Пит отчаянно высматривал глазок камеры. Эту запись будет смотреть Оникс, после того как наконец прислонит велосипед к стене своего дома. Очень может быть, что он уже это делает. – …не могу… – Не волнуйся, дорогой друг, все в порядке. Не думай об этом. Хоффман снова замахал руками, пытаясь вырваться, но Мейер и Ленни опять удержали его. – Сначала мы разденем девочек, потом тебя. Их тоже простимулировали, правда, другими веществами, зато они точно знают, что делать. Можешь считать это наказанием за то, что ты – это не ты, а кто-то другой, кто хотел обвести нас вокруг пальца. Место не менее важно, чем сам акт, или как? Мы записываем. Мы продаем. Знал бы ты, сколько иногда приходится выложить комиссионных за новое лицо. А именно это мы и собираемся сейчас сделать: показать твое лицо. Лицо под лицом. Потому что лицо приносит гораздо больше денег, чем безголовое тело. Я думаю даже… В твоем случае… С двумя девочками одновременно – не меньше тысячи баксов за клип с каждого покупателя. А покупателей по своим каналам мы наберем много. Пит Хоффман бился, кричал, вырывался – безо всякой надежды освободиться или быть услышанным. – И это самое приятное, дорогой друг. Мы заработаем состояние, а ты будешь нас прикрывать. Бешеные деньги за какую-нибудь пару роликов! Сотни тысяч долларов, которые мы сможем пустить в том числе и на развитие нашего бизнеса. Сколько новых поддельных паспортов, сколько иностранных студенток по обмену! Наши рекрутеры будут поставлять нам самых красивых девочек. При этом они все так же крепко его держали. У Пита так и не получилось вырваться. А реальность все еще прорывалась в сознание обжигающими искорками. Итак, мы договорились. Вы с одной стороны, я и национальный следственный центр с другой. Встреча с Бирте, когда они оговаривали условия на случай провала или другой трудной ситуации. Если все полетит к черту и вам понадобится помощь датской полиции – я знать не знаю, кто вы. Тогда он, конечно, согласился на все. Он всегда делал так, потому что секретному агенту не на кого рассчитывать, кроме как на себя. Тогда Пит еще понятия не имел о том, что такое панический страх, который взрывает все изнутри с не меньшей силой, чем эти двое держат его снаружи. Если наркотики мешают сопротивляться, сопротивляйся наркотикам. Его последний крик прорвался в пространство комнаты хриплым шепотом, почти беззвучным. Пит больше не понимал, где он находится и существует ли вообще. По ту сторону реальности? Так или иначе, двое мужчин повалили его на кровать. …или все-таки по эту? Потом они же попытались связать ему руки. Так или иначе, все это происходило с ним, здесь и сейчас. И Пит ударил, несмотря на полное отсутствие силы. До сих пор в подобных ситуациях Пит Хоффман делал все, что угодно, – лишь бы не потерять доверия тех, кого должен был уничтожить. И эти его действия порой оставались с ним надолго, в виде мучительных бессонных ночей, когда рядом спала Зофия – тем спокойным, глубоким сном, который бывает лишь у уверенных в себе людей и утрачивается раз и навсегда. Все, что угодно, только не это Пит ударил, потом еще раз. Сквозь наркотическую пелену, сковывающий движения и мысли дурман. Ненависть придала ему жизни, это она направляла его руку. В этом состояло преимущество Пита перед теми, кто его держал. Но, одурманенный наркотиками, он не осознавал своей силы. Бил ли он сосредоточенно, мощно, прицельно или тыкал наугад кулаком? Поэтому, когда в один из редких моментов прорыва в реальность Питу удалось наконец высвободиться и двинуть Мейеру кулаком промеж глаз, в этот удар сама собой вложилась вся отмеренная Питу от природы сила. Вся, на какую он только был способен. Сработал инстинкт самосохранения – в ту секунду, когда Хоффману угрожало новое нападение. Поэтому он был удивлен, когда по лицу немецкого педофила заструилась кровь, – как действенностью удара, так и тем, что хлынувшая жидкость и в самом деле оказалась красной, а не черной, как сажа. Пит продолжал бить вслепую и уже не мог остановиться. Удары сыпались один за другим – на голову, шею, плечи Мейера. Но эти ужасные, душераздирающие крики исходили от кого-то другого. Похоже, все-таки от Ленни. Шокированный происходящим, Ленни отступил назад, вместо того чтобы броситься на помощь другу, лицо которого никогда больше не будет прежним. – Что же ты не смеешься, Ленни? Но Ленни только дрожал, парализованный ужасом, как будто впервые в жизни столкнулся с физическим насилием. – Смейся же, черт! Взгляд Хоффмана упал на полку с сексуальным реквизитом, и рука сама потянулась за собачьим поводком. На какое-то время Пит потерял равновесие, ударился об угол полки и почувствовал, как разорвался носовой протез. – Вы ведь делали это с детьми, так? Ленни успел добежать до порога комнаты, когда Пит Хоффман схватил его за руку, швырнул о дверной косяк и оборвал истошные вопли, затянув поводок вокруг шеи. – Ты ведь хотел играть. Считай это игрой. Ярость била из его глаз. Сам того не осознавая, Пит затягивал петлю все туже и туже. Пока наконец глаза Ленни не налились кровью и чуть не вывалились из орбит. Еще секунда, и ремешок перекрыл бы дыхание. Но за мгновение до смерти Ленни Пит услышал детский голос: – Прекратите! По-шведски. – Хватит! Пожалуйста! Хоффман замер вполоборота. Одна из девочек кричала на его родном языке, как такое могло быть? Или и здесь виноваты наркотики? Питу почудился голос Расмуса, Хюго или Луизы, плачущей, умолявшей его о чем-то… – Хватит, прошу вас… Чем же таким они его напичкали? Интересно было бы узнать состав этого коктейля. Заодно и как долго это еще будет продолжаться. – Ты… говоришь по-шведски? – Хватит, хватит, не убивайте его! И пока полузадушенный Ленни медленно опускался на пол, Пит Хоффман осторожно приблизился к одной из девочек. Светлые волосы забраны в хвост. Взгляд устремлен на Пита и в то же время куда-то мимо. Да, похоже, это она кричала. – Ты говоришь по-шведски? – Немного. Ее подруга глядела в пол, – как и когда впервые предстала перед Питом. Она была вне досягаемости, поэтому Пит сосредоточился на той, которая заставила его отпустить удавку. – Как тебя зовут? Она молчала и стояла перед ним, бледная как мел. Пит повторил вопрос по-английски, и тогда она ответила – шепотом, почти беззвучно: – Линн. – А раньше? Какое имя у тебя было раньше? Она медлила, как будто вспоминала. – Лллл… – Как-как? – Линнея. Так меня звали раньше. Итак, ее звали Линнея – маленькую девочку, которая закричала по-шведски, чем спасла жизнь своему мучителю. Сейчас она, бледная до прозрачности, стояла над ним, лежавшим на животе без сознания. Жертва – над своим несостоявшимся насильником. – Он… – Он выживет. Они снова разговаривали по-английски. Ленни выживет, как и та, из которой он высосал жизнь. Линнея?