Показалось или где-то прошелестело странным эхом: «дома, дома…». Видимо, инфернальное эхо отразилось в ее глаза, потому что Лель подошел, мягко обнял за плечи. — Ты чего? Напугалась? Сама же хотела… Тори собиралась сказать: ничего она изначально не хотела, а самое главное — чтобы Леська не пропадала, и не приходилось искать ее призрачные следы в жутких заброшенных домах, но тут же подумала, что иначе она бы не встретила Леля. И промолчала. Жизнь — сложная штука. И неоднозначная. — Я потеряла последний след, — грустно сказала Тори. — Никто не снимал здесь «Сладкий сон». Иван ошибся. Из-за этой его ошибки в моей жизни произошел невероятный крен. Она бросила виноватый взгляд на Леля. — Я не жалею, — добавила с намеком. — Только не знаю, что теперь делать дальше. — По крайней мере, в ближайший час нам нужно… Лель прервался на полуслове, внимательно вглядываясь в кучу каменной крошки. Тори проследила за его взглядом и увидела что-то небольшое, но яркое, выбивающееся из общей картины. Прозрачный кусочек слабо переливался радугой в груде ржавых обломков, припорошенный пылью. — Что это? — спросила Тори. Лель покачал головой. — Сейчас посмотрю. Парень осторожно, стараясь не поднимать клубы пыли, пробрался к обломку, потянул… — Это какая-то девочковая безделушка, — сказал он, рассматривая ладонь. Слегка дунул, и пыль все-таки поднялась. А следом — громко чихнул, взметая новые клубы. — Дай посмотрю, — Тори полезла к нему, сбивая об обломки кирпича ноги. Открытые сандалии не подходили для подобных экспедиций. — Заколка, — сказала она, принимая из ладоней Леля совершенно дикую в этой обстановке вещицу. — Всего-навсего… Это… Он с недоумением наблюдал, как в ее глазах усталое равнодушие сменяется узнаванием, переходящим сначала в легкое волнение, а затем — моментально — в самую настоящую панику. — Эта заколка… заколка… — Стой, — конечно, Лель понял: происходил что-то неправильное. — Ты о чем? — Это Леськина заколка, — кричала Тори, и, кажется, ее трясло. — Леськина, понимаешь?! Он мягко обнял ее за плечи, осторожно вынул из трясущихся рук кусочек яркой пластмассы. — Успокойся, — Лель повертел в пальцах безделушку. — Это просто ширпотребовская заколка. Китайская. Их таких в мире, может, миллион. Он поднес к лицу Тори заколку тыльной стороной. — Мейд ин чайна… Тут должно быть так написано… Как будто это должно было ей все объяснить и успокоить. — Не написано… Но, скорее всего, просто стерлось. Возможно, нынешнее поколение детей тоже любит шариться по этим руинам. Какая-то девочка обронила. Только и всего. Тори попыталась взять себя в руки. Нервы, это все проклятые нервы. Она сосредоточилась, так хотела увидеть на выбитых в пластмассе «мэйд ин чайна», что, кажется, даже увидела. Там было много всяких царапин и мелких трещин. Возможно, надпись скрывалась под ними. Постепенно дыхание пришло в норму. — Слишком много совпадений, — прошептала она, успокаиваясь. — Просто подсознание во всем ищет ее присутствие. На твоем месте кто угодно видел бы то, чего нет. Платье, сандалии, заколка… Тори, ты просто хочешь, чтобы это были вещи твоей подруги… — Может быть… — На той заколке был какой-то опознавательный знак? Тори покачала головой. — Я просто видела у нее что-то похожее в волосах. Она сказала — мамина. Так же как и платье. Она все это нашла в коробке с мамиными вещами. — Вот видишь… Лель улыбался: светло и понимающе. — Знаешь, — он заговорщицки наклонился к ее уху. — Тебе нужно съесть что-нибудь особенное. Что ж, Лель прекрасно знал, чем можно утешить расстроенную девушку. Невероятно расстроенную. * * * Вопреки ожиданиям Тори, они зашли вовсе не в какое-нибудь необычное кафе, а в самую простую столовую. Блестели медные лотки с выложенными гарнирами, в глубоких чанах томились мясные блюда. На самом верху витрины расположилась выпечка, а в небольшом прозрачном холодильнике разноцветно остывали пирожные. Тори с удивлением посмотрела на Леля. Он по своей привычке мило подмигнул: — Это как раз то, что надо сейчас… Теть Зин? — Лель окликнул грузную подавальщицу с выбившимися русыми прядями из-под поварской, где-то даже кокетливой шапочки. Конечно, он и здесь всех знал. Тетя Зина внимательно посмотрела на пришедших, сощурилась, сначала не понимая. Но внезапно расплылась в умопомрачительной улыбке: — Ленька, иди ж твою! Какими судьбами? Как Лидия? — Спасибо, хорошо, — он улыбался во весь рот. — Приехал вот. Хозяйственные всякие дела. Ураганом крышу повредило, Старуха меня вызвала в авральном порядке. — Да, — вздохнула тетя Зина, подпершись руками в наливные бока. — Тут у нас делов этот ураган наворотил. А к нам чего? Неужели соскучился? — Твои котлеты с пюрешкой, — Лель закатил глаза. — Я долгими зимними вечерами о них грезил. И рекламу тебе вот делаю… Он легонько подтолкнул Тори вперед. — Моя хорошая знакомая… Виктория. Думаю, она тоже не забудет, как попробует. — Туристка? — тетя Зина впервые удостоила вниманием Тори. Окинула ее пронзительным, изучающим взглядом с головы до ног. Тетя Зина находилась в возрасте хорошо за сорок, а, может, даже и старше, но в этот момент почему-то очень напомнила Тори девушек, с которыми ее знакомил Лель. Все они — и шоколадница Нара, и медичка Тина — смотрели на Тори так же странно: внимательно, напряженно и в то же время снисходительно. Изучали, но не ее саму, а насколько она имела право находиться рядом с их обожаемым Лелем. Все тут души не чаяли в нем, и любая незнакомая спутница с ним вызывала исследовательский интерес. Как насекомое, чтобы выяснить — опасное или нет. Только вот от голоса тети Зины не появлялось никаких мурашек. — Я тут все детство завтракал, обедал и ужинал. Лель довольно зажмурился и стал похож на кота, вспоминающего перепавшую ему крынку сливок. — Старуха готовить не любит, вот и водила меня сюда. А потом я уже и сам… Тут школа недалеко. — У тети Зины всегда для тебя что-нибудь вкусненькое находилось, — разулыбалась подавальщица. — Ты к эклерам еще не остыл? — О-о-о, — Лель закатил глаза. — Пирожные тут божественные. А эклеры — это просто фирменный знак. Тори вдруг почувствовала, что жутко проголодалась. Интересное дело: еще полчаса назад ее тошнило при одном воспоминании о какой-либо еде, а тут внутри открылась бездонная яма. И пюрешки ужасно захотелось, и котлеток. И эклеров… В желудке заурчало. — Здесь воздух такой, — с пониманием кивнул Лель, который даже вид делать не стал, что не услышал этот звук. — Возбуждает аппетит. Никакого аперитива не требуется. Тетя Зина подтвердила: — Ничего такого лишнего не требуется. Тебе как всегда положить? Она потеряла всякий интерес к девушке, полностью поглощенная стремлением накормить любимца. — Мне, как и ему, — робко вставила Тори. Еда и в самом деле оказалась божественной. В пушистой пене взбитой картошки желтело озерцо расплавленного масла. Пюре выглядело невесомым, как облака, и так же таяло во рту, оставляя почему-то едва уловимый привкус розмарина. А котлета… Сочная и мягкая, воплощение кулинарного шедевра. Но самое главное — то ощущение, в которое впала Тори, как только поднесла первую ложку ко рту. Она… оказалась в детстве. Не «как в детстве», а именно — в детстве. Такого яркого, незамутненного вкуса у взрослых просто не бывает. Мир стал огромен, загадочен и в то же время — бескрайне дружелюбен. Обнажились до невероятной чувствительности запахи, Тори растворялась в остром восприятии чуда каждого момента. Здесь и сейчас. Не было никакого прошлого, что давило грузом на плечи. Не планировалось будущее, напрягая количеством несделанных дел. Один-единственный и неповторимый чудесный момент, в котором ты существуешь. Это было волшебно. Тори допила компот и только тогда вспомнила, где она находится. Обед закончился, а вместе с ним — невероятное пронзительное ощущение беззаботности и счастья. Тори уже не ребенок, и почти забыла, каким свежим и удивительно прекрасным мир был для нее еще лет десять назад. Она с благодарностью кинула взгляд на линию раздачи, хотела подойти к тете Зине, сказать что-нибудь приятное. Невзирая на неприветливое равнодушие, с которым та встретила ее.