И все это точно было. Поэтому комиссар и направился сейчас туда, чтобы обрести хоть какую-то почву под ногами. Поэтому и обрадовался так, когда у входа столкнулся с тем самым священником, который служил тогда прощальную церемнию. – Доброе утро. – Доброе утро. Могу я вам чем-нибудь помочь? Или просто осматриваете окрестности? Решили побыть наедине с собой в тихом месте… – Благодарю, я только загляну ненадолго. – Добро пожаловать в Северную часовню. Если возникнут вопросы, я к вашим услугам. Они вместе вошли в церковь и направились каждый в свою сторону. Пока наконец священник не оглянулся: – Собственно, я вас узнал. Эти слова, усиленные эхом в пустом здании, прозвучали как глас свыше. – Да, недавно я был здесь на похоронах. Правда, уже не помню… – Вы сидели где-то сзади, отдельно от остальных. Гроб без тела – такое даже у нас в диковинку. Поэтому, наверное, я и запомнил все в деталях. Гренс кивнул, как будто вспомнил, и спустя некоторое время продолжил разговор. – Простите, но… Теперь он окликнул священника, и уже его голос, неожиданно громкий, заполнил все пространство зала. – …у меня к вам еще один вопрос. – Да? Священник приблизился, всем своим видом давая понять, что слушает. – Вы сказали, «сзади, отдельно от остальных». Вы имели в виду меня одного? – Конечно. Вас одного. – А женщина? Моих лет, темные короткие волосы… – Вы сидели там один. И, как я уже говорил, отдельно от остальных. Поэтому, наверное, я вас и запомнил. – Теперь я совсем ничего не понимаю. Гренс опустился на жесткую деревянную скамью. – Передние ряды были заполнены до последнего места. И там, на каменном возвышении, стоял гроб, окруженный свечами. Множество стеариновых свечей… – Все так. – А вон там, за небольшой ширмой, которой сейчас нет и которая несколько загораживала вид, сидел я. – Да. – Один? – Да, только вы. Когда священник, убедившись, что тема исчерпана, оставил его одного, Эверт Гренс лег на деревянную скамью и принялся разглядывать роспись на потолке. Только так и можно было не упасть. Комиссар оставался в таком положении час или два, пока, наконец, не решился вздремнуть. А потом сделал звонок, который только и мог прояснить ситуацию. – Эверт? Зофия ответила не сразу. – Да, мне нужна твоя помощь. – Это срочно? Я могла бы перезвонить позже. С удовольствием поболтала бы с тобой, особенно сейчас, когда Пит вернулся домой. Но урок скоро начнется, ученики уже заходят в кабинет. Гренс прикрыл глаза: – Это быстро, Зофия. Помнишь ту фотографию, которую ты показывала мне на кладбище? С «якобы похорон»? Возле могилы с пустым гробом Линнеи? – Да. – Где ты ее нашла? – Увидела на… подожди, я ее даже сохранила. Грохот на заднем плане. Царапающий звук, как будто выдвигают стулья. Ученики уже в кабинете. – Вот, нашла. Так что тебя интересует? – Если верить Эрику Вильсону, я там тоже где-то должен быть. – Правда? – Да, точно. Поэтому я тебе и звоню. Ты меня там видишь? Она шикнула на учеников, и шум стих. – Сейчас посмотрю. Все стоят в ряд, многие в черном, и… да, Вильсон прав. Ты здесь есть, на некотором отдалении от остальных. – Кто-нибудь стоит рядом со мной? – Рядом с тобой? – Да, ты… – Слушай, Эверт, сейчас я прекращаю разговор. Но я пришлю тебе ссылку. Сам посмотришь, окей? Телефон сигнализировал о получении сообщения. Вот этот снимок. Гренс сам позаботился о том, чтобы он был сделан. Это о нем говорила Зофия той ночью на кладбище, и Вильсон тоже. Но сам Гренс никогда не видел его вблизи. Только теперь пригляделся. Просмотрел группу людей в черном, как это только что сделала Зофия, с левого конца до правого. Вот, это наверняка он, комиссар Гренс. Эверт Гренс поднес телефон к глазам. Коснулся экрана двумя пальцами, увеличил. Потом еще увеличил. Он был там, в нескольких метрах от остальных. Один. Гренс побежал к парковой скамье возле могилы Анни. Он всегда сидел здесь. Все те годы, когда приходил ее навестить. Скамья была, это точно. Пот медленно стекал каплями на лоб, быстро струился по спине. Скамья стояла, она не была плодом его воображения. А когда Гренс опустился на свое обычное место, смог ощутить неровности дощатого сиденья, потрогать пальцами облупившуюся краску. Вот здесь сидела Йенни, так похожая на Анни. Гренс помнил, как почти задремал и даже успокоился ненадолго, а потом мир словно содрогнулся. Оказалось – всего-навсего незнакомая женщина посягнула на скамейку, которую он до сих пор считал своей собственностью. И все-таки что за дикое, непрекращающееся головокружение… Выходит, на похороны Линнеи он явился в компании… бестелесного призрака? А потом один на один разбирался с отцом Линнеи? Выходит, и на этой скамейке он тоже сидел тогда один и разговаривал сам с собой, потому что никакой женщины не существовало. Не было никакой Йенни, которая так напоминала Анни. И никакой могилы с белым крестом и табличкой «Моя маленькая девочка». И это не он первый вошел тогда к Элизе Куэста, а совсем наоборот. Она постучалась к нему, чтобы рассказать о Линнее, которую должны были объявить мертвой. А потом этот разговор пробудил мысли о другой девочке, о которой Элиза Куэста вообще ничего не знает. Комиссар не умел плакать. Пару раз после того, как вышел из детского возраста, – вот все, что у него до сих пор получилось. Но сейчас он разрыдался. Сначала осторожно и неуверенно, а потом внутри разбушевалась буря. Гренс вспомнил Хоффмана и то, как тот рыдал в туалете в Калифорнии и будто старался втянуть слезы обратно, но те не слушались. Именно так Гренс чувствовал себя в этот раз. Как будто то, что слишком долго ожидало своего часа, наконец прорвалось наружу. То есть расследование пропажи девочки Альвы было инициировано исключительно в его голове. Неужели Гренс и в самом деле мог такое выдумать? В то время как другое расследование, то, которое действительно существовало и развязало его фантазию, если верить Элизе Куэста, вывело его на реальную девочку по имени Линнея и не менее реальное сообщество педофилов, из лап которых удалось вызволить стольких детей. Он смотрел на белый крест, который все больше расплывался, потому что слезы не останавливались. Но я стоял возле той могилы, которую Йенни продолжала навещать, несмотря на то что тела в гробу не было. Всего в нескольких рядах отсюда, почему я не могу ее найти? «Моя маленькая девочка» – или она имела в виду мою девочку? Мою маленькую девочку, которая пропала однажды, после того как ее вытащили из машины. И о которой я так и не поговорил с Анни. Мою маленькую девочку, на чьих похоронах я не был, как и позже на похоронах ее матери, Анни. Мою маленькую девочку, которая покоится где-то там, в мемориальной роще. Месяц спустя В первые дни после возвращения на службу Гренс избегал кабинета шефа. К кофейному автомату пробирался окольным путем, через черную лестницу, так же и обратно. Пока однажды утром он не застал Эрика Вильсона у себя в кабинете на вельветовом диване. Засада, рано или поздно этого следовало ожидать. Разговора о том, чем занимался во время отпуска один из комиссаров следственного отдела, было не миновать. Крайне затруднительно сохранить в тайне то, что стало достоянием журналистов всего мира. О разоблачении международного педофильского сообщества сообщали все крупные газеты и телевизионные каналы как в Европе, так и в США. Волей-неволей пришлось вытаскивать на свет каждый несанкционированный начальством шаг, начиная с разговора на кухне Хоффмана и поездки в Копенгаген и Сан-Франциско. И Вильсон задействовал весь бюрократический талант, чтобы придать расследованию видимость законного действа – в рамках международной полицейской операции. С тех пор прошло почти три недели. А увесистые кипы распечаток из разных педофильских чатов до сих пор громоздились на столе Гренса. Они мешали, отвлекали внимание, когда комиссар пытался взяться за что-нибудь другое, и не давали спать по ночам. И с этим, конечно, надо было что-то делать. Отнести в архив. Просто уничтожить. Или отправить обратно, в управление датской полиции, чтобы дать им возможность пополнить свои архивы. Упаковать и отправить, прямо сейчас. Оставить наконец в прошлом расследование, которое никогда не будет завершено. Потому что и без этих двух девочек там остается один в принципе неразрешимый вопрос. Один из педофилов никогда не будет пойман. Некто Редкат, который, как и Оникс, прятался за плавающими IP-адресами. Ну, а что если…