– У него я уже был. – Ну, тогда… В любом случае, будет проще, если вы войдете. – Будет еще проще, если ты сейчас поедешь со мной. Он как будто даже не удивился. Слишком часто ему приходилось решать проблемы через чужие компьютерные сети. Гораздо чаще, чем через свои собственные. Билли удивился позже, когда они проехали некоторое расстояние и Гренс сказал, что на этот раз речь пойдет не о компьютерах. – Не о компьютерах? Но я мало в чем разбираюсь, кроме них. Почему, вы думаете, я работаю из дома и выхожу только за едой в 7-Eleven? Именно потому, что мне не очень уютно с людьми. Потому что в девять лет, когда мои ровесники гоняли в футбол, я написал свою первую компьютерную программу. А в том возрасте, когда нормальные люди впервые пробуют алкоголь, я уже выходил в Сеть с разными продвинутыми кодами. И дело здесь не в том, что я такой умный. Кое-кто из моих коллег-хакеров подрабатывает на кассе в свободное время. Но такие вещи не для меня. – Значит, мы с тобой кое в чем похожи. – Что за помощь вам нужна, комиссар? Если речь не идет о компьютерах, то о чем? – Именно о том, в чем ты мало разбираешься, как только что сам сказал. – То есть? – Потому что все это должно целиком и полностью остаться за стенами отделения полиции. И ты единственный в этой стране знаешь, чем я занимаюсь. – О чем вы, комиссар? – О людях. Когда спустя час Гренс остановил машину возле почтового ящика Хоффманов, Эншеде спал, окутанный темнотой. А пока они сидели в машине и Гренс объяснял, чего именно он хочет от Билли, тот вдруг вспомнил, что как-то раз уже бывал здесь. – Пару лет назад, говоришь? – Не в этом доме, но очень похожем. На этом самом месте. Что-то связанное с торговлей людьми… Это был самый сложный код, с которым я когда-либо сталкивался. Сегодня я взломал бы его быстрее. – Все правильно. Тогда ты, наверное, помнишь, что в этом доме есть дети? – Нет. – Есть. Тогда их было двое, сейчас трое. Старшие мальчики, девять и одиннадцать лет. Именно с ними ты нам и поможешь. – Каким образом? – Поработаешь няней. – Няней? – Я не хотел впутывать еще кого-нибудь. И потом, это не бесплатно. Билли пожал узкими плечами: – Я никогда не прочь подзаработать. Пусть няней, почему бы и нет? Время было четверть третьего ночи. Не прошло и суток с последнего визита сюда комиссара Гренса. Он слишком хорошо помнил этот выложенный плиткой двор, тем неизбежнее представлялся будущий разговор, когда они с Билли направлялись к двери дома. Сначала Гренс попробовал постучать. И только когда это не принесло желаемого результата, использовал звонок. Сначала совсем короткий сигнал, но с каждый новой попыткой палец все дольше и увереннее жал на кнопку. Пока наконец в прихожей не зажегся свет и дверь приоткрылась на узенькую щелку. Зофия. Ее глаза заспанно щурились: – Что-нибудь случилось? Тебе угрожает опасность? Нам угрожает опасность? – Нет, но… – В таком случае спокойной ночи, Эверт. Она закрыла дверь. Почти, потому что Гренс успел просунуть в щель носок ботинка: – Ты и Пит должны выслушать меня. Еще раз… – Какого черта, Эверт? Зачем ты опять сюда приехал? – Мама? Что случилось? Почему ты ругаешься? Нам с Хюго нельзя этого делать, а ты… Гренс не столько видел, сколько угадывал за спиной Зофии маленькую взлохмаченную голову. Расмус. В следующий момент он протолкнулся к проему. – Дядя Эверт? Что ты здесь делаешь? – Он сейчас уйдет. Зофия отстранила младшего сына. – Возвращайся в кровать, дорогой. – Но почему… Дядя Эверт, что с тобой? – Все в порядке, Расмус. – Но я же вижу, что тебя кто-то ударил. Почему дядя Эверт уйдет, мама, если ему больно и он только что пришел? – Потому что… – Потому что я заявился посреди ночи и мешаю вам спать. Мама права, Расмус. Но если бы только она и твой папа впустили меня совсем ненадолго… Меня и еще этого молодого человека. Гренс отодвинулся, и Зофия увидела Билли. – Мы ушли бы отсюда очень скоро и больше никому не мешали бы спать. Теперь уже спустился и Пит. Зофия посмотрела на избитого комиссара, потом на мужа, поняла, что имелось в виду под «мы расстались не как друзья» и, вздохнув, показала в сторону кухни. Хорошо все-таки, что Гренс догадался взять с собой Билли. Одно это заметно понизило градус напряженности. В присутствии постороннего человека враждующие стороны, как это часто бывает, воздерживались от открытой демонстрации своего отношения друг к другу. И именно благодаря Билли Пит и Зофия согласились выслушать Гренса в последний раз. Билли считал себя кем угодно, только не знатоком человеческой натуры, тем не менее прекрасно уяснил себе суть ситуации. Он понял, что Гренс приехал с чем-то таким, в чем хозяева дома не слишком заинтересованы, и что путь к сердцам этих людей лежит через детей. Поэтому Билли в нескольких коротких и непостижимых для Гренса фразах обрисовал Расмусу суть компьютерной игры и пообещал родителям поработать няней в их отсутствие, после чего Зофии и Питу не оставалось ничего другого, как только последовать за упрямым комиссаром. Расмус тут же помчался к компьютеру, забыв о том, что только что собирался снова лечь спать. Всю дорогу они молчали. Четыре человека – Гренс на водительском сиденье и Хоффманы со спящей Луизой на заднем – ни слова не проронили за все время пути по ночному Стокгольму. Никто ни о чем не спрашивал, хотя Пит с Зофией понятия не имели, куда и зачем их везут. И только возле Каролинской больницы, когда Гренс свернул с Е 4 в сторону церкви в Сольне, Зофия наконец заговорила: – Куда ты нас везешь, Эверт? – Потерпи, уже скоро. Темнота на кладбище была другой. Когда Гренс повернул к северным воротам и попросил Хоффманов выйти, оба они выглядели растерянными. Зофия стояла ближе к нему и, возможно, поэтому заговорила именно она, причем с довольно жесткими нотками в голосе: – Зачем мы здесь, Эверт? – Хочу показать вам одну могилу. Они так же молча шли между надгробьями. Пересекли большую зеленую лужайку, освещенную лишь несколькими далеко отстоящими друг от друга фонарями. Могила, возле которой они остановились, появилась здесь пару месяцев назад. – Девочке, которую звали Линнея Диса Скотт, было четыре года, когда она пропала в супермаркете, и семь лет, когда в августе этого года ее объявили мертвой. В тот день, когда родители видели ее в последний раз, на ней была куртка «под зебру», которую Линнея так любила, что носила даже дома, и заколка в виде большой голубой бабочки. Вот эта… Гренс вытащил из внутреннего кармана пальто заколку, которую нашел в комнате Катрине Хансен. На его раскрытой ладони бабочка смотрелась как живая – вот-вот улетит. – Я был на ее похоронах. Довольно многолюдная церемония, так приятно бросить на гроб красную розу. Но проблема в том, что эта могила пуста. Линнеи в гробу нет, потому что она находится где-то в другом месте. Они слушали. На какое-то время Гренсу удалось завладеть вниманием Хоффманов. Он как раз перешел к тому, как девочка вложила руку в ладонь взрослого мужчины, прежде чем исчезнуть навсегда, когда Зофия его перебила: – Она? Ее лицо было бледным как луна, голос едва слышным. – Девочка… из газеты? Зофия выудила телефон из кармана пальто, набрала что-то в поисковой строке, – Гренс так и не смог прочитать, что именно, как ни напрягал зрение, – и показала статью в одной из центральных газет. – Это она, Эверт? Комиссару потребовалось время, чтобы достать очки, прежде чем он смог увидеть, на что Зофия указывала пальцем. Свежая могила и горстка скорбящих вокруг. Гренс никогда не видел этого снимка, хотя сам инициировал его появление, что в конечном итоге вылилось в то, что его отстранили от работы. – Я читала эту статью. Это ведь о ней, Эверт? И все, что ты нам оставил, эти снимки, распечатки… Ты хочешь, чтобы Пит внедрился в какую-то банду, где можно будет… больше разузнать о ней? Она где-то там, где все эти дети на снимках? Ты поэтому нас сюда привел, да? – Я надеюсь, что Пит поможет нам это выяснить.