Всхлипнули струны, и певец замолчал. В трактире повисла тишина. Зараэль выпрямилась, глубоко вздохнула, прогоняя нечаянные образы. Люди, отставив кружки, забыв о еде и разговорах, заслушались старого певца. За большим столом, нахмурившись и понуро уставившись в полупустые миски, притихли ратники. Сидевшие в уголке девки украдкой вытирали с накрашенных глаз слезы. Печальныйтрактирщик, облокотившись на стойку,забыл о вертелах над огнем, ижаркое на них подгорало. Угомонилсябеспокойный ребенок на руках у крестьянки, а она, прижавшись к мужу, горестно покачивала головой. Кто-то робко кашлянул, кто-то выдохнул: «Охх-ох-оо». - А ну, хорош выть!- громоподобный удар кулака по столешнице мгновенно согнал всеобщее оцепенение. Из-за стола, опрокинув табурет, рывком поднялся хмельной солдат. - Чё ты, как шавка на погосте, скулишь? Чего уныть нагоняешь?!И без тебя тошно! - Разве ж на войну так провожают? – поддержал его второй, поднимая голову и зло глядя на певца. – Что сгинем, и сами ведаем. А вот бы – плясовую, али шутейную, чи про героевкаких…. Чтоб нам сподручнее этихюжных псов крошить было! - Ага, - поддакнул еще один ратник, вставая и делая шаг в сторону старика. Тот, испуганный таким неожиданным оборотом, съежился под недобрым взглядом солдата. – А ты, ровно моська, их разрисованные зады лижущая, о смерти нам воешь. Он приблизилсяк старику и схватил инструмент, который тот прижимал к груди. - Нет, умоляю! Илан! Только не лютню! Ила-ан! Вцепившись одной рукой в гриф, а другой – в сюркот ратника, старик истошно заверещал. Солдат, осерчав, сграбастал старика за шиворот и дернул лютню из цепких пальцев. Однаиз струн порвалась с мучительным стоном. Старик вскрикнул так, словно его стеганули кнутом. - Да что ж …! Певец рванулся за своей кормилицей, ткань на груди ратника треснула, и оторванный лоскут повис собачьим ухом. Инструмент и его владелец брякнулись на пол, когда солдат, выпустив их, схватился за испорченную накидку. Мутные хмельные глаза налились яростью. - Ах, ты,крыс седохвостый! Ящерица крюколапая! Да я тебя… Да я твою пиликалку… Убью! Он, кроя всех музыкантов, на чем свет стоит, занес ногу для удара. Певец на полу скорчился, поскуливая и накрывая лютню своим телом. Из-за стола повскакивали остальные ратники, повисли на плечах товарища, оттаскивая его от фигуры в лохмотьях, скрючившейся на затоптанном полу. Послышалась плюха, чья-то челюсть хрустнула под кулаком разгорячившегося зачинщика, кто-то заорал, заматерился басом, и завязалась свалка. В ход пошли увесистые глиняные кружки и кувшины со стойки. Тяжелая посуда быстро кончилась, сменившисьлегкой мебелью. Трактирщик то причитал, когда очередная миска разлеталась в куски о чью-то спину или голову, то, хоронясь за стойкой, орал, грозя вызвать стражу. Проснувшийся крестьянский дитёнок обливался слезами и отчаянно голосил, зовя мать. Она же визжала, вцепившись в жупан своего благоверного, который с азартом деревенского задиры пытался сбросить с себя её руки, и встрять в драку.Крестьянке вторили пронзительные голоса девок, подзадоривающих солдат. Остальные посетители трактира благоразумно ретировались, едва дело стало принимать угрожающий их здоровью оборот. Про певца в этом бедламе забыли начисто.Подвывающий от страха, он ползал по полу, пытаясь выдернуть из-под черепков и обломков мебели свою лютню, и удивительным образом избегая пинков чужими сапогами. Зараэль подметила, как к нему резво подскочил подручный. Подняв и подтащив старика к двери, вытолкал вон, следом выкинул поломанный инструмент и котомку. Южанка поднялась и окинула быстрым взглядом зал. Проворно скользнув вдоль стены к выходу, она подхватила с чужого стола ковригу и надкушенное кольцо вяленой колбасы, и спрятала их под полами плаща. Никто не обратил на Зараэль внимания, не заметил, как открылась входная дверь, и девушка покинула шумный трактир. С неба падал густой тихий снег. Южанка пошла прочь, на ходу жуя хлеб. Снежные хлопья, опускающиеся на пористую мякоть, холодили язык и губы. - Иланна, - послышался слабый голос. Зараэль пригляделась, и у поленницы увидела старика-музыканта. Он забился под невысокий навес, на дрова, и сидел там, обернувшись дырявым шерстяным плащом. Торба с лютней лежала рядом. - Иланна, - повторил певец. Глаза его жадно впились в ковригу в руках южанки. – Будь милостива, иланна, подай старому музыканту. - У меня нет денег, - сухо бросила Зараэль, и отвернулась, собираясь уйти. - Иланна! – в голосе старика отчетливо слышалось отчаяние. – Не сердись, милостивая госпожа. Ужель я повинен в том, что война идёт? Я всего-навсего певец. Не дай мне помереть с голоду, иланна. У тебя есть хлеб. Дай мне немного. Зараэль остановилась, глядя на краюху, потом перевела взгляд на старика. Тот смотрел на неё глазами побитой собаки. Посиневшими от холода пальцами он нервно дергал и комкал плащ, пытаясь побольше натянуть его на дрожащиеплечи. - Зачем тебе хлеб, старик? – светлые глаза смотрели холодно и бесстрастно. Старик опешил. Он привык, что на такую просьбу бывает только два ответа – да или нет. - Это… так… Хлеб? Такить, чтоб с голоду не помереть, - растерянно ответил он. . - А зачем тебе жить? Ты стар и слаб. Какой от тебя прок? Или у тебя есть цель, ради которой тебе непременно нужно жить? - Цель? Какая цель? – еще больше растерялся певец. – Я играю на лютне, пою, а люди слушают мои песни. - А потом бьют, -губы южанки презрительно покривились. - О, - огорченно покачал головой старик. – Так ведь не всегда бывает. Просто не повезло сей день. Помоги мне, добрая иланна. Я уж два дня ничего не ел. Окажи милость, не дай умереть медленной смертью. - С какой стати я должна тебе помогать, себе в ущерб? Я тоже голодна. - Ты молодая, сильная, тебе легче еду добыть. А я – всего лишь нищий, никому не нужный старик. Смилуйся надо мной, славная иланна. Помоги. Музыкант опасливо, и в то же время с надеждой, косился слезящимися от старости глазами на стоящую перед ним девушку. Хлеб в её руках притягивал взгляд. Старик, на секунду забыв о холоде и перестав поддергивать тряпье на плечах,неосознанно потянулся к краюхе. Зараэль отступила, а музыкант, опомнившись, съежился и торопливо подтянул плащ. - Ну, раз ты считаешь, что я славная…, - медленно произнесла южанка и подняла руку. – Я помогу тебе. Окажу милость и не дам умереть медленной смертью. - Да вознаградят тебя…, - повеселевшимголосом начал, было, старик, но вдруг осекся. Он понял, но испугаться уже не успел. Последнее, что видел музыкант, был блеск металла на браслетах.Короткая стрела утонула в красном водопаде, хлынувшем из левой глазницы, и, пробив затылок, вонзилась в полено. Несуразно взмахнув руками, старик откинулся на дрова и обмяк. Правыйшироко открытый глаз певца с признательностью продолжал смотреть на Зараэль, когда она опустила руку. - Снег. Везде снег. Как же он мне опостылел, - пробормотала она, подпихивая ногой к поленнице свалившуюся с неё котомку. – Получай свой приют. Зараэль оглянулась на окна трактира. Голоса внутри стали тише. Того и гляди, на крыльцо вывалится кто-то из посетителей, или явится стража. Южанке ничуть не улыбалось быть застигнутой на месте преступления, и, надвинув глубже капюшон и с прежним аппетитом взявшись за еду, она скорым шагом покинула двор. Она вернулась в порт и примостилась у перевернутых лодок. У кромки воды росли снежные бугорки, то и дело слизываемые волнами, накатывающими из-под обледенелых причалов. Здесь было темно, тихо и холодно. Но возвращаться в жаркий, шумный, провонявший потом и горелым жиром трактир не хотелось. Слабо светилосьокошко в домике портового распорядителя. Вскоре погасло и оно. Зараэль стряхнула крошки с колен, плотно закуталась в плащ и погрузилась в воспоминания. На далекий стук колотушки и еле различимый протяжный голос сторожа: «Втора-ая стра-ажа-а», она пошевелилась и осторожно выглянула из-за края борта. Острый слух позволил еще издали расслышать скрип снега под ногамиподходящих к причалам людей. Силуэт одного Зараэль узнала – ей недавний долговязый собеседник. Мерцающий огонек трубки время от времени освещал лицо его спутника – бородатого и длинноносого. - Не видать еще, - оглядел пляж долговязый. - Подождем. Бородатый согласно пыхнул трубкой. Они остановились невдалеке от того места, где затаилась Зараэль. Ждали молча, переминаясь с ноги на ногу. Южанка, наконец, решилась и вышла к ним. - Я здесь. Они повернулись на голос. Бородатый вынул изо рта трубку и зажег небольшой факел. Оглядел подошедшую девушку. В дрожащем свете Зараэль увидела, что поверх войлочной куртки незнакомца надета форменная накидка с изображением рыб, перепоясанная широким ремнем. - Она? – спросил долговязый у бородатого. - Кажись да. Длинные, неожиданно сильные для худого тела руки, обхватили Зараэль. «Грабеж?» - промелькнула недоуменная мысль в голове у южанки. Она обмякла в руках долговязого, ожидая, что будет дальше. Бородатый снял с её головы капюшон, подсвечивая себе и с удовлетворением щурясь насиреневые волосы. - Она, - констатировал он, и кивнул своему спутнику. – Тащи. Тащить себя Зараэль не позволила. Используядолговязого, как опору, она согнула колени и саданула бородатого в самое уязвимое место – меж ног. А когда тот, выронив факел, пополз вниз, ударила носком под ухо. Взбрыкнув, бородач рухнул навзничь. Южанка скользнула вниз, высвободившись из захвата, и долговязый, сбитый с ног ударом под колени, повалился на припорошенную снегом береговую гальку. Браслеты отщелкнули пару стрел, и вновь наступила тишина. Зараэль с досадой взрыла пинком снег, оглянулась на темный дом распорядителя. - Скоты. Обыскав обоих, она сняла с пояса у бородатого кошель, в котором оказались кремень, кресало, мешочек с трутом, несколько монет медью исеребром, и пара игральных костей. Потом отволокла и затолкала тела под заледеневшие, заснеженные лодки. Присела отдохнуть, радуясь непрекращающемуся снегопаду и размышляя, что делать дальше. Судя по поведению этих двоих, похороненных до весны под лодками, их интересовали не её деньги. Интересовала она сама. Значит, здесь её ищут. Слишком близок городок к Олломару. Следовало отсюда уходить. *** Фрадек быстро шел по направлению к порту. У «Старой улитки» недовольные солдаты разгоняли толпившийся народ. - Неча тут! Покойников не видали што ль? Ватгерн насторожился, подошел ближе. На ступенях трактира городская стража допрашивалахозяина, а тот потрясал руками, оправдываясь. У сарая помахивала хвостом и дышала паром мохнатая лошадка, запряженная в телегу. Возле поленницы копошились солдаты из городского гарнизона. Фрадек протиснулся вперед, к крыльцу, прислушиваясь к разговору трактирщика и капитана ратников. - Да не знаю я, когда это случилось. Драка была, оно так. Дык Петко его живого за дверь выставил. А уж чего там ночью было – не ведомо. Народ до полночи шлялся, рази всех углядишь. Сами в город шушеры нагнали, а я отвечай…. - Кто таков? – один из солдат положил Фрадеку руку на плечо, внимательно вглядываясь в лицо. Тот молча вытащил из-за ворота медальон. - Прощенья просим, - отдернул руку ратник. - Что случилось? - Человека порешили. - Кого? - внутренне напрягся охотник. - Старика, музыканта. Да вон, сами поглядите. Ратник растолкал зевак, подвел Фрадека к поленнице, залитой кровью. Скрюченный закоченевший труп певца стражники уже погрузили на телегу. Поломанную лютню бросили рядом. - Чем его? – ватгерн склонился над телом. Солдат пожал плечами. - Не разберу. Не то шилом, не то иглой. Да вона, в бревне торчит. Какая силища нужна, чтоб эдак-то. Фрадек присмотрелся к орудию убийства. По спине пополз нехороший холодок. - Нашли, кто это сделал? - Какой там, - махнул рукой стражник. – Следы замело, а ежели и были, так постояльцы затоптали. Его кухарка поутру нашла, как за дровами пришла. Вечером из-за него, как люди говорят, драка в трактире была - служивым песня не по нраву пришлась. Видать, за то и порешили. В порту Фрадек обошел каждый причал. Никто из вахтенных, дежуривших на кораблях этой ночью, никакую девушку не видел. Только распорядитель порта сказал, что была на закате какая-то, спрашивала попутный корабль. - На Норхет собиралась, одначе, - и мрачно сплюнул.