- А в деревне? - Да ты шо, - махнула рукой Малья. - Откель тута лошади! Волы одне. Ну, можа еще ослы у изборна да у Соктня. Их разговор был прерван тяжелыми шагами на крыльце. В дом, широко распахнув двери и отряхивая ноги отснега, вошел высокий крепкий мужик. - Тато! – Микось сорвался, было, из-за стола, но мать остановила его. - Сиди, ешь! Врацек! – Малья поднялась из-за стола, и приняла у мужа из рук парку. – Чего там изборн? - Та, ничого путного, - рыбак, по-прежнему не глядя туда, где притихли за столом гостья и сын, зачерпнул избадьи, стоящей у входа, воды ковшом, и жадно принялся пить. – Ох. Щас. Метёт то! Ктой-то сбёг в замке. Цельну кучу народу, грят, положил. Баба, что-ль, какая. Велено по всем окрестным хуторам и деревням шукать. Кто её споймает, али просто укажет, где она хоронится – награда будет. Зараэль, услышав эти слова, положила ложку и отодвинулась от стола. Её взгляд упал на нож, которым Малья резала хлеб. - Полдневать идем. Тебя не ждали, гость у нас. А кого искать- то? – Малья подняла брови. Врацек, наконец, напился, бросил ковш в бадью и глянул за стол. Остолбенело уставившись на Зараэль, он с минуту рассматривалдевушку. Пальцы южанки коснулисьножа, осторожно обхватили гладкое дерево рукояти. - Да, дык, её вот! – изумленно тряхнув бородой, рыбак ткнул пальцем в Зараэль. – Точно, она! Изборн сказал, шо сама черная, а волосья… - Только сунься, - прошипела Зараэль, и, обхватив сидевшего рядом мальчишку левой рукой, приставила ему к горлу нож. – Прирежу пацана! - Та-а-а…! – истошно завопил Микось, но Зараэльткнула его запястьем под подбородок, и мальчишка, клацнув зубами, затих. - Заткнись, щенок. - Микось! Зарель, ты шо, ты шо? – Малья рванулась, было, к ней, но Зараэль, вскочила, опрокинув скамью и поддергивая мальчишку вверх. - Я сказала - не подходить! – рявкнула она. - Микось, тихо, сыно, тихо, - у Врацека дрожали руки. - Малья, а ну, уйди. Отпустиего, ты, как тебя там. Не тронь мальца. - Боишься за него? Правильно делаешь, - Зараэль кивнула, прищурившись. - Сделаешь всё, как скажу, уцелеет. Хоть что-то пойдет не так, лишишься сына. Ясно? - Чего надоть-то? – исподлобья глядя на неё, прохрипел Врацек. - Отвезешь меня в Вестрог. - Зима ж, замело. Волы не пройдут. - Не моё дело. Врацек задумался, тяжело дыша и со страхом глядя в широко распахнутые глаза Микося. Малья тихо причитала, прижав к губам скомканный подол передника. - Тады на лодке. Море поутихает, кажись. - Врацек, так парус-то не чинен! – пискнула Малья. - Управлюсь, всё одно в такую метву ни в поле, ни в море не выйти, - угрюмо откликнулся рыбак. – Да отпусти ты пацана, Висьмирьтя порази, не вру я! Как поутихнет, так и повезу! – не выдержал он. Зараэль отвела нож от горла мальчишки, но хватки не ослабила. - Ладно. Но смотри мне, рыбак, я словами не бросаюсь. Никуда не ходи и никому ничего не говори. А не то - будет наживка из твоих мальков. Свет за окном сменился тусклыми гнетущими сумерками. Врацек, запалив сразу три лучины иразложив на столе куски парусины, сосредоточенно шил. Малья пыталась прясть, но веретено выскальзывало из её дрожащих пальцев. Она то и дело взглядывала на скамью, где возле южанки, поджав колени, дремал Микось. Тонкая веревка тянулась от запястья Зараэльк свесившейся с края скамьи кисти мальчишки. За занавеской заплакал ребенок. Малья встрепенулась и, отложив работу, поднялась. Она скрылась за пологом и вышла оттуда уже с младенцем на руках. Одетый в однудлинную рубашонку малыш помигивал на свет, цеплял мать за волосы и лепетал. Увидев отца, он радостнозаагукал и потянул к нему ручки. - Нет, Ястось, - Малья посадила сына к себе на колени. – Давай-ко, Ястосю кушать будет. Она распустила шнурок на рубахе и принялась кормить малыша. Тот приник к материнской груди, довольно жмурясь и посапывая. Малья, забывшись и с умилением глядя насына, начала негромко напевать и покачивать ребенка. Зараэль щурилась на трепещущие огоньки лучин, смотрела, как пляшет челнок в узловатых пальцах рыбака,на его хмурое лицо, ловила беспокойный взгляд, направленный на Микося. Она смотрела на ребенка, обхватившего маленькими ручками пышную горячую грудь рыбачки, видела её мимолетную улыбку, слушала колыбельную, которую она пела своему сыну, и понимала, что завидует им. Завидует их нехитрому счастью. Южанке вспомнилось детство. Её колыбельной был вой ветра за пологом шатра, а тепло в холодные ночи ей дарили собаки. Равнодушие сходило за доброту, а сытость воспринималась как счастье. Любовь же… Под бокомшевельнулся Микось, и, приподняв голову, посмотрел на мать. Потом протер глаза и сел. Длинная веревка, которой Зараэль привязала его к себе, не мешала мальчику. Он некоторое время смотрел на брата, спящего на руках у матери, а потом повернул лицо к Зараэль. - Тётя, а у тебя детки есть? – негромко спросил мальчик. - Нет, - ответила южанка, не отрывая взгляда от младенца. - Почему? - Не твоё дело. - А я знаю, почему. Потому что ты злая. Моя мато говорит, что недобрым Висьмирьдеток не дает, чтоб зла не множить. - Заткнись, - Зараэль согнула руку, натягивая веревку. Мальчик ойкнул и дернулся. - Больно! Врацек бросил иглу на стол. - Оставь ты мальчишку в покое! – голос рыбака был умоляющим. – Чего он тебе содеял-то? Сказал же – повезу! - Работай, работай, - Зараэль кивком указала на возвышающуюся на столе парусину. Но веревку ослабила. Врацек вздохнул и сновавзялся за иглу. - Ма-алья-а, - донесся дребезжащий голос старухи. Рыбачка, бережно неся ребенка, ушла на другую половину. - Тёть, - Микось коротко тронул южанку за руку и привстал. – А, тёть, мне это… надо мне. - Куда? – Зараэль, задумавшись, не сразу поняла мальчишку. - Куды, - хмыкнул рыбак. – До ветру ему! Говорю те, отпусти пацана. Оно и тебе легче сдеетца. Мы тута врать то не привышны, коль сказал – повезу, так то и буде. Мне ведь ни до дела, от кого ты бегишь, и кто за тобой бегит. У меня своё слово.А так, ровно собаку на привязи, негоже человека держать. Зараэль подумала, и, глядя рыбаку в глаза, отвязала веревку с мальчишечьего запястья. Микось, уже в нетерпении подергивающийся и приседающий, выскочил за дверь. - Но ты, рыбак, помни, - кивнув вслед мальчику, негромко произнесла южанка. - У меня тоже свое слово. - А то, - согласно откликнулся Врацек. Вернулся Микось, поеживаясь и стряхивая снег, и помчался к матери. - Есть хочу! Врацек поднялся, снял парусину со стола, и сложилв углу. - Малья, накрывай стол. Вечерять пора. Над морем, гоняясь за волнами, бесились ветры. Они швырялись друг в друга снегом, и на суше, где шла бесшабашная игра, росли снежные холмы. Плохо придется тому, кто в такую ночь окажется в открытом ли поле, в море ли. Зараэль, лежа возле теплой печи на лавке и завернувшись в лоскутное одеяло, прислушивалась к свисту вьюги за стенами. В доме было тихо и темно. Лишь иногда пощелкивали угольки, да из-за печной заслонки пробивались неяркие алые отсветы. За занавеской всхрапнула бабка. Завозился на печи Микось, и над южанкой свесилась его маленькая ладошка. Рядом с рукой сына выставилзалатанный локоть Врацек. «Глупцы, - думала южанка, слушая, как сопит на печи рыбак. – Деревенские дурни. В их доме – чужой, возможно – враг. А они спят так,словно я родня из соседней деревни. Проучить их…дом поджечь... Интересно, кого бы он первым вытащил? Мальков своих или старуху, что за шторой кряхтит? Если б не метель…». Она встала, подошла к бадье с водой, зачерпнула воды, попила. Почему? Почему им должно быть хорошо и спокойно? Когда ей самой так невыносимо одиноко, тоскливо и холодно? От этого холода не спасет ни одеяло, заботливо предложенное Мальей, ни теплая печь. Горевшее в груди пламя потухло, залитое слезами ярости и горя, в полуразрушенном зале замка Олломар. Теперь вместо огня – бескрайняя пустота, втиснутая в ледяной панцирь из замерзших слез. Зараэль снова легла на скамью, прижалась к печи. Плотнее заворачиваясь в одеяло, поджала ноги.Покусанная голень лишь изредка напоминала о себе глухой болью. Укладываясь, взглянула наверх. «А мальчишка-то не из пугливых. Вот бы мне… - подумала южанка, и, поймав себя на недопустимо теплой мысли, разозлилась. – Просто глуп! Такой же наивный и безголовый, как и его родители!» Сочувствие и соучастие рождают бессилие. Нельзя, нельзя позволить теплу и слабости поселиться в пустоте! Иначе подтает, растрескается лед, и расколется панцирь. Злость и месть – ими укреплять, запечатывать, заделывать трещины. Пока она одна, сама за себя – она сильна! Метель не утихла ни на утро, ни к исходу следующего дня. Зараэль, выходя на двор, лишь с досадой отмечала все увеличивающийся слой снега. В доме рыбака словно бы ничего не происходило – Малья спокойно домовничала, Микось то помогал матери, то играл с иногда просыпающимся братом. Врацек, помня угрозу гостьи, ладил парус для своей лодки и никуда из дому не отлучался. Вечером рыбачка, подсев к Зараэль, спросила: - Как нога-то? Давай-ко, покажь. Еще раз надо полечить-то, снимай обутки. И рубаху тож, спину натру. Врацек, воды принес бы. Рыбак послушно кивнул, отложил починку, и, взяв ведра, вышел из дому. Зараэль подозрительно покосилась на Малью, но та, словно не было со стороны гостьи угроз и насилия, бережно размотала тряпицу. И удивилась. Оставленные собачьими зубами раны, еще вчера глубокие и кровоточащие, затягивались на глазах. А на спине виднелись лишь розовые рубцы. - Ох, велик Висьмирь! Шибко мясо нарастает, вишь как! Живучая ты, видать. Зараэль молча забрала из рук Мальи склянку с настойкой, и сама перевязала себе ногу. Вернулся Врацек, поставил полные ведра у входа и довольно сообщил: - Распогоживается, кажись. Завтра и в дорогу можно. Зараэль вскочила и бросилась к двери. Она выбежала на крыльцо, подняла лицо и увидела на ночном небе, еще слегка застланном темными тенями облаков, звезды.