– Уверен? – Был у меня один… приятель… Ну да, можно сказать и так. Который немного подмухлевал со страховкой и очень не хотел за решетку. Ну, если бы какому-нибудь Эверту Гренсу пришло в голову до него докопаться. Так вот, в таких случаях это наилучший вариант решения проблемы. Готов спорить, что, если бы ваш коллега вскрыл меньший ящик, непременно нашел бы там пару жестких дисков, обмотанных кабелем. А конденсаторы работают как батарейки… Много энергии и высокое напряжение, но на очень короткое время. Потом надо подзаряжать. Если жесткий диск поместить в очень сильное магнитное поле, информация на нем стирается. То есть электромагнит убивает и жесткий диск, и все, что на нем. И «подпрыгивание» очень хорошо вписывается в такое объяснение. – Черт бы его подрал! Это закричала Бирте – слишком громко и пронзительно, чтобы могла выдержать телефонная электроника. – Проклятье… Голос усиливался эхом в стенах узкого коридора. – Простите, но я… черт бы его подрал! Она охрипла. – Слишком поздно, Гренс. Все кончено. – Кончено? Но Хоффман вырубил электричество, и… – Все было кончено уже в тот момент, когда ящик с жестким диском подпрыгнул. Чтобы вычистить диск обычным способом, компьютеру требуется много часов. Но методом, который описал Билли, можно управиться в доли секунды. Гренс мягко высвободил телефон из ее пальцев, положил себе на ладонь, заговорил: – То есть, Бирте и Билли. Если я вас правильно понял, жесткие диски очищены. Тут голос Билли зазвучал увереннее, как будто парень сидел на стуле, а теперь поднялся. – Все намного хуже, комиссар. Они мертвы, насколько могут быть мертвы жесткие диски. И Бирте, которая уже возвращалась к коллегам, ожидавшим в зале, вдруг обернулась. – Ты еще не понял, Гренс? Все улики уничтожены. Теперь у нас против него ничего нет. Лицо педофила опухло, посинело и кровоточило в разных местах. Один глаз у Оникса заплыл, но он подмигнул Питу другим – когда очнулся после следующего, уже не притворного, обморока. Возможно, Питу Хоффману показалось, но, стоя над Ониксом в темном коридоре, он видел, как разбитые губы педофила сложились в подобие улыбки. Тикающий звук заряженных конденсаторов точно не был галлюцинацией, они оба его слышали. Слышали, как адская машина с жесткими дисками по ту сторону стальной двери стерла все ролики, фотографии и беседы педофилов в чате. Операция по удалению самого сердца «узкого круга» прошла успешно. Доказательства надругательств над детьми уничтожены. – Ты насиловал собственную дочь! Это кричала уже не Бирте, а Хоффман. – Ты кормил ее из кошачьей миски! Кричал и пинал лежавшего на полу Оникса. – И теперь мы должны тебя отпустить? Только потому, что у нас нет доказательств? Человек на полу улыбался. – Только потому, что уже… слишком поздно? Гренс и Бирте вернулись к коллегам, которые, все так же затаив дыхание, не сводили глаз с экранов. Говорить попросту было не о чем. За время их недолгого отсутствия цифра на табло в верхней части стены, похожая на нумерацию электронной очереди в банке или аптеке, увеличилась: с «тройки» до «семерки» для Соединенных Штатов и с «четверки» до «пятерки» для Европы. Семь арестов в Калифорнии, Флориде, Техасе, Айдахо, Нью-Йорке, Нью-Джерси, Мичигане. Еще пять в Дании, Германии, Бельгии, Швейцарии, Англии. Еще один щиток, в правом верхнем углу, показывал количество спасенных детей. Цифра на нем выросла с семнадцати до двадцати семи. Пит Хоффман прекратил пинать и кричать. Все равно это ничего не меняло и не могло утолить его ярости. Другое дело пистолет. Он еще раз ткнул дулом в ухмыляющееся лицо, пробурив новую дырку в тонкой коже. Раз уж все равно ничего нельзя сделать. Раз уж не получается наказать его иначе… Пит и раньше убивал, чтобы выжить. Ты или я. Себя я люблю больше, чем тебя, поэтому выбираю последнее. Но теперь было нечто иное. Убить – чтобы другие получили возможность жить. Так это ощущалось. Водительское сиденье в машине – идеальный пункт наблюдения за белым штакетником, окруженным ухоженными фруктовыми деревьями. За забором дом, куда уже начали прибывать патрульные машины. Пит дождался, пока женщины в полицейской форме не вывели на свет уличного фонаря тринадцатилетнюю девочку и ее младшего брата. Потом уехал. Той же дорогой, что и приезжал. С головой, кишащей вполне контролируемыми мыслями. С успокоившимися нервами и управляемым телом. Циркулировавшая в крови химическая смесь наконец потеряла силу. В прошлый раз, когда Пит преследовал велосипед с закрепленным в батарейном отсеке GPS-трекером, эта дистанция показалась ему очень большой. На самом деле всего ничего. Двадцать шесть километров – небольшая прогулка, если точно знать направление. Дом на побережье тоже встретил его ярко разрисованными полицейскими машинами. Их здесь было даже больше, чем возле виллы Оникса. Обычные патрульные, чуть дальше фургоны криминалистической экспертизы. А еще дальше, на фоне моря, которое теперь представляло собой сплошную темноту, маячила пара более скромных автомобилей социальной службы. Его остановили уже перед железными воротами. Долгая дискуссия, тщательная проверка документов на имя Карла Хансена, и вот Пит во дворе, заросшем сорной травой, а минуту спустя на кухне, в обществе высокого человека в гражданской одежде. Где-то здесь он оставил педофилов, называвших себя Мейером и Ленни. Пит представился офицеру довольно высокого, судя по его поведению, ранга. Сказал, что это он вызвал полицию, и тот кивнул в сторону террасы. – Мы нашли их там. Связанными, избитыми. Одного с собачьим поводком на шее. – Возможно. Насколько я помню, именно там они и были, когда я вошел. – Но звонок поступил от наших коллег из Скандинавии. – Я растерялся. Не знал, куда звонить. – Вы Хансен? Карл Хансен? – Все верно. – Гражданин Дании? – Да. – Случайно заглянули сюда и дошли до самой кухни? – Я гулял. Там, на скалах. Турист. Здесь просто фантастическое побережье, особенно для того, кто вырос в других условиях. Такое ощущение, что ты один на целом свете. А потом я услышал крик и побежал сюда. Криминалисты в латексных перчатках и с кисточками, обмакнутыми в похожую на сажу пудру, вежливо намекали, что офицер полиции и Хоффман мешают работать. Пришлось переместиться поближе к панорамному окну с видом на черную бездну. Тому самому, на которое еще несколько часов назад лидер педофилов указывал датскому гостю. – Крики? Что за крики? – Как будто… кто-то кричал от боли. – Но их не просто избили, их страшно избили. Тяжкие телесные повреждения, так бы я это классифицировал. Офицер полиции смотрел на Хоффмана. В его голосе не слышалось ни тени подозрительности, скорее сдержанное любопытство. – Думаю, у нас есть все основания говорить о покушении на убийство. Хотя в конце концов ему и удалось остановиться. Лично я истолковал бы это примерно так. – Возможно. Теперь настала очередь Хоффмана ждать ответа полицейского. – Ну а дети? Их вы видели? Неужели Пит ошибся и то, что он принял за невинное любопытство, было прелюдией к обстоятельному допросу? – Несмотря на весь этот беспорядок, – начал Хоффман, – насколько я успел заметить, дети все-таки были. И обходились с ними бесчеловечно. Думаю, тот, кто отделал тех двоих, спасал детей. Решил, что им нужна помощь. Звучит разумно, вам не кажется? Хоффман напрягся, ждал. Наконец офицер соизволил согласиться и последовал кивок. – Хорошо. Но как полицейский я все-таки должен поставить вопрос о степени насилия. Насколько это избиение было необходимо? – Оно было необходимо, судя по тому, что я видел. Чтобы обезопасить девочек от дальнейших издевательств. Пока кто-нибудь, вроде меня, не заглянул бы в дом, случайно проходя мимо. На этот раз прошло не так много времени, прежде чем полицейский пожал плечами. – Что ж, и это звучит разумно… Хоффману показалось даже, что мужчина ему подмигнул. – …что они это заслужили, я имею в виду. И все-таки, для порядка, больше вы там никого не видели? Меня, как вы понимаете, интересует тот, кто это сделал. – Нет, больше я никого не видел. – А если мои коллеги с кисточками найдут здесь ваши отпечатки? – Не удивлюсь. Я ведь был в доме, когда звонил вам. – Вот ответ, которого я ожидал.