Я просыпаюсь часа в два или три ночи. Ближе к лету небо почти никогда не темнеет полностью и остается темно-синим. Штора слегка отдернута, в комнату проникает свежий воздух. Приподнявшись на локтях, я моргаю, чтобы глаза привыкли к мраку. Захожу к нему в комнату, а он стоит. Молча стоит в своей кроватке. В глазах блеском отражается свет из окна. Во рту у него палец, другой рукой он держит плюшевого мишку Джейка. – Что такое? Приснился плохой сон? Он смотрит на меня, медленно покачиваясь, затем мотает головой. – Хочешь молока? Кивает. Я подхожу ближе. – Можно, я возьму тебя? Мальчик вытягивает руки. Я беру его впервые за все то время, что он здесь, и в темноте, когда другие чувства обостряются, ощущаю его физическое присутствие намного острее, чем раньше. Знаю, я держался на расстоянии – не только мысленно, но и в эмоциональном плане, – отчего и чисто физически тоже был от него далек. Сейчас я впервые касаюсь его кожи, впервые вдыхаю его запах. Он пахнет мылом, молоком, мочой, пахнет чем-то сладким, как и все дети. Мальчик устраивается поудобнее у меня на руках и приникает к груди. Алекс говорит, не зря женщины, у которых нет детей, так любят кошек. Когда можно прижать к себе нечто теплое, живое и размером как раз с маленького ребенка, это приносит необъяснимое удовольствие. Обнимая мальчишку, я чувствую то же самое. * * * Утром я встаю первым, и, когда Алекс спускается, я уже на кухне. Мальчик сидит на детском стульчике, перед ним тарелка бананового пюре, я стою у посудомойки. Алекс с ума сводит мое перекладывание посуды, так что я стараюсь сделать это, пока она спит. Играет радио, я подпеваю – и осознаю это только при появлении жены. На ней светлые джинсы и белая футболка, волосы распущены. Без макияжа она выглядит моложе. Наверное, я слишком часто вижу ее в рабочем образе юриста. – У тебя тут весело, – улыбается она. Заметив, что я копаюсь в посудомойке, Алекс все же решает промолчать и не портить никому настроение. – День предстоит мрачный – зря я, наверное, веселюсь. Она подходит к мальчику и нежно проводит рукой по его волосам. – Тебе что, придется работать все выходные? – Ее тон звучит мягко, намного мягче, чем обычно бывает в подобной ситуации. – Прости. Ты же знаешь, как у нас там все устроено. Алекс поднимает и встряхивает упаковку сока. – Жаль. Я думала, сможем поехать куда-нибудь… Не договаривает, но я и так понимаю, что она хотела сказать. «Всей семьей». Я продолжаю перекладывать чашки и тарелки. Занимаюсь перестановкой во всех смыслах слова. – Слушай, я хотел тебе кое-что сказать. Алекс наливает себе кофе, сохраняя неестественно спокойный вид. – Да? – Пришли результаты ДНК. Отец мальчика – не Дональд Уолш. Опершись на столешницу, она подносит чашку к губам. – Понятно. Значит, все-таки Уильям Харпер? – Да, Вики его опознала. – Она заговорила? – удивленно спрашивает Алекс, но в остальном сохраняет спокойствие. – Немного. Сказала всего пару слов. Подгонять ее нельзя. – Конечно нет, – спешит согласиться Алекс. – Ущерб будет непоправимым. Я выпрямляюсь, превозмогая боль в коленях. – Знаешь, Алекс… – Я в курсе, что ты хочешь сказать, Адам. Что это всего на несколько дней, что я не его мать. Я подхожу ближе, касаюсь ее руки. – Просто не хочу, чтобы тебе было больно. Не хочу, чтобы ты привязалась к нему, а он – к тебе. Это было бы несправедливо. Не по-доброму. Ее губы дрожат. – По отношению к нему? Или ко мне? Глаза наполняются слезами, и я притягиваю ее к себе, обнимаю, целую ее волосы. Мальчик отрывается от своей тарелки с бананами и внимательно смотрит на нас огромными глазами. Я ловлю его немигающий взгляд. * * * Время 7.15 утра, Гислингхэм не спит уже три часа. Бросив попытки снова заснуть, он выскользнул из кровати, где осталась Джанет. Ее крепкий сон не прервал даже плач Билли. Теперь, усадив сына в беби-слинг на груди, Крис прибирается на кухне, подогревает молоко, напевая при этом Джонни Кэша. – И кто сказал, что мужчины не способны делать много дел сразу, а, Билли? – говорит он гукающему малышу. – Только пусть это будет наш секрет, ладно? Если мамочка узнает, она напишет нам обоим по списку дел длиной с твою ручонку. Или даже с мою. Ай! – Гис хватает сына за пухленькую ножку. – Кто это тут практикует мощный удар левой? Когда-нибудь ты у нас будешь играть на стадионе «Стэмфорд-бридж»[19]. – Ничего подобного. – Джанет заходит в кухню босая и в халате. – Я не позволю. – Она грузно опускается на стул. – Выглядишь разбитой. Может, еще немного поспишь? – осторожно предлагает Гислингхэм. – Столько дел, – качает она головой. Крис обводит взглядом кухню. – Ну, я уже почти все сделал. Стирку заложил, посуда помыта, Билл накормлен. Джанет со вздохом встает и начинает доставать Билли из сумки-слинга. Малыш плачет и лягается, его сморщенное личико краснеет. – Ну зачем, все же было хорошо. – Надо поменять ему подгузник, – отвечает Джанет и наклоняется, чтобы достать памперсы из пакета, который принес домой Гислингхэм, а потом уносит все еще ревущего Билли наверх. – А вот я не считал, что пора менять подгузник, – заявляет Крис в пустоту. Он отстегивает слинг, сминает пустой пакет, чтобы сдать его на переработку. Затем вдруг садится за стол, достает мобильный и набирает: Я тут подумал… Кажется, на остановке Пиппа была с пакетом «Фрайдейс чайлд». Видео с камеры нечеткое, но я узнал логотип. Это на улице Корнмаркет. Гислингхэм нажимает «отправить» и снова ставит чайник. Наверху Билли по-прежнему разрывается от крика. Крис кладет чайный пакетик в кружку. Телефон тренькает. Поможет, только если она платила по карте. Гислингхэм кривит лицо, глядя на мобильник, и вздыхает. Черт, ну почему все приходится делать самому? Я покупал там подарок для Джанет. На кассе есть бланк для желающих подписаться на спецпредложения и все такое. Надо оставить имя и номер. Надежды мало, но вдруг… Ответ приходит почти моментально. Дружище, ты просто гений. Попробую узнать. С меня пиво.