– А подобное, как вы понимаете, – продолжаю я, – наверняка запомнилось бы. Старик – и вдруг просит детские пюрешки… – Босс, он ведь еще заказывал еду из супермаркета, – спешит добавить Эверетт. – Может, оттуда ему и приносили эти баночки? Вики попадается на крючок. – Да, оттуда. Теперь я вспомнила. Я заглядываю в папку. – Вы правы. Часть мусора в подвале действительно составляли упаковки от продуктов из супермаркета, где доктор Харпер делал заказ. Проблема в том, что детского питания в его списке не было, мы проверили. Доставку еды организовал его соцработник, и перечень продуктов не менялся. – Слушайте, я была в подвале, – говорит Вики, глядя на меня. – Понятия не имею, где он брал детское питание. – Мы сняли отпечатки с этих баночек. На них ваши «пальчики», Вики, и чьи-то еще, смазанные. И ни одного отпечатка доктора Харпера. Его следы есть на других упаковках из-под еды, но не на детской. Как вы это объясните, Вики? – Это вы у него спросите, а не у меня, – говорит она, пожав плечами. – Спросим, обязательно спросим. Только вот, честно говоря, он не в самом лучшем состоянии… – Вот и хорошо, – перебивает она. – Надеюсь, он сгорит в аду за то, что сотворил со мной. Ну что, мы закончили? Я уже устала. – Осталось немного, потерпите. В суде вас будут спрашивать про самые мелкие детали, и мы должны знать, как вы ответите. Например, про дневник. Вики хмурится. – И что с ним? – Я попросил нашего эксперта-криминалиста еще раз взглянуть на ваши записи. Он обнаружил кое-что, чего мы раньше не замечали. И даже не догадывались проверить. Она молчит, однако заметно настораживается, прищурив глаза. – Так вот, криминалист воспользовался одной штукой под названием «электростатическая система выявления и исследования давленых текстов». Древний прибор, я вам скажу. Настолько древний, что провел последние пятнадцать лет в дальнем углу шкафа. Впервые за все время я порадовался склонности Алана Чаллоу копить всякое барахло. – Несмотря на возраст, этот аппарат умеет выполнять одну полезную функцию, – продолжаю я. – Он показывает, какое давление применялось к бумаге. То есть с какой силой пишущий сжимал ручку, останавливался ли во время написания. В вашем дневнике давление оказалось поразительно равномерным. – И что с того? – Это довольно необычно для записей, которые велись на протяжении двух лет. Такое скорее свойственно листкам, исписанным в одно и то же время. Уилкокс ерзает на своем стуле. Не представляю, что сейчас творится у него в голове. – От остальных отличалась только последняя страница. Та, где вы пишете, что кончается вода, и умоляете, чтобы кто-нибудь вас нашел… Вики стучит ладонями по столу. – Потому что я думала, что умру! Как вы не понимаете? – Я все понимаю, Вики. – Может, сделаем перерыв? – предлагает Уилкокс, глянув на свою подопечную. – Все это очень тяжело. – Хорошо. Я попрошу принести вам кофе, встречаемся через полчаса. * * * В штабе полно народа. Даже Гау здесь. Не видно только Куинна и Гислингхэма. Тут что-то явно происходит, но что именно, я пока не пойму. И Гис тоже оказался втянутым в это. – Харпер выпускал ее? – изумленно спрашивает Бакстер, заметив нас. – Какого черта она не попыталась сбежать? – Бакстер, она ведь тогда только что родила… – Понятно, но она же не была полностью обездвиженной, сэр? Могла бы разбить окно, позвать кого-нибудь… Могла сделать хоть что-то. Эверетт принимает задумчивый вид. – В чем дело, Эв? – Когда Дональду Уолшу предъявляли обвинение, он сказал, что слышал в доме какие-то звуки. Наверху. Он думал, это соседский кот, сиамский. У моей тети был такой – слышали бы вы, как он завывает… Пугающе похоже на ребенка. – На что ты намекаешь? – спрашивает Бакстер. – Откуда нам знать, что Вики оставалась наверху только во время родов? Может, Харпер выпускал ее чаще, – предполагает Эверетт. – Может, она покупала детское питание сама. – Такое возможно? – обращаюсь я к Гау. – Вы упоминали некий сговор… Любитель театральных пауз, тот отвечает немного погодя: – Да, вполне возможно. Вот вам и сделка: Харпер на время выпускает девушку из подвала в обмен на некие уступки с ее стороны. – Вы имеете в виду секс? – задает вопрос Эверетт. – Скорее всего. Но не изнасилование. Может, она соглашалась притвориться, будто у них своего рода отношения или даже семья. В дневнике есть соответствующие намеки. – Все равно не понимаю, почему она не сбежала, раз Харпер выпускал ее из подвала, – говорит Бакстер. – И тем более если он разрешал ей выходить на улицу. Гау обводит взглядом комнату. – Довольно типичный случай для подобной ситуации. Похититель разлучает мать и ребенка на долгий период времени, чтобы ослабить связь между ними. Вероятно, Харпер иногда отпускал девушку, но держал ребенка взаперти. То есть мальчик становился заложником, и мать не могла его бросить. – Вот уж сомневаюсь, – продолжает настаивать на своем Бакстер. – Думаю, Вики запросто оставила бы там сына и смылась. Гау слегка улыбается: – Я просто рассматриваю варианты, констебль. Составление психологического портрета – это вам не нажать кнопочку и тут же получить ответ. Понять, что именно произошло, – как раз задача Управления уголовных расследований. Открывается дверь, заходит один из констеблей в форме. Он несет поднос с кофе и баночку колы. Заметив меня, сообщает: – Пришла ваша жена, сэр. Говорит, это срочно. – Моя жена? Алекс никогда не приходит в участок. Серьезно, никогда. Она ненавидит это место. По ее мнению, здесь стоит запах лжи. Лжи и туалета. – Да, сэр, – немного смутившись, отвечает констебль. – Она в приемной. * * * Алекс сидит на сером пластиковом стуле у стены. Мальчишка, стоя на соседнем сиденье, выглядывает в окно. Она придерживает его рукой за спину, чтобы тот не упал. Я быстро иду в их сторону. – Тебе нельзя сюда, – шепчу я. – Прости, знаю, ты сильно занят… – Дело не в этом. Вики здесь, в участке. Неловко получится, если она увидит малыша. Мальчик начинает стучать по стеклу, и Алекс берет его за руки. – Так в чем дело, Алекс? Почему ты не позвонила? – Я дочитала ту книгу. «Комната», про запертую девушку. – Точно, – вспоминаю я. – Но мне правда пора идти; может, расскажешь вечером? – Там в конце такой момент, когда она выходит на свободу. Ее сын вынужден приспосабливаться к миру, которого раньше не знал. – И что?