Другое:… Рабы — это личное имущество. И подобное отображается в моём лог-листе. Если это не дно морального падения, но тогда где оно? И могу ли я лелеять робкую надежду не удариться об это дно? Особенно, учитывая недалёкое будущее. К сожалению, в банке и ратуше я провёл слишком много времени, и местный оценщик с магами успели закрыться. В «Гнезде совы» за стойкой клиентов ожидало довольное лицо Еларона. Взгляд хозяина гостиницы источал мягкость, а улыбка была дружелюбной. — Добрый вечер. Рад, что смог застать вас до вашего отъезда. Ваши сородичи некоторое время назад арендовали у меня все комнаты и не поскупились на оплату. Хотел ещё раз за это поблагодарить. — Попусту, мы не пересечёмся, — я подошёл к стойке и протянул Еларону опустевшую флягу. — Как обычно, одна восьмая коньяка? — Одна шестая, — я угрюмо цокнул языком, и положил на стойку пяток золотых. — Объявлялись ли Чёрные Луны в городе, и есть ли какие слухи о кузнях и партии металла? — Видеть-то видели, они ж вольные разумные. Что на рынке купить, где горло промочить. Но сильно не дебоширили, даже всё без стражи обходилось. — А металл? — А вот с ним они и связаны. Месяц назад в магические кузни что-то привезли, они в юго-восточной части города, недалече от приюта. Поговаривают о семи телегах прямиком из Настрайской магической академии. Это был металл магический, да? — Скорее всего. Это все слухи? — Было кое-что ещё, — Еларон недвусмысленно погладил двумя пальцами по гладкой поверхности стойки, чтобы спустя секунду этими же пальцами ловко спрятать две золотых монеты. — Все эти дни печи в кузнях дымили так, что иной раз неба не было видно, и гремели молотами на всю округу. А вот уже как пять дней там тишина и дыма нет. Поговаривают, что прошлым днём на тренировочное поле к Чёрным Лунам несколько телег заехало. Меня не на шутку обеспокоило услышанное. Зачем заказывать магический металл в академии, а потом везти его в магические кузни в совершенно другой город? Только потому, что право на торговлю с академией принадлежит одному благородному дому, вместе с этими самыми кузнями. Всё это Миастус получили по итогам войны. А теперь они подготавливают верных пасынков войны к чему-то крайне важному, где должен заявить о себе один из младших сынов рода Миастус. За ужином меня не покидало скверное чувство, что я вляпался в передрягу со всей этой нуррасией макира и участием в ней наёмников. В груди колючим клубком извивалось нехорошее предчувствие от никогда не подводящей паранойи. Я настолько отдался в омут размышлений, что незаметно для самого себя оказался около бани. Моё скверное настроение отражалось на лице кривой гримасой, которую банщик понял за секунду. Не задавая лишних вопросов, он принял золотую монету и сразу же позвал младшую дочь за свежим веником. Та даже не пискнула, когда увидела меня голым, даже не стала просить прикрыться и прочее — только её розовощёкое лицо цветом приблизилось к лепесткам мака, пока она усиленно обхаживала меня вениками. Интересно, её поведение связано с моим скверным настроением, чуть подправившимся после хорошего пара, или они с сестрой перестали бояться меня и попросту привыкли? Глава 5 Дорога, названная Гравским трактом, по которой ехала длиннющая вереница телег в направлении Фраскиска — лишь фактом своего существования порождала десятки безумных вопросов. Я старался придумать на них ответы, но каждый оказывался на порядок безумнее самого вопроса. За короткий срок в полгода я побывал лишь в нескольких городах, но в каждом из них улочки замощены камнем. Где-то, как в Луцке и Кратире, это обычный жёлтый и серый камень небольших размеров, хорошо подогнанный друг к другу — а вот в Магнаре это огромные прямые каменные блоки, длиной нередко под метр, будто от множества старых фундаментов. За городской же стеной мощёная дорога, обычно, через триста метров переходит в грунтовку. Только в Магнаре путь замощён аж на три километра в каждую из двух сторон, к Настрайску и Кратиру. В сторону последнего, через километр от городских стен, дорога разделялась, вторым отростком направляясь строго на запад к королевству равнинных эльфов. По этому широкому ответвлению караван ехал уже четвёртые сутки. Четвёртые сутки колёса телег и ступни разумных давили гладкий обтёсанный камень. Почему, когда во всей империи между городами грунтовые дороги, Гравский тракт выглядит как нечто инородное, будто несвойственное эпохе? Широкий, в нём могли спокойно разъехаться сразу четыре телеги, а само полотно обтёсанных камней было сделано под едва заметным уклоном от центра к краям. Почему тракт шёл между холмами, но ближайшие начинались чётко за два километра от краёв полотна? И хоть земля ещё была скрыта под истончавшимся снежным покровом, шедшие рядом разумные в своих восхищённых рассказах не единожды упоминали, что земля там идёт с небольшим уклоном к холмам. Почему частенько от тракта ответвлялись такие же мощёные дороги, уходя на север и пропадая в густых лесах? Этими дорогами наш караван пользовался каждую ночь. Вечерами телеги съезжали на такую дорогу и заезжали в лес, где мы и ночевали. Почему вот эти отходящие дороги, шириной в две телеги, углублялись в лес настолько, что их конца не было видно? Почему и они были сделаны с небольшим уклоном?.. Многие вопросы «почему» рождались в моей голове. Но хотя бы на один подобный вопрос я получил ответ в тот день, когда караван выехал из Магнара. Почему разумные вслух молили своих богов о защите, а охраны в караване хватило бы разорить небольшой город? Ответ заключался в расположении тракта. Так-то из Магнара к королевству остроухих проложено две дороги, огибавшие огромную территорию холмов. Северный Гравский тракт и южная грунтовая дорога, отходящая от тракта буквально в месте его появления. На дорогу по тракту нужно ровно восемь день, или чуть больше в холодные зимние дни — но с южной дорогой всё иначе. Снег сейчас тает, и грунтовку колёса разобьют, увеличив путь на многие дни — да и в сухую погоду потребуется не меньше десяти дней. Но если тракт идёт по открытой местности, оставляя деревья в стороне на многие километры, то грунтовка всегда касается опушек различных лесов. В них запрятаны форты и остроги, тянущие сложною, но волную лямку. Те огромные леса ни империя, ни королевство не признают своими, и в них со всех земель стекаются разумные в поисках лучшей доли. Эти форты да остроги именно что живут ночной охраной караванов и торговлей припасами, привезёнными из Магнара или Фраскиска. Если ехать по южной дороге, то припасов с собой брать много не надо — как минимум зерно для лошадей купится в остроге по сходной цене. Сейчас же, в скользящем по каменному тракту караване, в каждой из шестидесяти повозок четвёртая часть кузова отводилась под провиант. А ещё, через каждые десять повозок, караван перемежали две телеги с фуражом для почти сто пятидесяти лошадей, включая четырёх всадников из наёмников для разведки. Охраны же на каждую телегу было по два авантюриста, притом в этой ораве были не только ратоны и нутоны, но и дворфы и даже где-то мелькали широкие спины орков. Пассажиров же было немного, перед отправкой из Магнара начальник каравана огласил цифру: тридцать четыре. Сразу после была сказана ещё одна цифра — двести четырнадцать. Именно столько разумных попросились примкнуть к каравану и просто идти рядом. Они или платили за что-то определённое, либо вовсе ничего не платили и еду несли с собой, сами добывали воду и заботились о ночлеге, и в случае нападения на караван обязаны были отбежать от телег. Иначе будут убиты охраной как возможные лазутчики, даже если это младенец на руках матери. Пассажиров, караванщиков и оплативших охрану от других разумных отличали небольшие белые платки, повязанные на запястьях и плечах. Вот из-за этой простой математики и получалось, что тракт хоть и короче, но грунтовой дорогой ехать всяко спокойней, проще и безопасней. К тому же мы частенько проезжали в километрах от скверных мест, или днём слышали дикий рёв из дальних лесов, куда уходили мощёные дороги. Но разумные в караване боялись не скверны, не монстров, не бандитов и не зверья. Они боялись чего-то другого. Так получилось, что в своей телеге я оказался единственным пассажиром. Я прекрасно понимал, что на свете мало желающих ютится с ксатом, и новость об одиночестве воспринял положительно. Тем более что ехал я в закрытом полукруглым тентом кузове, и восседал на мягкой перьевой подушке, выданной караванщиком. Не стесняясь компании ящиков да мешков, я с удовольствием заворачивался в плащ, превращался в кожаный кокон и наслаждался теплом. С каждым днём весна забирала права у зимы, и я уже не так сильно мёрз, и куртка с магическим подогревом спасала, но всё равно старался лишний раз не рисковать. Но в моём одиночестве был огромный минус. Я никого не мог расспросить об этой тайной опасности, а на привалах и ночлегах в устоявшуюся компанию пассажиров ксата не впустят. Приходилось довольствоваться разговорами шедших рядом разумных, примкнувших к каравану. Благо они все считали, что в кузове никого нет и много о чём говорили — но главного я так и не услышал ни от них, ни от конного разъезда. Они каждый вечер скакали по каравану, предупреждая о скором повороте на ведущую в лес дорогу. И сегодня, когда вечернее солнце накренилось к горизонту — рядом с колонной телег в очередной раз проскакал наёмник. — Боги милостивы к нам, — конник говорил громко, стараясь быть наверняка услышанным. — Мы добрались. Головная телега свернёт на путь с минуту на минуту. — Как там, внутри? — робко спросил караванщик. — Ничего и никого. Была чья-то ночлежка, но не меньше десятины дней назад. — Великий Вагнуртон, хвала тебе! — восторженно прошептал караванщик, а затем отогнул полог тента и радостно посмотрел на меня. — Скоро приедем. Уж сегодня точно ночевать будем в тепле. — Где именно ночевать? — Через час увидишь. После всего услышано сидеть в кузове уже не хотелось. Отогнув тент, я перелез через бортик и сел рядом с возницей. Караванщик поначалу сопротивлялся, да и места для второго разумного не было, но махнул рукой и продолжил следить за лошадью. Я невольно вздрогнул от воздуха, наполненного сыростью от тающего снега. Идущие рядом с повозкой попутчики будто и не заметили моего появления, радостно переговариваясь о пройденной половине пути и скором ночлеге. Среди примкнувших было очень много семей с детьми всех возрастов. Рядом с нами шла семья нутонов с мальчиком лет пяти, за весь день сильно уставшим и под вечер нашедшим пристанище на плечах отца. При словах о скором ночлеге мальчик оживился и принялась донимать папу стандартными детскими вопросами: а как скоро мы придём, а долго ещё идти, а что там такое будет, а чего мы в том городе будем делать, и другими подобные им. Отец мало того, что который день тащил за спиной солидного размера сумку, в каждой руке по котомке и вот ребёнка на плечах, так ещё был страшно уставшим и едва переставлял ноги — но спокойно отвечал сыну. Правда, односложно, ничего нового я так и не узнал. Вскоре караван съехал с тракта на дополнительную дорогу, всё так же укрытую среди холмов — и существующая действительность меня озадачила ещё сильнее. Дорога начала медленно углубляться в землю, по сантиметру каждые несколько метров, а уклон полотна изменился во внутреннюю сторону. Когда дорога спустилась примерно на метра два — караван въехал в огромную арку, выложенную массивным жёлтым кирпичом в ближайшем холме. Высотой арка была достаточной для трёх телег, поставленных друг на друга, а шириной и все четыре разъехались бы без проблем. Тоннель медленно уходил под землю, воздух полнился сыростью, но лёгкий ветерок дул в лицо. Зажглись фонари и факела, осветившие для простых разумных то, что я уже и так давно видел. Стыки между кирпичами везде были одинаковы, на всём протяжении туннеля, а в месте перехода каменной кладки дороги в кирпичную стену — там не было даже куцей травинки и клочка мха, будто им не за что зацепиться. Караван спускался не меньше десяти минут, уйдя под землю на метра четыре, пока повозки не въехали в широченный зал, разделённый водосборной канавой на две равных части. То, что было дорогой, через два десятка метров от входа резко расширялось, углублялось на многие метры и превращалось в настоящий сточный канал, уходящий далеко в темноту для простых разумных, и в ещё одну широкую арку для меня. Сам же зал, шириной в десятки метров, высотой в три повозки и поделённый надвое каналом — с правой стороны закрывался стеной из камней с проходом в середине зала, где через канал проложен мост из кирпичей всё того же жёлтого цвета. Телеги по вполне широкому мосту аккуратно проехали в правую часть зала, кем-то умным приспособленную под временную стоянку. За мостом нашу повозку остановил мужчина нутон плотного телосложения, с густыми бакенбардами и широким топором на поясе. Начальник охраны назвал цифру и жестом показал извозчику в сторону, ближайшую к основному входу в это непонятное сооружение. Оказывается, жёлтые стены были исписаны номерами. Караванщики без труда расставили телеги по местам и начали ухаживать за лошадьми. В это время авантюристы подхватывали некоторых разумных из примкнувших попутчиков, всучивали им в руки вёдра и вели к самой дальней стене зала. Оттуда разумные возвращались с вёдрами, полными воды, разнося её сначала основным участникам каравана и лошадям, а затем давая напиться и другим попутчикам. Вскоре на полу, где были чёрные закопчённые отметины, уже горели костры, а в кастрюлях варилось кашло. Дым от костров поднимался к потолку, уходя наружу сквозь небольшие прямоугольные отверстия в новодельной стене из грубого камня. К сырости в воздухе примешались ароматы сливок и мяса с дымком. Кажется, такого же вкуса было и кашло, но я пытался осознать происходящее и вкуса не заметил. Всё это место сверху выглядело как две параллельные прямые, левый и правый зал, соединённые посередине. Шириной залы были с десяток метров, а длиною в четыре полёта «Магической стрелы». Сводчатый потолок поддерживали квадратные колонны, стоящие рядом с водосточным каналом. С нашей стороны всё пространство между колоннами было заложено серым камнем, с воздуховодными отверстиями в самом верху и такими же прямоугольными отверстиями у пола. Последние нужны, чтобы утром водой смыть всю грязь после разумных и лошадей. В дальнем конце зала, противоположном от общего заезда, была толстенная стена с проходом вглубь катакомб, куда отправляли разумных за водой. Ещё когда караванщики только приступили готовить ужин — я направился к той стене. В тот момент нутон с бакенбардами стоял около прохода и инструктировал четыре группы авантюристов, должных посменно патрулировать окрестности за стеной. Меня начальник в катакомбы не пропустил, ссылаясь на заключённый контракт на мою охрану, как пассажира. А на вопрос, что же это вообще такое за место, нутон скривился и едва не плюнул мне в лицо. Он лишь коротко процедил: — Канализация. Одно-единственное слово крутилось у меня в голове и пока я ел ужин, и когда пил отвар из трав, и когда укладывался ко сну. Забравшись в верный спальник из меха Нашласарского манула скверны, я только успел сделать мысленную пометку всенепременнейше разузнать об этой канализации — как заговорил один из авантюристов, оставленных следить за кострами. — Ей, ей, вы чувствуете? — он расставил руки в стороны, будто пытаясь сохранить равновесие. — Ты себе мозги вконец отморозил, а? — спросил один из караванщиков, засидевшийся около костра. — Почувствуйте, пол, пол, — авантюрист нагнулся и приложил ладонь к полу. За ним повторили все, и кто ещё не спал, и кто только что проснулся. Волна шороха прокатилась по всему залу, из дальнего конца в нашу сторону направилась плотная фигура с бакенбардами и недовольным лицом. Все трогали пол и ворчали на авантюриста, что тот совсем дурак. — Вибрация? — спросил я, почувствовав неясные размеренные удары будто от колонны марширующих солдат. Они раздавались где-то в стороне Гварского тракта, но уж совсем далеко, гораздо дальше тракта. — Тоже чувствуешь? — в голосе авантюриста не было радости, он дрожал. Разумные вокруг нас испуганно зашептались и продолжили яростно трогать пол. — Мама, оно там! — по направлению к источнику вибрации показал рукой мальчонка, сегодняшний вечер поведший на плечах отца. — Тихо ты, — женщина одёрнула сына и, сев по-турецки, придвинула мальчика к себе в объятья. Начальник охраны в этот момент уже стоял около моста и раздавал указания группе авантюристов, тотчас же умчавшейся наружу. Потянулись долгие минуты, костры догорали и гасли, зал медленно погружался во мрак. Спустя, наверно, полчаса ожидания — за каменной стеной пробежал кто-то очень быстрый, промчавшись по всему левому залу и молнией пролетев через мост. Посланный на разведку авантюрист запнулся и кубарем влетел в помещение. Лёжа на спине и ловя воздух ртом, он едва смог что-то прошептать нутону с бакенбардами. Мужчина сжал кулаки, глубоко задышал и уставился в одну точку. Несколько секунд ему потребовалось, чтобы прийти в себя, после чего он быстрым шагом вышел ровно на середину зала и сложил ладони рупором. — Всем подъём. Оставаться на своих местах. Все разумные и так давно проснулись, а сейчас от крика так вообще взбодрились и замерли. Некоторые же аккуратно набрали воды в кружки, промочить горло, или забивали табаком трубку, понимая, что сон уж точно отменяется. — Всем молчать. Слушать меня внимательно. Всем незанятым на дежурствах авантюристам пройти к мосту. Караванщикам приготовится исполнить команду, — начальник замолк, позволяя разумным осознать услышанное. — Разорители. Зимовник. Где-то с глухим ударом кружка упала на пол. Сидящий рядом караванщик с застывшим стеклянным взглядом как начал затягиваться курительной трубкой, так на автомате и продолжал втягивать горький дым. От боли вскрикнул мальчик, сдавленный объятиями матери. — Соблюдать тишину!