С глушителем, ожидавшим своего часа в багажнике, Пит мог вывести из строя не только эту, но и все остальные камеры слежения в доме, где бы они ни находились. Но запустить передатчик прямо сейчас, превратить картинку на мониторах охраны в черный квадрат с беспорядочными всплесками шумов означало навлечь на себя лишние подозрения. Пит в последний раз быстро оглядел комнату. Что, если там, в углу, где самое слабое освещение? Или она вшита в одну из подушек, между пластмассовыми жемчужинами и прочим? – А… Твоя дочь? Ленни сделал жест, означавший, что нужно двигаться дальше. – Что дочь? – Она тоже будет? – Прости, не понял. – Она приехала с тобой или как? Какая радость для девятилетней девочки отдохнуть от вашей холодной страны на нашем солнечном побережье, в другой части земного шара. – Мне кажется, я уже писал об этом Ониксу. Да, точно писал. Она осталась дома с мамой, потому что это служебная командировка. Но я обязательно займусь твоим заказом, как только вернусь домой. – Все в порядке, я только… Всегда хочешь надеяться на лучшее или как? Знаешь, сколько было разговоров вокруг твоего слайд-шоу? Того, что из девяти фотографий, где она и ты… Рука Пита Хоффмана инстинктивно сжалась в кулак. Он должен был противостоять этому, держаться, пусть даже из последних сил. Нельзя выходить из образа. – …думаю, даже ничуть не хуже следующей серии, где она возвращалась из школы и ты встречал ее, или… Когда ей надо было переодеться, как будто на пляж, а ты… И ведь каждый раз у тебя получается нечто. Теперь все, я ударю его в лицо. Не могу больше. – Да… каждый раз такое вот увлекательнее путешествие, от картинки к картинке. Она раздевается постепенно и так естественно, а ты… И все-таки Пит не ударил его. Хотя и был уверен, что это почти титаническое усилие воли не могло пройти незамеченным со стороны, пусть даже в виде малейшего мышечного напряжения в лице или теле. Они вошли в зал, оборудованный под современный офис, и Ленни заметил легкое недоумение на лице гостя. – Наш бизнес-центр. – Бизнес-центр? – Иногда нам с Ониксом удается что-нибудь продать на сторону. Не фотографии сообщества, разумеется, это святое. Есть много другого. То, что мы здесь записываем, к примеру. Или что-нибудь не соответствующее художественным требованиям сообщества. Недостаточно качественное, другими словами. Тем не менее находятся люди, готовые отдать за это целое состояние. Ленни гордо хмыкнул. – Большие деньги, Лацци. Очень, очень большие деньги. Целая индустрия, Бирте говорила об этом. И большинство таких, как Хансен. Датский папа, продавший слайд-шоу из девяти частей немногим избранным, а потом еще пятнадцать картинок из другой серии. Пара тысяч долларов здесь, пара тысяч евро там… Но Бирте имела в виду прежде всего крупных игроков порнографического рынка, оперирующих огромными объемами продукции. Многомиллиардные обороты – и все держится на сексуальном насилии над детьми. – Еще виски? – Спасибо, достаточно. – Мммм… Беречь себя для самых маленьких? Что ж, мудро. И опять этот раздражающий смешок. Хоффман задержался возле офисного оборудования. Ленни и Оникс, как много денег могли заработать эти двое? Что означают эти его «большие, очень большие деньги»? Пит внедрялся в банды работорговцев, наркотических баронов и оружейных спекулянтов. Он полагал, что знает о криминальных оборотах все, и вот теперь оказывается, что раздетые дети – это тоже многомиллиардная индустрия. Он-то думал, что речь идет всего лишь об обмене фотографиями в узком кругу единомышленников. Как он мог быть таким наивным? Или намеренно закрывал глаза? – А вот скажи, Лацци… Ленни снова показал рукой, что пора трогаться с места. – Да? – «Лацци», что это значит? – То есть? – Просто любопытно. Похоже на собачью кличку. Никнейм Карла Хансена в педофильских кругах. Его никнейм. И Пит Хоффман не имел ни малейшего понятия, откуда он. Он располагал минимумом времени. Говорить о серьезной подготовке к операции было смешно. Но в те времена, когда Пит готовился по-настоящему, одной из самых затратных по срокам и специфически сложных по содержанию задач было составление собственной легенды, предусматривающей ответ практически на любой вопрос, который только мог быть задан криминальной стороной. Все что угодно – лишь бы те, кого он намеревался уничтожить, смотрели на него как на своего. Все ради того, чтобы войти к ним в доверие. – «Лацци»? – Да, «Лацци». Искусно выстроенная ложь – вот единственное, что могло его защитить. Между тем Ленни всего лишь хотел знать, как его зовут. И у Хоффмана не нашлось свободной минутки на обдумывание даже этого, самого простого и естественного пункта легенды. – Ты прав, это собачья кличка. – Я знал! – Катрине, моя дочь, смотрела какой-то старый сериал… Ласси или Лесси… Я решил, что нечто подобное может подойти. Вот что называется «ложь во спасенье». Но и на этот раз Питу удалось выдержать удар. – Послушай… – Да? Они вернулись к роскошному панорамному окну с не менее роскошным видом. Постояли некоторое время, утопая взглядами в бескрайней синеве, а потом Ленни заговорил снова. Причем вопросы, похоже, закончились. – Вот я все думаю о том, чем мы тут занимаемся. – Вот как? – Или, скорее, как мы это делаем. Все ли одинаково? Питу Хоффману сразу захотелось замять эту тему. Очередная проверка? Или обычная непринужденная беседа двух педофилов? – Понимаешь, Лацци, дети ведь не чувствуют по-настоящему. Им только кажется, что они чувствуют. Мы всего лишь избавляем их от иллюзий, помогаем переформатировать, так сказать, мышление. Вот чем мы здесь занимаемся. Даем им понять, что это неопасно. Что их беспокойство не имеет никаких оснований. Пит Хоффман усилием воли удерживал взгляд на морском пейзаже за окном. Это ты передаешь ребенку свои больные фантазии, вот чем ты здесь занимаешься. Море, смотри на море. Потому что ты сам ребенок, потому что ты… – Так как ты этого добиваешься? Тот, кто называл себя Ленни, смотрел на него и улыбался, что было еще хуже дурацкого хохота. – Я? Чего добиваюсь? Хоффман тоже растянул губы в улыбке. – О чем ты? – О твоих методах. Как ты помогаешь Катрине обуздать воображение? Почувствовать то, что есть на самом деле? – Ну… раз на раз не приходится. У меня разные методы. – Метод может быть только один. – Правда? И какой же? – Стимулирующие вещества. Для них это единственный способ расслабиться. Почувствовать любовь вместо страха. Улыбка сошла с лица Хоффмана. Любая маска имеет свой предел прочности. В то же время улыбка Ленни по причине совершенно противоположного характера тоже исчезла, и в следующую секунду Пит снова услышал раскатистый смех. – Страх, Лацци, не лучшая приправа к любовным играм. Точно тебе говорю! Представь, что у тебя в груди огромная пульсирующая бомба. Любовь как бомба, объемом во всю грудь – вот что они чувствуют. Представляешь, какая сила и что бывает, когда она взрывается! Ты тоже должен попробовать стимуляторы, обязательно. Тогда все поймешь сам. И твои снимки, я уверен, станут еще лучше. Маленький плотный человечек перед ним торжествовал. Он только что облек в слова то, над чем размышлял так долго и мучительно, – свою собственную теорию счастья! Стимулирующие вещества. Любовь как бомба. Пита Хоффмана трясло. Я дам тебе возможность в полной мере прочувствовать их страх, жалкий ублюдок.