнуть. Она обернулась. Тот стоял в дверях, потрясенно уставившись на нее. – Мне нужно всего десять минут, – отозвалась она. – Ты совсем того? А вдруг кто-нибудь видел, как ты вошла? А что, если… – А что, если я найду что-то, что поможет Уиллу? А что, если это может спасти Сэм? А что, если б я не вошла, и Сэм… – она сглотнула, – пострадала бы? Карвер молча уставился на нее. – Десять минут, – повторила Эбби. – Если хочешь, можешь отчитать меня позже. Тебе вовсе не обязательно становиться соучастником. Она сразу пожалела о сказанном, увидев обиду у него на лице. Но у нее не было времени, чтобы все исправить. Повернувшись обратно к столу, Эбби выдвинула второй ящик. Поверх нескольких блокнотов лежал толстый ежедневник. Теодор Куинн был явно из тех людей, которые подробно и методично заполняют такие ежедневники. Она взяла его и бегло просмотрела. Записей оказалось на удивление мало. Несколько имен с адресами и номерами телефонов… Редкие напоминания о назначенных встречах, списки дел, намеченных на разные дни… Посещения стоматолога и регулярно, раз в две недели, парикмахера… Две пометки «Обед с Джорджией». Несколько встреч с кем-то, записанным как «проф. Лэндсмен». И затем, 25 мая, в субботу, после совершенно пустой недели, единственная запись: «19:30 – интервью с Гусеницей». Входная дверь со щелчком закрылась у нее за спиной, и Карвер присоединился к ней. Присел перед столом на корточки и включил компьютер. Эбби покосилась на него, подумав было что-то сказать – например, попросить его подождать снаружи. Но, решив, что сказала достаточно, вернулась к ежедневнику и продолжила методично пролистывать его. Воскресенье, 9 июня, – опять интервью с Гусеницей. Затем еще одно, три недели спустя. Затем еще, через две недели после этого. Никаких интервью с другими людьми, и то небольшое количество напоминаний о прочих встречах, которые попадались ранее, сократилось чуть ли не до нуля – больше никаких стрижек, никакого профессора Лэндсмена. Встречи с Гусеницей становились все чаще. Каждую неделю, потом даже два раза в неделю, уже не только по выходным. Теперь они даже не были помечены как интервью, а были обозначены просто «Гусеница». «29 октября – Гусеница». А потом… ничего. Оставшиеся страницы были пусты. – Эбби! – позвал Карвер. – Карвер, ты должен это увидеть, – пробормотала она. – А ты должна увидеть вот это, – с нажимом произнес он. Эбби подняла взгляд. Карвер уставился на экран, на котором светилась обычная заставка рабочего стола – какой-то пейзаж с озером. Она не сразу поняла, что именно так хотел показать ей Карвер, – то, что одним из ярлыков оказался документ под названием «Гусеница». Карвер щелкнул по нему, и документ появился на экране. Небольшое всплывающее окно проинформировало их о том, что в последний раз этот текст открывался 20 августа. Эбби пробежала глазами первые несколько предложений, сразу сообразив, что это такое, – конспективное изложение интервью с Гусеницей. Быстро дочитала первую страницу, пропуская отдельные фразы. «Объект сообщил, что теперь занимается исследованиями по четыре часа в день…» «…Никаких рецептурных лекарств…» «…практически не выказывал интереса к разговорам о чем-либо, помимо деятельности Стражей и Круга…» – По-моему, этот Бармаглот – никакой не Страж, – заметил Карвер. – Похоже на то. – Эбби подалась вперед, прокручивая документ вниз. В нем оказалось более тридцати страниц с подробным описанием состоявшихся бесед. – Он проводил исследование. – Думаешь, он писал книгу? – Или материал для газеты. Или научную статью. В его ежедневнике упоминается какой-то профессор Лэндсмен. Можно будет уточнить у него. Палец замер на колесике мыши. Что-то привлекло ее внимание. Одно предложение Теодор выделил жирным шрифтом. «Объект согласился назвать мне свое настоящее имя – Нил Уайятт». – Нил Уайятт, – прочла Эбби вслух. Так вот как на самом деле звали Гусеницу… Человека, который удерживал Сэм в заложниках. Глава 35 Размеренные всполохи красно-синих мигалок проникали сквозь неприкрытые щели в окнах, подсвечивая стену. Сэм чуть ли не в трансе уставилась на нее. Красный, синий, красный, синий… Как далеко эти полицейские машины? В десяти ярдах? В двадцати? Так близко… И так бесполезно. Требовались постоянные усилия, чтобы не расплакаться. Вполне хватало и регулярных рыданий Фионы. А когда мистер Белл сломался и, всхлипывая, взмолился, чтобы их отпустили, стало еще хуже. Сэм чувствовала, как слезы скапливаются в ее слезных протоках, просто ожидая сигнала. «Пока что нет, слезы!» Может, через пять минут. Или через десять. Надвигающиеся слезы, конечно, были не единственной физической проблемой. Она устала, все тело у нее болело, жутко хотелось есть и пить. Но больше всего на свете хотелось пописать. Сэм постоянно вертелась, пытаясь устроиться поудобней и понимая, что скоро не сможет сдерживаться. А если она описается, то слезы наверняка хлынут ручьем и конца им не будет. И в этом своем жалком состоянии ей все же удалось придумать план. Ну, не совсем план, но что-то близкое. В общем, попробовать стоило. – Я хочу проверить повязку мистера Рамиреса, – громко объявила она. – Можно? – Зачем? – рявкнул Шляпник. За последние пару часов он постоянно рычал и на обоих своих сотоварищей, теряя остатки самообладания, которые у него еще оставались. – Мне нужно проверить, нет ли воспаления. На это он ничего не сказал, и Альма с Гусеницей тоже. Альма рылась в картотеке секретарши, просматривая документы и ни на что больше не обращая внимания. Гусеница уткнулся в свой телефон, бесконечно настукивая какие-то тексты. – Фиона, можешь мне помочь? – попросила Сэм. – Думаю, мне понадобится, чтобы ты его немного подержала. Фиона моргнула, как будто выныривая из сна. – Конечно, – безучастно отозвалась она. Обе встали и подошли туда, где лежал мистер Рамирес. Дышал он едва-едва, на губах выступила розовая пена. – Выглядит он не слишком-то хорошо, – произнесла Фиона дрожащим голосом. – Да, и мне нужно, чтобы ты сейчас не трусила и помогла мне, лады? – ответила Сэм. – Как в тот раз во втором классе, когда у нас была контрольная по математике. Фиона в замешательстве посмотрела на нее. Сэм не стала смотреть на нее в ответ, принявшись расстегивать рубашку мистера Рамиреса. Ей требовалось, чтобы Фиона поняла намек, но подруга была слишком уж напугана и заторможена. Может, имелся какой-то другой способ. Сэм попыталась напрячь мозги, но голова и так уже была готова лопнуть. Похоже, сейчас самое время пролиться слезам. Она понятия не имела, как и почему держалась до сих пор. Когда Сэм расстегнула рубашку мистера Рамиреса, дыхание у нее прервалось. Повязка была багровой от крови, и рана и вправду выглядела воспаленной. Хотя не то чтобы Сэм имела хоть какое-либо представление, что с этим делать. – Какой ужас, Сэм! – выпалила Фиона. – Вижу. – О боже, по-моему, меня сейчас стошнит! – Она отшатнулась в угол комнаты, давясь и задыхаясь, и ее шумно вырвало на пол. Точно так же, как несколько лет назад, во втором классе. Ее выступление оказалось настолько убедительным, что лишь через секунду Сэм поняла, что произошло. Все взгляды были устремлены на Фиону. Сэм потянулась к объемистому карману мистера Рамиреса, нащупывая лежащий в нем телефон; сердце бешено колотилось у нее в груди. Наконец выдернула его, и тот чуть не выпал у нее из пальцев. Смутно, словно откуда-то издалека, она слышала, как Шляпник с отвращением проклинает Фиону, Альма спрашивает, все ли с ней в порядке, а Фиона все еще кашляет и отплевывается, заливаясь слезами. Сэм сунула телефон в карман, тяжело дыша. – Ты сейчас же все это уберешь! – орал Шляпник на Фиону, которая дрожала в углу, сплевывая тягучую слюну. – Шляпник, оставь ребенка в покое! – сердито прикрикнула на него Альма. – Этот ребенок провонял всю комнату! Я не собираюсь часами торчать здесь, когда повсюду воняет ее блевотиной! – Простите, – слабым голосом пролепетала Фиона. – Мы не собираемся здесь надолго задерживаться, – сказал Гусеница. – Так что не дергайся.