Часть 59 из 68 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— А разве, пока матоны часть академии, у них есть личные деньги?
— Нет. По нашей просьбе их выдал магистрат.
Клаус повёл меня на край площади, где дорожка заворачивала за бок стадиона. Рядом с одним из входов в подземные казематы стоял церковник с идеальным пробором в белобрысых волосах.
— Эта ситуация навевает воспоминания, Хубар, — мои губы тронула насмешливая улыбка.
— Ты прав, Ликус. В прошлый раз ты преуспел, и мы встретились вновь. Скажи, в этот раз мы тоже встретимся?
— Ответ слишком очевиден даже для тебя. Я обязательно преуспею и сделаю всё, чтобы мы с тобой не встретились.
— Но я держатель твоего долга, — церковник прищурил голубые глаза. — Я буду там, на трибунах. Удачи на арене, Ликус. Она тебе понадобится.
— Придержи её у себя, Хубар.
Церковник усмехнулся и отошёл в сторону. Дверь в подвал открылась, меня обдуло затхлым воздухом. Внутри подвал был сырым, и как всякий прочий неуютным из-за стальных решёток камер. В них ещё осенью содержали проваливших вступительные экзамены разумных, выпуская на арену сражаться на потеху публике.
Меня подвели к решётке, за которой начинался овал желтоватого мелкого песка арены. Трибуны постепенно заполнялись учениками и магами. Они возбуждённо переглядывались, показывали на два противоположных выхода у дальних краёв арены, и обсуждали возможное течение схватки.
Как и раньше, на восточной трибуне установлена отдельная ложа для магистрата. Там уже сидело несколько магов, включая магистора Кузауна. Архимагистор тоже был. В прошлый раз за спинами ложи натянули тент, сокрыв приехавших драконов в облике ксатов — сейчас же тента не было, и никто там не сидел.
Правее ложи магистрата красно-зелёными флажками оцепили несколько скамеек трибун. Вместо скамеек там поставили один громоздкий деревянный стул с широкой спинкой, и четыре обычных. Их заняли нутоны в камзолах, украшенных серебряной вышивкой, а разумного на громоздком стуле я поначалу вообще спутал с Касуем. У них обоих лица как отвердевшая надменность, а русые волосы зализаны назад.
— А разве посторонним можно посещать академию? — я спросил у Клауса, кивнув в сторону ложи.
— Это особый случай.
— Я знаю, что они владеют монополией на торговлю.
— Они надзиратели над академией, со стороны империи. Уничтожение наёмников империя трактовала как попытку мятежа, ведь ты — всё ещё ученик академии.
— И что же случится, если я проиграю?
— Ты умрёшь, без этого дуэль не проиграть. Магистрат умрёт следом.
— А многие ученики и маги веселятся.
— В такие тонкости им не позволяют вникать.
— А мне, значит, позволяют?
— Ты участник дуэли, — Клаус пристально посмотрел мне в глаза, кивнул на прощание и отправился наружу, сказав выходить на поле сразу после открытия решётки.
Я остался в одиночестве и вновь пробежался по трибунам взглядом. Крайне задумчивым взглядом. Меня не покидало ощущение, что прошлой осенью моё появление в академии запустило тайные политические игрища, в которых главным призом был некоторый контроль над академией. И сегодня в интриге будет поставлена кровавая точка. Вот только в этой тайной закулисной борьбе трёх субъектов за определённый предмет, мной пользовались как объектом.
Ждать пришлось недолго. Не прошло и нескольких минут с ухода Клауса, как на двух противоположных концах арены металлические решётки с глухим скрипом опустилась. С опозданием в секунду опустилась ещё одна решётка, напротив ложи магистрата.
Вместе со мной из дальнего хода вышел Касуй Миастус в расшитом золоте камзоле, зализанными русыми волосами и мечом на поясе. Нутон ехидно ухмыльнулся мне, но сразу же стёр улыбку. По правилам проведения дуэлей мы прошли к середине арены, встали в метре друг от друга и повернулись к ложе магистрата. Немного поклонились, соблюдая этикет, развернулись и пошли обратно в сторону выходов, встав на чёрные отметки на песке. Расстояние между нами было больше полёта «Магической стрелы» где-то на метра два.
Из хода напротив ложи вышли четверо матонов и двое учеников академии с изнеможёнными лицами, торчащими скулами и потухшим взглядом. В руках они держали деревянные коробки.
Магистор Кузаун встал. Трибуны затихли.
— Участники дуэли не имеют права быть на стадионе и иметь наргодат. Мы, магистрат, видим их. Навлекая позор на устои академии, вы навлекаете на себя проигрыш. Снимите свои наргодат.
Ученики с коробками в сопровождении матонов двинулись в наши стороны. Я бросил недовольный взгляд на ложу магистрата, потом на сборище благородных, нашёл церковников левее магистрата — и перевёл взгляд на Касуя. Он ухмыльнулся. Я лишь цокнул языком. В коробку отправилась сумка со свитками, следом пошли пояс и куртка. Больше ничего магического у меня не было. Я надеялся на пояс с «Щитом магии», но тон Кузауна явно намекал, что мухлевать мне не позволят. Касуй же в коробку сбросил только два серебряных кольца.
Надеясь на защитные свойства пояса, я решил сэкономить оставшиеся бодрящие зёрна. Теперь же выбирать не приходилось, благо я всегда носил с собой флягу с чаем и запить горечь не проблема. Я остановил ученика с коробкой, когда тот решил отойти. Когда мешочек с зёрнами раскрылся, то ученик аж позеленел — а когда зерно хрустнуло на моих зубах, то он едва не сдержал в себе обед, утробным рыком огласив стадион. По трибунам пробежался возмущённый ропот.
— Прошу простить меня, пахло плохо, — ученик поспешил согнуться в низком поклоне магистрату.
— Пахло неприятно, подтверждаем, — сухо сообщили стоящие рядом матоны.
— Прошу почтенный магистрат простить меня, — подскочил белобрысый церковник с идеальным пробором в волосах, — но только что съеденное одним из участников дуэли не является лекарством.
— Лик’Тулкис, вы заявляли о своём исключительном здоровье. Что было употреблено? — Кузаун смотрел на меня взглядом разумного, всячески пытавшегося отсрочить чью-то смертную казнь.
Мы с Хубаром пересеклись взглядом. Это белобрысая сука не сдержалась, и растянув губы в насмешливой ухмылке. Я едва удержался, чтобы не обматерить церковника. Ставлю хвостик на отсечение, он это специально, чтобы лишить меня последнего шанса на спасение.
— Это обезболивающее, — ответил я Кузауну.
— Оно тебе необходимо?
— На всякий случай, не больше.
— Что же, магистрат принимает это к сведенью.
Кузаун хотел продолжить свою речь, но его прервал нутон с зализанными русыми волосами, сидящий левее ложи магистрата.
— Этот ксат уже нарушил ваши правила. Заканчивайте.
— При всём нашем уважении, ваше добродетельство маркиз Заяр Миастуский, это решать магистрату. И только ему.
— Тогда будьте любезны решить быстрей.
— Несомненно.
Всё время, пока Кузаун обманывался любезностями с благородным, на лице мага не дрогнул ни единый мускул. Но когда Кузаун повернулся — в его взгляде промелькнуло раздражение.
— В соответствии с правилами дуэли, сражаться могут только двое равных учеников или магов, и в равных условиях. Либо участники уравнивают свои условия, либо дуэль заканчивается.
Каждому на стадионе и в академии было понятно, о каком именно окончании дуэли говорил Кузаун. Я пересчитал оставшиеся три зерна и недоумённо уставился на магистора.
— У меня ещё есть. Поделиться?
— Это один из вариантов.
— Приношу всем собравшимся свои извинения, что поступил опрометчиво, — я чуть поклонился ложе магистрата. Кузаун едва заметно кивнул, а вот архимагистор всё так же отрешённо смотрел в никуда, вновь разыгрывая приступ несуществующего Альцгеймера. Я положил мешочек в коробку и показал ученику на Касуя. — Я съел одну. Но они жутко горькие, запей чаем из фляги.
— Что это такое? — благородный кинул обеспокоенный взгляд на приближавшегося ученика, старательно воротящего лицо от коробки.
— Обезболивающее. Я привёз его с острова. Действует не сразу, но очень сильное.
— Раз так, то… Фу! Вы там, что, говно жрёте⁈ — проорал Касуй, стоило коробке оказаться рядом. Он аж отошёл на шаг. По трибунам прокатилась волна смешком, а нутоны в огороженной части залились хохотом.
— Неужели вы заставите моего сына жрать говно, как этот ксат? — спросил Заяр у магистора.
— Это решать ученику первого года, Касую из дома Миастус. Лик’Тулкис согласен на уравнивание. Теперь Касуй либо примет то же самое, либо всё продолжиться как есть.
— Давай, мальчик мой, не подведи свою семью, — благородный чуть похлопал в ладоши, строго смотря в глаза самому младшему из своих сыновей.
— Конечно, отец. Я не разочарую вас.
Касуй поклонился отцу даже ниже, чем магистрату. Кинув на меня злобный взгляд, нутон решительно засунул одно из зёрен в рот. Его чуть не стошнило, лицо мгновенно стало зелёным, лоб покрылся испариной, а горло норовило фонтаном выплеснуть содержимое желудка. С ошарашенными от ужаса глазами Касуй выхватил флягу и одним глотком осушил вполовину. Он прополоскал рот и уже хотел сплюнуть содержимое, но как бедолага с недельным запором напрягся и всё же проглотил остатки. И вконец осушил флягу, так, мне назло.
— Как говна сожрал.
— У тебя широкие гастрономические познания.
— Смеяться тебе осталось недолго, — благородного моя издёвка пробрала, он хищно прищурился. Небрежно бросив опустевшую флягу в ящик с моими вещами, Касуй гордо выпрямился и нежно обхватил навершие меча.
— А разве он не должен отдать свой посох и кинжал? — благородный на трибуне небрежно махнул в мою сторону.
— Лик’Тулкис, признаваемый благородным, имеет право на своё личное оружие. Или вы согласны, чтобы Касуй Миастус так же избавился от оружия? — произнёс Кузаун голосом разумного, которого всё происходящее начинает бесить.
Заяр Миастуский молча отвернулся, окинув меня испепеляющим взглядом. Ученики с нашими вещами ушли с арены, скрывшись в подвале каземат вместе с матонами, но решётка не поднялась, выход всё ещё был открыт. Кузаун по очереди обратился к нам: признаём ли мы друг друга равными на предстоящей дуэли? И я, и Касуй ответили утвердительно.
— Озвучь нам свои достижения, — Кузаун властно показал на благородного.
— «Стрела магии», «Малый шар огня», «Ком земли», господин магистор, — Касуй немного поклонился.
— Озвучь нам свои достижения, — Кузаун показал на меня.
— «Стрела магии», господин магистор, — я тоже чуть поклонился, соблюдая нравы академии.
— И всё? Это будет быстро, — насмешкой вырвалось у Заяра, он даже похлопал, чувствуя себя окончательным властелином академии. По трибунам одновременно пробежался и смешок надо мной, и возмущение поведением благородного.