– И эти итальянские снимки, Гренс, – я прочитала об этом, пока вы набивали сумку уликами в квартире Хансенов, – он собирался получить из рук в руки. Они как будто договаривались встретиться, провести день вместе, заодно и пообщаться с дочерьми. Такой вот семейный отдых. Не сложилось. Встреча была отменена, и снимки переслали обычным способом. Но американцы Ленни и Оникс, а также тот, кто называет себя Джеронимо, встречались по крайней мере четыре раза в Калифорнии, судя по их переписке. Обменивались детьми, извращались и снимали. Примерно то же, похоже, происходило между немцем, англичанином и швейцарцем. И если мы имеем дело с широким сообществом извращенцев, с тысячами участников, с веб-сайтами, на которые может зайти каждый, речь идет о миллионных оборотах, Гренс. Многомиллионных… Там люди расплачиваются кредитками за порнографию. И это уже не узкий круг педофилов, где все друг друга знают. Как здесь, например, когда они встречаются семьями и обмениваются детьми. На улице быстро темнело, и загоралось все больше фонарей. Проходя мимо здания пекарни с квартирой Хансенов на втором этаже, оба остановились и посмотрели на опущенные жалюзи. – Странно у нас получается, Гренс, правда? Что бы мы ни делали, все оказывается не так. Бирте словно пыталась заглянуть сквозь жалюзи в безжизненные окна. – Мы вламываемся в квартиру, где живут мама, папа и дочь. И когда мы, полиция, делаем то, что должны, то есть спасаем ребенка от физического и психического насилия и забираем его от родителей, которых сажаем в тюрьму, семья оказывается разрушенной. Мы лишаем ребенка единственной опоры, которая у него до сих пор была. Единственного убежища, каково бы оно ни было, где он чувствовал себя в безопасности. И это неправильно: в краткосрочной перспективе, по крайней мере. Они переглянулись – коротко, как в прошлый раз. – Я должна поймать его, Гренс. Остановить их лидера. Даже если он подключается к системе, не позволяющей отследить IP-адрес. Даже если живет на Западном побережье США, а я в самой глухой датской дыре. Он не сможет больше собирать узкие круги таких же сумасшедших приятелей. Я этого добьюсь. Они пошли дальше, по таким же безлюдным улицам, оставив за спиной дом с пекарней и квартирой с опущенными жалюзи. Где-то с визгом остановилась машина, из открытой двери доносилась красивая музыка, но в остальном все было тихо. – Возможно, я знаю способ, как можно это сделать. Они замедляли шаг по мере приближения к полицейскому участку. Как будто стремились тем самым оттянуть конец прогулки как можно дальше. – Способ, Гренс? – Да. Я знаю, как можно взять их лидера. Они остановились на неосвещенном участке между двумя фонарями, где их не было видно. Между тем как за большим окном отделения полиции мелькали фигуры второго следователя из Копенгагена и двух местных инспекторов. – Вы будете продолжать заниматься тем же, что и сейчас, устанавливать личности приятелей Хансена, пока мы не будем готовы для хорошего, скоординированного удара. Мы должны застать их врасплох, не дать возможности ни скрыться, ни уничтожить доказательства, ни предупредить друг друга. А я вернусь в Стокгольм и попробую связаться с человеком, который нам сейчас нужен. Он агент. Специалист по внедрению в секретные организации. И с его помощью мы точно выйдем на лидера – в этом я уверен. Часть 3 Такого рода фальшивый смех редко когда бывает приятен на слух. Чуть за полночь. На этот раз это нечто большее, чем просто возвращение домой. Тишина стала глубже, пустота и одиночество ощутимей. Эверт Гренс предпочел бы остаться в полицейском участке заштатного датского городка: наблюдать из-за плеча за работой эксперта из Копенгагена по имени Бирте. Но он выбрал другое – аэропорт Каструп, теплый кофе и музыкальные ролики по радио в салоне такси из Арланды. В доме на Свеагатан он даже не снял пальто. Черная дыра разверзлась, стоило инспектору только отпереть дверь пустой квартиры. Поэтому он снова вызвал такси, на этот раз на Кунгсхольмен, где в кабинете с уютным вельветовым диваном наконец дал отдых усталым ногам. Так он и проснулся – все еще в пальто и ботинках, почувствовав на лице осторожное прикосновение утреннего солнца. Времени четверть восьмого. Похоже, он отоспался за все бессонные ночи. Гренс на лифте спустился в подвал полицейского здания, где был бассейн и душевые кабины. Когда после холодного душа ему удалось незамеченным выехать из подземного гаража, солнце поднималось над заливом Риддарфьёрден. Несмотря на утро понедельника, машин на улицах было не так много. За какие-нибудь несколько минут Гренс миновал Глобен и свернул в переулок Эншеде, куда вернулась семья Хоффманов, после того как удалось заново отстроить взорванный дом. Гренс скучал по ним больше, чем мог того ожидать. Их голоса несколько месяцев витали в комнатах его просторной квартиры. К своему собственному удивлению, Гренс сам предложил Хоффманам поселиться у него, после того как семья осталась без крыши над головой. С тех пор как Анни отвезли в интернат, то есть за тридцать с лишним лет, Гренс в общей сложности три раза принимал на кухне гостей, ни один из которых не остался у него ночевать. И никак не ожидал, что ему будет так хорошо с чужими людьми под боком. Гулкое помещение сразу наполнилось жизнью – смехом, криками, раздражением и радостью. А ведь было еще и шахматное печенье, и объятия Расмуса. Были люди. Машина неспешно катилась между выкрашенными красной краской деревянными заборами и почтовыми ящиками, многие с приоткрытыми крышками, потому что люди только что забрали газеты. Ящик, перед которым остановился Гренс, украшала неуклюжая надпись крупными буквами: «Кослов – Хоффман», сделанная рукой маленького Хюго, когда тот только научился писать фамилии обоих родителей. Почтовый ящик был единственным, что уцелело в ту ночь, когда взорвалась бомба. В «Новостях» по телевизору это выглядело как кадры военной кинохроники. При том, что все происходило в пригородной шведской идиллии и было предупреждением бывшему полицейскому агенту Питу Хоффману от торговавшей оружием мафии. Они не шутили, охотились за его семьей. В тот раз Хоффман и Гренс помогли друг другу, и это был последний случай, когда они работали вместе. До сих пор, по крайней мере. Некоторое время инспектор оставался в машине. Предавался воспоминаниям под звуки утреннего радио. Он не был у Хоффманов с тех самых пор, когда они снова здесь поселились. Отклонял приглашения, одно за другим, с каждым разом с чувством все большей неловкости. Слишком ощутимой оказалась разница, когда их голоса сменила всепоглощающая тишина. Гренс думал, что так будет легче. Забыть и больше не вспоминать. Они увидели его из окна кухни. Расмус тут же побежал в прихожую и распахнул дверь раньше, чем комиссар успел нажать кнопку звонка. – Эверт! Мальчик обнял его, сколько достал руками, и это были самые теплые объятия, какие только знал Гренс после Анни. – Привет, Расмус, какой ты… – Входи. – …стал… – Ты вовремя, мы как раз завтракаем. – …большой… Расмус схватил его за руки и потащил на кухню. Гренс едва успел скинуть ботинки. – Доброе утро всем! Они сидели, как когда-то за столом на его кухне. Пит и Хюго по одну длинную сторону стола. Зофия и Расмус по другую. Луиза на специальном детском стуле во главе. Напротив нее – свободное место, куда и направился Гренс. – Кофе, Эверт? Расмус схватил почти полный стеклянный кофейник и наполнил чашку, не пролив ни капли. – Без молока, как папе. Ты ведь так пьешь, Эверт? – Все верно, Расмус. Как все-таки мало ему надо. Теплые объятия, искренняя улыбка и кофе, налитый рукой того, кто действительно рад его видеть. – Зачем ты пришел? Это Хюго – беспокойный и подозрительный, не то что младший брат. В то время как Расмус, ни во что особенно не вникая, следовал за родителями из одного места в другое, меняя города, страны и континенты, а при необходимости и специальные убежища при полицейских учреждениях, Хюго давалось все тяжелее приспосабливаться к жизни в бегах, какую он, как сын секретного агента, вынужден был вести. Просто ему требовалось больше времени, чтобы проникнуться к человеку доверием. Поэтому именно Хюго первым всегда начинал задавать неудобные вопросы и лучше других чувствовал скрытую угрозу. – То есть это, конечно, здорово, что ты здесь, Эверт, но ты ведь понимаешь, о чем я? Ты не был у нас целую вечность и вот теперь заявляешься, когда мы завтракаем и нам пора в школу. Лгать нельзя, по крайней мере если хочешь дружить с Хюго и дальше. А дружбой с Хюго Гренс очень дорожил. – У вас так хорошо. Я ем бутерброд и любуюсь твоим младшим братом, который так многому успел научиться. Мне следовало бы бывать здесь чаще, и эту оплошность я думаю исправить в недалеком будущем. Причин тому я могу назвать сколько угодно. Но ты прав, Хюго, у меня действительно дело к твоему отцу. И я собираюсь поговорить с ним, как только вы уйдете. Хюго и Зофия быстро переглянулись. В их глазах мелькнула агрессия. Или это был страх? Два способа выражения одного и того же. – О чем? Страх. Он проступил явственнее, когда Хюго заговорил. – О чем ты хотел поговорить с папой, Эверт? – Сожалею, Хюго, но это касается только нас двоих. – И я знаю почему. Это опасно! Так бывает каждый раз, когда ты хочешь поговорить с папой. – Это неопасно, точно. Только не на этот раз. То, о чем я буду с ним говорить, не имеет никакого отношения ни к тебе, ни к маме, ни к Расмусу с Луизой. Даю слово. – Мммм… Но вы с папой каждый раз это говорите. А потом получается так, как оно получается. Пит до сих пор сидел тихо. Он молча наблюдал встречу двух мальчиков, долгое время лишенных обычных для детей их возраста социальных контактов, с пожилым комиссаром полиции, который однажды сделал выбор в пользу одиночества. Было интересно следить, как постепенно развивались их отношения в сторону все большего сближения. Наконец бывший агент положил ладонь на плечо Хюго и посмотрел поочередно на Расмуса и на нежданного гостя. – Хюго, мой проницательный маленький мальчик, не волнуйся. Мы с дядей Эвертом никогда больше не будем работать вместе. Это он сам мне обещал. Теперь Хоффман смотрел только на комиссара. Они и в самом деле дали друг другу слово, что прошлый раз станет последним. Пит Хоффман поклялся никогда не возвращаться к прежней жизни и не связываться с криминалом. А Эверт Гренс пообещал, что полиция никогда больше не станет заставлять своего лучшего агента рисковать жизнью, внедряясь в преступные группировки. Хоффман смотрел на комиссара, пока тот не опустил глаза. Он уже понял, что Гренс явился именно за этим. Чтобы нарушить данное слово. – Хюго, Расмус? Вам не пора? Доедайте бутерброды, допивайте сок и – марш в школу! Над столом неумолимо тикали часы. – Даю вам четыре минуты, чтобы почистить зубы, а Расмусу собрать тетради с домашним заданием. Похоже, так у них начиналось каждое утро. Посреди всеобщей суматохи Гренс успел заметить, как Зофия снимает с вешалки пальто и оглядывается в поисках сумочки, как будто тоже собирается куда-то идти. Он поспешил в прихожую.