В третий раз комиссар задержался у двери Эрика Вильсона, чтобы продолжить разговор о девочке Линнее, из-за которой Гренс был отстранен от работы, – той самой, которая будет продолжаться до тех пор, пока ее делает Гренс, на свой страх и риск, не далее того. Четвертой была дверь Свена Сундквиста. Выглядело вполне логичным посоветоваться со Свеном, после того как Хоффман оказался вычеркнут из списка потенциальных помощников. Но Гренс не желал делиться своими тайнами даже с ближайшим другом, поэтому просто проследовал дальше по коридору. Он заперся в своей комнате, чтобы попытаться обдумать все то, что хотел обсудить с коллегами, сидя на вельветовом диване. Но спустя некоторое время, когда терпение лопнуло, он набрал номер полицейского участка в датском городке Лердаль. Бирте ответила далеко не сразу, и Гренс задался вопросом, что могло послужить тому причиной. – Здравствуйте, это Гренс. Звоню из своего кабинета в Стокгольме. – Эверт? Это… вы? – Да, я. – Плохо вас слышу, наверное, что-то с линией. Можете перезвонить? С линией… Скорее дело в сломанном носе. И во второй раз Бирте понадобилось некоторое время, чтобы взять трубку, и Гренс снова спросил себя, насколько это намеренно. – Простите, выпадаю из реальности. Приятная неожиданность: обнаружила еще двоих, которые обменивались видеоматериалами с Хансеном и при этом не входили в узкий круг. Думаю, мне удалось их идентифицировать. Итак, Бирте не избегала его. Гренс обрадовался, когда это понял. – Под ником Друг скрывается некто Антони Т. Феррара, приговоренный к длительному тюремному заключению за то, что на протяжении многих лет насиловал собственную дочь. Каким образом он получил доступ к Интернету в итальянской тюрьме, можно только догадываться. Того, кто называет себя Шерлоком, на самом деле зовут Джон Дэвидс, и он отсидел два года в тюрьме в Северной Англии за изнасилование ребенка. Похоже, исправительные учреждения не идут им на пользу. Гренс слышал, как пальцы бегают по клавиатуре, – звук, выдававший ее нетерпение. – И сейчас на подходе еще двое. Совсем скоро я до них доберусь. Оба из узкого круга. Немец Мейер и Ленни, детский врач из США, у которого, как я недавно узнала, десять человек собственных детей. Десять – одна эта мысль повергла Гренса в ужас. Тем не менее это было так. – А их фотографии? – Ничего такого, что вам необходимо было бы видеть. – Все то же? – Да. Она дописала еще что-то. По крайней мере, простучала на клавиатуре. – И как вы только так можете, Бирте? – Я, как и вы, совсем мало сплю. – Как вы это выдерживаете, я имел в виду? – Я давно привыкла к таким вещам. Думаю, для меня это что-то вроде… трупов. Ужасное, да. Тем не менее находятся люди, которые только тем и занимаются, что днями напролет препарируют мертвые тела. Мне кажется, со временем человек просто приучает себя к иному восприятию таких вещей. Не такому, как у всех. – Как у всех вроде меня? – Вы все-таки полицейский, Эверт… Что там с агентом? Он медлил с ответом, и Бирте продолжила: – Я имею в виду того, кто может к ним внедриться. Когда он сможет приступить к работе? Или это она? Снова этот нетерпеливый стук. Она действительно хотела это знать. – Это он. – И? – Я… занимаюсь этим. Скоро мы приедем. Эверт Гренс лег на вельветовый диван, но рассчитывать на отдых теперь было бы наивностью. Безликий итальянец, приговоренный к длительному тюремному сроку за то, что в течение долгого времени насиловал собственную дочь, и американский врач с десятью детьми для сексуальных утех не давали комиссару покоя. Они не оставили Гренса и после того, как он задремал. Спустя полчаса зазвонил мобильник, но, увидев номер на дисплее, комиссар отвернулся. Мобильник не унимался, звонил снова и снова. Потом проснулся и стационарный телефон. На шестой раз Гренс начал считать сигналы – четыре, пять, шесть, семь, восемь – и напрягся всем телом, пока все снова не стихло. У него не было ни малейшего желания с ней разговаривать, но что он мог поделать? У него была своя задача. В то время когда Бирте, запершись в комнате в полицейском участке заштатного датского городка, круглые сутки работала над тем, что идентифицировала пользователей педофильского чата, вытаскивая их на свет одного за другим из зловещего теневого мира, Гренс, в шведской столице, делал все возможное, чтобы вернуться в Данию в сопровождении обещанного агента – цель, к которой он до сих пор не приблизился ни на йоту. Она продолжала звонить, снова и снова. Семь, восемь, девять, десять, одиннадцать сигналов – рекорд на сегодняшний день. У Эверта Гренса имелись и другие знакомые агенты, которые работали на полицию, внедряясь в криминальные организации, но Хоффман был лучшим. И ему Гренс доверял как никому другому, что казалось не менее важным, поскольку речь шла о неофициальном расследовании. Это был тот случай, когда агент просто не мог позволить себе засветиться или совершить какую-либо другую ошибку. И поскольку вариант Хоффмана отпадал начисто, Гренс просто не знал, о чем будет разговаривать с Бирте. – Гренс? – спросил кто-то из коридора, по ту сторону запертой двери. – Эверт Гренс, вы там? Неизвестный Гренсу мужской голос, похоже, совсем молодой. – Кто спрашивает? – Охранник. Кто-то из новых. И не уходит. – Да, я здесь. – Извините, если помешал, но только что звонила одна ваша коллега – очень любезная, помимо прочего, – из какого-то городка возле Нюкёбинг-Фальстер. Говорила по-датски, но я почти все понял. Якобы пыталась связаться с вами всеми мыслимыми способами: и по электронной почте, и по мобильнику, и по стационарному телефону. И еще она сказала, что вы знаете, кто она и у вас есть ее номер. Гренс вздохнул – не настолько громко, как будто, чтобы можно было расслышать по ту сторону двери. Избегать ее и дальше не получится. Похоже, проблемы и в самом деле не исчезают от того, что мы делаем вид, будто их больше не существует. Комиссар набрал ее номер, и Бирте, в отличие от него самого, ответила после первого сигнала. – Я хотела поговорить с вами, Гренс. – Да… Это я уже понял. – Потому что у меня появилась идея. Теперь я знаю, для чего нам нужен этот ваш агент. Гренс должен был рассмеяться в ответ. Потому что Бирте и в самом деле верила, что нашла выход, точнее вход. – Вот как… Но такого рода фальшивый смех редко когда бывает приятен на слух. – Тех двоих, из узкого круга, я тоже идентифицировала. Мейера на самом деле зовут Ханс Педер Штайн, и он приговаривался к двадцати годам за изнасилование детей в маленьком городе к северу от Мюнхена. Был освобожден досрочно. Как видно, умел держать себя в руках, чем внушил немецкой полиции, что действительно исправился. Ленни, отец десяти детей и врач, в чате хвалился тем, что задокументировал сорок случаев изнасилования несовершеннолетних. Теперь мы знаем, что его настоящее имя Джеймс Л. Джонсон и проживает он в городе Висейлия, где-то между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско. Бирте была чудо. Гренсу хотелось прокричать ей это в ухо. Они расстались какие-нибудь сутки назад, и за это время она идентифицировала четверых. Но он ничего не сказал. – И все-таки я искала вас не за этим. Есть кое-что еще. Из одного чата я узнала, что Мейер и Ленни собираются снова встретиться, лично. И не только они, Оникс, лидер, тоже должен быть там! Один из тех двоих, о которых я ничего не знаю. Тот самый черт, про которого я говорила, что не переживу, если нам не удастся его заполучить. Мейер, Ленни и Оникс, если я правильно истолковала их закодированные реплики, собираются приехать с детьми, которыми будут обмениваться, чтобы каждый мог наиграться со всеми. Встреча планируется чуть меньше чем через четыре дня в Калифорнии, и это наш шанс. Если к тому времени нам удастся идентифицировать всех остальных, скоординировать работу полиции, если мы только… О боже… Бирте была не просто чудо, но нечто гораздо большее. – Вы говорили об агенте, Эверт, незадолго до отъезда. Вы сказали, что у вас есть человек, который поможет нам приблизиться к лидеру, и что вы точно знаете, как это сделать. Теперь Гренс жалел, что послушал охранника. Ему ни в коем случае не следовало набирать ее номер. – Эверт? Вы слышите меня? – Карл Хансен. – Да? – Лацци. Она ждала продолжения. – Эверт, куда вы все время… – Карл Хансен, вот наш ключ. Наш пропуск в узкий круг и ко всем контактам, которые идут через него. Он же главная фигура нашей операции, потому что заперт в тюрьме Версте в Копенгагене. И потому что ни один из них не знает, как выглядит Лацци. Они общаются под никами и видели друг друга только на фотографиях, где появляется то часть руки, то нога, но только не лицо. Лицо Лацци видели только те, кто встречался с ним вживую. Но в наших материалах нет никаких указаний на то, что Лацци когда-нибудь виделся с кем-нибудь из них. Он и мать девочки только собирались на свою первую встречу за границей, где-то в Бельгии, когда мы их взяли. Легкое, равномерное дыхание. Она ждала.