Оникс был сама элегантность. Сама вежливость и почти само дружелюбие. Он всячески подзадоривал нового друга говорить по-датски и от души веселился, не выказывая ни малейшего подозрения. Пит Хоффман говорил по-шведски и по-польски, довольно сносно по-испански и по-английски, но имел довольно смутное представление о языке, который сейчас пытался выдать за свой родной. Этот язык он изобретал на ходу, сам. Псевдодатский на основе шведского. И никто из троих, входящих в «узкий круг» – ни даже Мейер, проживающий совсем недалеко от Дании, – ничего не заметил. Все трое смеялись, как старые добрые друзья, решившие наконец провести вечер вместе, выпить за общее прошлое и совместные интересы. – И все-таки вынужден вас покинуть. Скоро и здесь будет море. Пит подумал было, что ослышался или неправильно понял. Но все еще безымянный лидер прошел на кухню, ополоснул свой бокал и поставил в посудомоечную машину, что лишний раз подтвердило недвусмысленность его намерений. Он их оставлял. Таким же анонимом, каким встретил. Хоффман силился понять. Что-то не стыковалось. Все, что они до сих пор говорили и делали, выдавало общую установку провести вечер вместе, в компании «студенток по обмену». Тем не менее Оникс уходил, все еще не разоблаченный. Даже если у него и возникли какие-либо подозрения, риска, что Оникс предупредит об опасности остальных, похоже, не было. Пит видел скорее другую угрозу. Сейчас он останется в обществе двоих других, чьи имена и адреса уже известны. И упустит лидера, который наберет себе новых единомышленников и вместе с ними будет растлевать новых детей. Если только… Нет, этого не должно было случиться. – Я не вижу пепельниц. – Что? – Вы же не курите в этом доме? – Разумеется, мы не курим вообще. Даже Ленни больше этим не занимается. Пит Хоффман виновато улыбнулся. – А я, знаете… тоже пытался бросить. Но сегодня, в предвкушении того, что нас всех ожидает… Одну минутку, я сейчас вернусь. Всего пара затяжек. Пит вытащил из кармана брюк пачку сигарет, которую купил по дороге сюда и почти сразу наполовину опустошил в ближайшую урну. Пит, который никогда не курил. Он не стал дожидаться разрешения. Эти люди, в обществе которых он должен был чувствовать себя как дома, просто не могли ничего ему запретить. Поэтому Пит пошел к входной двери и спустился с крыльца. Теперь в его распоряжении была пара минут, возможно, даже больше. Сначала закурить спиной к окну, затянуться поглубже. Потом с беззаботным видом пройтись по гравийной дорожке. Пит рассчитывал прикрепить это к машине, но Оникс нарушил его планы, неожиданно приехав на велосипеде. В любом случае, для начала следовало бы дождаться полного отключения камер слежения: вызывать лишние подозрения ни к чему. Но времени на это не оставалось. Пит был вынужден импровизировать, рискуя быть разоблаченным. Он закурил и медленно зашагал вперед, хотя внутри него бушевала буря. С гравийной дорожки сошел в траву. Огляделся – настолько невозмутимо, насколько мог. Велосипед стоял, прислоненный к тыльной стороне дома. Пит убедился, что его не видно из окна, побежал. Он не мог быть уверен, что ни один из троих остававшихся в доме мужчин не наблюдает в это время за ним возле подключенного к камерам монитора. Но здесь ничего не оставалось, только надеяться на лучшее. Пит повернул в сторону фронтона и гоночного велосипеда, такого же дорогого, как и все в этом доме, – с электронной коробкой скоростей, рамой из углеродного волокна. В Швеции такое чудо стоило бы не меньше семидесяти пяти тысяч крон. Жаль только, нет звонка, вот было бы идеальное место! Хотя батарея электронного переключателя тоже вполне подойдет. Пит вытряхнул из сигаретной пачки тоненькую продолговатую пластинку. Зацепил ее между большим и указательным пальцами, протолкнул в щель между прямоугольным батарейным отсеком и рамой над педалью и цепью. Самый маленький в мире трековый передатчик, выбор Стивен. Разработан для изучения поведения птиц и мелких животных. Передает информацию о месторасположении объекта с нанесением на Гугл-карты. Прямо в мобильник Пита Хоффмана. Сделав свое дело, он побежал обратно. Но перед тем как оказаться в поле видимости, перешел на размеренный шаг. И уже перед входом широким, рассчитанным на зрителей жестом он загасил тлеющую сигарету о подошву сандалии. Пит успел и теперь точно знал, что делать дальше. С двумя оставшимися, Ленни и Мейером, проблем возникнуть не должно. Пит оставит их в доме связанными до приезда местной полиции, между тем как сам будет следовать по маршруту, который, позицию за позицией, прочертит GPS в его телефоне. Пока велосипед с передатчиком не остановится наконец возле дома Оникса. Там Пит припаркуется где-нибудь неподалеку, чтобы не особенно бросаться в глаза, и свяжется с Гренсом и Бирте, а те, в свою очередь, с немецкими, швейцарскими, нидерландскими, бельгийскими, британскими, итальянскими и американскими коллегами. Для нанесения удара совместными силами. Только после этого он сможет считать свою задачу выполненной. Именно так все и должно было быть. Но тут мысли Пита стали заплетаться. Ха-ха-ха-ха …пока не пустились в пляс. Потому что как только Пит вошел в дом и заговорил с теми, кто ждал его за обеденным столом, у него сложилось впечатление, будто мысли ищут друга и никак не могут найти. А слова и отдельные фразы напрочь утратили взаимопонимание и только пялятся вокруг с недоумением. Десятки тысяч мыслей вспыхивали горячими искрами и тут же гасли в сознании. Между тем как руки и ноги разрастались в разные стороны, словно ветви, и уже сплетались друг с другом. Ха-ха-ха-ха Пока среди них не мелькнула наконец одна, которую он так и не успел как следует осознать. Его накачали – да, это наркотики. Потому водка и показалась Питу такой горькой. Ха-ха-ха-ха И снова это мальчишеское хихиканье. Адский смех, вырывавшийся изо рта Ленни то роем зеленых шмелей, то стаей белых гиен, которые лаяли и плавали среди черных водорослей, пахших морским илом и еще чем-то соленым и липким. – Любовная бомба. Ленни сидел на своем месте над пустой тарелкой и походил на отвратительного маленького ребенка. Он поднял бокал и заглянул в широко раскрытые глаза Пита Хоффмана – прямо в душу. – Стимуляторы, Лацци. Теперь и у тебя в груди тоже любовная бомба. Яркие мгновенья осознания – так прорывалась реальность сквозь наркотический туман. Хоффман видел перед собой Ленни. …и Мейера тоже. Но не Оникса. – Может, мы хотим сделать небольшой сюрприз нашему датскому другу. Мгновения прорывающейся реальности, как обжигающие мозг искорки. И только Питу начинало казаться, что он видит, понимает, владеет собственным телом, как мысли и слова снова цеплялись друг за дружку, а руки сплетались. – …если, конечно, он нам друг, а не обманщик. «Место не менее важно, чем сам акт» – на этой фразе они его разоблачили. Раскусили и вышвырнули вон. Пит Хоффман пытался продраться сквозь окутавшую его пелену, потому что потерялась не только способность ясно мыслить и скоординированно двигаться. Пропал Оникс. Лидера в этом зале больше не было. Наверное, именно поэтому теперь с Питом говорил Ленни. – Да, да, Лацци, глаза тебя не обманывают. Здесь только мы трое – я, ты и Мейер. И это ты испортил нам праздник, вынудил Оникса оставить нас. Ты же знаешь, Оникс никогда не присутствует при записи, очень внимательно следит за этим. А это именно то, чем мы будем сейчас заниматься, – записывать тебя. Поэтому он и отправился домой, проверить, что ты за черт и что у нас делаешь. И снова истерический мальчишеский смех. – Можешь честно нам во всем признаться, прямо сейчас. Если тебя, конечно, устраивает такой вариант. Докажи нам, что ты не лжец, а действительно один из нас. Зеленые шмели. Лающие гиены. Вонючие морские водоросли. – Докажи, что можешь сделать с ребенком все, что угодно. Хоффман поднялся – точнее, хотел это сделать, но ноги не слушались. Тело будто утратило собственную волю. Но тут Ленни и Мейер подхватили его под руки и поволокли в комнату, где ждали две девочки. – Вот, пожалуйста… Пит Хоффман отпрянул, его закачало в разные стороны, но слабые, далеко не спортивные мужчины без труда удержали его на месте. Бессильный. Безвольный. Послушный. Связанный невидимыми узами по рукам и ногам. – Пусть будет хорошо всем: и детям, и взрослым. Хоффман посмотрел на двух маленьких девочек и вдруг закричал. Они сидели на кровати, такие же одурманенные, как и он. С любовной бомбой в груди. Но сквозь размытые черты пробивалась невыносимая, отрезвляющая ясность. Сквозь молчание – крик. Такие далекие, почти недосягаемые, и такие близкие. – Но… я не могу. Тут его голос сорвался. – Не могу. Вместо членораздельной речи из горла вырвалось нечто, похожее на воронье карканье. – Если я…