– У нас маленькая квартира, поэтому очень может быть, что наша гостиная не совсем такая, как те, к которым вы привыкли. Но мы решили обставить ее именно так. – В самом деле? – «В самом деле» что? – Она выглядела иначе, когда я был у вас дома. На какое-то мгновенье Пит потерял внутреннее равновесие. Оставалось надеяться, что они этого не заметили. – Были дома? У нас? – Да. Это противоречило информации Гренса и Бирте. Согласно их версии, Карл Хансен и его семья только готовились отправиться на свою первую встречу с единомышленниками-педофилами, когда к ним вломились полицейские. По словам Бирте и Гренса, датчанин никогда не встречался с другими участниками чата. Или все-таки встречался? Что, если Оникс и Лацци все-таки виделись, просто это событие никак не просочилось в сообщения, до которых удалось добраться Бирте и Гренсу? – Черт возьми! И тут Хоффман принял решение. Он поведет себя так же, как и всегда, когда шпионаж был его работой и главным делом жизни. И когда подобные допросы означали не только смертельную опасность, угрозу и борьбу, но и особого рода тоску по конфронтации. В кои-то веки Хоффману есть с кем помериться силой – после стольких месяцев, даже лет противостоять этим каверзным вопросам и заявлениям хитростью, смекалкой, иногда молчанием, а когда и показной покорностью. Все что угодно ради того, чтобы еще глубже проникнуть в преступную группировку, которую он должен уничтожить. – Ну все, с меня точно достаточно. На этот раз Пит выбрал стратегию нападения. Напора, который должен скрыть его неуверенность. – До сих пор вы принимали меня таким, какой я есть, и не задавали вопросов. Особенно когда наслаждались моими работами с Катрине. Но стоило мне только объявиться перед вами в реальной жизни, во плоти, а не в качестве бестелесного никнейма, как вы тут же взялись меня потрошить. Черт подери, Оникс, хватит играть со мной в кошки-мышки! Агрессия. В криминальном мире это всегда срабатывало. Но не факт, что сработает и на этот раз. Повисла тишина, такая же звенящая и пустая, как голова Хоффмана в тот момент. – Твои работы… Теперь Хоффман обращался только к лидеру, поэтому и отвечал ему тоже лидер. Тот, кто решает, не зашел ли Хоффман слишком далеко, и распоряжается судьбой детей, за которыми он сюда приехал. – …просто фантастика. Ты вкладываешь в них душу, мой датский друг. Постели всегда так красиво заправлены, столы накрыты со вкусом. Ты думаешь об эстетике. – Но ты сказал, что бывал у меня. – Забудь об этом. – «У вас дома», даже так. Пит шел на риск, не имея ничего, кроме сведений от Бирте и Гренса. И он должен был использовать эту информацию со всей возможной убедительностью. Или даже невозможной, потому что ни в чем не мог быть уверен. – Что ты имел в виду, Оникс? – Ты прав, мне не стоило так наседать. Но ты ведь не хуже меня знаешь, что место не менее важно, чем сам акт. Пит Хоффман вздохнул с облегчением. Про себя, разумеется. Агрессия сработала и на этот раз. Безотказная стратегия, в том числе и с такого рода преступниками. Тот, кто называл себя Ониксом, улыбался. Приветливо, как никогда до сих пор. Кожа на стареющем лице расслабилась. Губы сжались в тонкую линию. Льдисто-голубые глаза сверкнули. – Ты сам так мне когда-то написал. Хоффман не отвечал. Напряженное дыхание лидера, сдерживаемая злоба – все это предвещало продолжение монолога. – Я всего лишь повторил твои слова. «Место не менее важно, чем сам акт». Но ты не отреагировал, хотя именно ты, Хансен, высказал эту мысль первым, когда попросился к нам, в наше сообщество. И мы одобрили твой запрос. Это я его одобрил, Хансен. Потому что ты сформулировал то, что я всегда чувствовал. Именно поэтому я тебя и впустил. И ты был последним, кого я принял, после этого дверь закрылась. Напряжение в сжатых губах, в льдисто-голубых глазах. Проклятье. Пит Хоффман только сейчас понял, что имел в виду лидер. Равно как и то, что его самого сейчас вышвырнут. Разоблачат, прежде чем он сможет разоблачить их. – Место не менее важно, чем сам акт. Да, я писал это. К черту сомнения. – Потому что именно так я всегда чувствовал. Железобетонная убежденность – только так и можно не дать неуверенности просочиться наружу. – …и думал, что один так считаю… Или это очередная ловушка? Что, если Хансен никогда не писал ничего подобного и эта формулировка – такая же выдумка лидера, как и посещение квартиры Хансенов? – …пока не вошел с вами в контакт и не убедился, что не один я такой. – Поэтому, мой датский друг, неудивительно, что моя фантазия разыгралась. Ничего не изменилось ни в голосе лидера, ни в его лице. Поэтому трудно было понять, действительно ли Хоффман избежал ловушки или она только что захлопнулась за ним? – То есть? – он изобразил недоумение. – Я имею в виду, что должен был бы побывать там. Как если бы это я гостил у тебя в Дании, на нашей встрече с участием девочки, которую видел только на фото. «Видел только на фото». Только теперь в голове Хоффмана все окончательно прояснилось. Оникс никогда не бывал ни в Дании, ни в квартире Хансенов. Пит Хоффман пошел на риск и победил. По телу пробежала приятная волна расслабления. А потом Пит внутренне содрогнулся, потому что в дверь внизу позвонили. – Как и ты сейчас встретишься с теми, кого до сих пор видел только на снимках в Сети. Звонок повторился – навязчивый, упрямый, он нетерпеливо отскакивал эхом от стен. Оникс кивнул, и Ленни поднялся со стула. В зал вошли две девочки. Примерно ровесницы Расмуса или даже младше – лет по семь-восемь. – Добро пожаловать, – заверещал Ленни. И снова этот дурацкий мальчишеский смешок. – Входите же. Нехорошо заставлять взрослых ждать. Мужской голос за спинами девочек. Английский с сильным немецким акцентом. Это был тот, кто называл себя Мейером и, как и Ленни, он не подозревал, что Бирте уже раскрыла его настоящее имя. Ханс Петер Штайн, осужденный на длительный тюремный срок по статье о растлении несовершеннолетних и освобожденный досрочно. И он тоже, как только Хоффман узнает настоящее имя Оникса, будет арестован со многими другими педофилами, разоблаченными Бирте в ходе операции «Йон Блунд». – Это наши маленькие студентки по обмену, Джулия и Линн. Немец легонько подтолкнул каждую из девочек, и они протянули хозяину тонкие, почти прозрачные руки. Та, что была повыше, – с длинными светлыми волосами, собранными в хвост, и голубыми глазами, которые слегка отсвечивали красным, – повернулась к Питу, но смотрела куда-то мимо, в пустоту. Между тем как девочка справа от нее опустила глаза в пол, протягивая дрожащую ладонь. Так Питу, по крайней мере, показалось в первый момент. Пока он наконец не понял, что это его рука трясется как в лихорадке, взмокшая от пота. Радостное ожидание – вот как они должны были это истолковать. Потому что это и было то, ради чего явился сюда Хоффман в обличье Карла Хансена – «встретиться с теми, кого до сих пор видел только на снимках в Сети». – Скол? – Почти. – Скиол?[11] – Очень близко. Они снова наполнили бокалы. Водка – наиболее чистый и приемлемый в хорошем обществе сорт. Они чокнулись, за встречу. И за «студенток по обмену», которые ждали в соседней комнате с большой кроватью и полками со специфическим реквизитом. – Я люблю море и бывать здесь. И рад возможности поучиться новым словам у нашего датского друга.