— А что они охраняли? Раиса Семеновна глубоко вздохнула. — Молодежь совершенно не знает историю, — в ее голосе появилось возмущение. — Неужели никогда не слышала о статуях, скрытых на дне Лебеля? — Слышала, — Тори была рада, что не пришлось врать. — Они их охраняли? — Ладно, — Раиса Семеновна отложила в сторону блокнот и карандаш с кенгуру. — Время у меня сегодня есть, расскажу с самого начала то, что знаю. Изначально на этих землях жил народ, который назывался ленси. Исчезли они в глубине веков, как многие-многие другие, словно и не были. Растворились среди прочих народов, оставив только загадочных «дедов», так они называли изваяния. По всей территории нынешнего Лебеля стояли эти «Деды». Их было около трехсот — каменных и деревянных. Выделялись две главных. К югу на холме стояла каменная глыба, которую с незапамятных времен называли Старуха. Исследователи описывали, что для «палеонтологической Венеры» она была довольно хороша собой. Конечно, в соответствии с понятиями женской красоты у ленси. Крутобедрая вне всяких мыслимых пределов и плосколицая, но с таким внутренним очарованием, что не поддаться ему было невозможно. Вокруг нее располагалась целая свита из божков поменьше — тридцать каменных и около сотни деревянных, но все с женскими фигурами. Ровно напротив нее с северной стороны озера стоял такой же огромный идол, окруженный уже мужскими изваяниями. — И он назывался Старик, — не удержалась Тори. Раиса Семеновна покачала головой. — По нашей логике, конечно, так и выходит, но у ленси была своя логика. И они называли его «Он». Старуха и Он смотрели ровно друг на друга через леса и овраги, взгляд во взгляд, разделенные несколькими километрами. Конечно, тогда нельзя было подняться в небо и убедиться, что так оно и есть, но ленси твердо знали: изваяния, не моргая и не отрываясь, смотрят в глаза друг другу. И… Раиса Семеновна глянула на Тори. — Самое удивительное, когда ленси появились в этой местности, изваяния уже были здесь. «Деды были всегда», — так говорили, — «Ленси были не всегда, а деды — всегда». И идолы изначально имели другой облик. Это уже ленси «подстроили» статуи, чтобы те стали похожими на них. — Зачем им это? — удивилась Тори. — Можно только догадываться, но скорее всего, ленси хотели подчеркнуть свою причастность к высшим силам, чтобы уже никто не сомневался. Фигуры стали коренастыми, квадратными, как сами ленси, с вдавленными в плоские лица носами и припухлыми раскосыми очами. — Интересно, а какие образы скрывались под «творчеством» ленси? Раиса Семеновна прикрыла глаза, вспоминая. — Изначальная богиня была не огромна, а высока и стройна. Одежда ее состояла из трех венков. Первый охватывал золотые волосы, уложенные в высокую прическу, второй висел на плечах статуи, прикрывая грудь, в третий юбкой, состоящей из колокольчиков, спускался с бедер. Когда ветер запутывался в колокольчиках, они начинали «петь», и музыка становилась все пронзительнее, поднимаясь к верхним венкам. А на согнутой левой руке Богини сидел маленький мальчик и улыбался. Учительница распахнула глаза, словно вернулась из далекого прошлого, и, увидев открытый рот Тори, рассмеялась: — Не настоящий мальчик, конечно. Тоже изваяние. — Вы говорите, как будто сами все это видели, — выдохнула Тори. — Деточка, есть истории, которые передаются из поколения в поколение. И только из уст в уста, поэтому никаких упоминаний о них ты не найдешь в летописи. Просто в моем роду всегда знали это. Ребенок же, когда приходит время, знает, как подняться на ноги и сделать первый шаг, а затем — другой? Так и я откуда-то знаю. Ты первая, кто на моей памяти спросил об этом. А больше мне и передавать-то некому. Сын вообще ничего, кроме своего бизнеса не видит, да и внуки считают нашу историю «бабкими сказками». Возможно, заинтересуются, когда подрастут, хотя я в этом очень сомневаюсь, но к тому времени, может, меня в живых не будет. — Жаль, что вообще ничего не осталось, — Тори и в самом деле было жаль. — Рисунки остались, — сказала учительница. — Этот сукин сын, перед тем как разбить кувалдой статуи и сбросить обломки в озеро, все-таки зарисовал их. — Вы говорите про проклятого священника? — О нем, святотатце, — подтвердила Раиса Семеновна. — Знал ведь, что совершает преступление против культуры. — И где эти рисунки? — спросила Тори. — Я слышала, что у вас… Раиса Семеновна пожала плечами: — У меня? Откуда? Кажется, в нашем краеведческом музее хранятся, в области. Они переходили из рук в руки, и археологи, которые здесь лет двадцать назад удосужились начать исследования, собирались их в Санкт-Петербург забрать. Но что-то, кажется, им помешало. Не знаю наверняка, может, часть записок из Лебеля и ушла. — И как вы думаете, что могло им помешать? Учительница пожала плечами. — Может, то, что свело с ума изверга, разбившего статуи? В его записях, там же, где и рисунки, есть намеки на то, что он узрел грандиозно-инфернальное в древних идолах. В его ужасном поступке явно нечто большее, чем изничтожение «огнем и мечом» языческой культуры. Я думаю, он каким-то образом увидел истинную форму Старухи. Изначальную природу, скрытую за тем, что налепили на нее позже ленси. И она свела его с ума своей запредельной инфернальностью. Хотя есть и другая версия — романтичная. — Он в нее влюбился? — догадалась Тори. — Влюбился, во избежание искушения разбил статую, а затем, безутешный, бросился за ней в озеро? — Ну, — улыбнулась Раиса Семеновна, — что-то вроде того. * * * Уже совсем смеркалось, когда Раиса Семеновна вышла провожать Тори на крыльцо. В воздухе разливался одуряюще запах неведомых цветов. Флер мяты, но более густой, сладкий, хотя и с горчинкой… Сложный, парадоксальный: плотный и в то же время — неуловимый. То ли от рассказов старой учительницы, то ли от этого аромата, но Тори вдруг показалось, что воздух вокруг — живой. Что-то в нем переливалось и хрупко пульсировало. — Ты одна доберешься? — расстроено спросила Раиса Семеновна. — У меня артрит как назло разыгрался к непогоде, не могу далеко от дома отойти. Тори несколько раз набирала Леля, но он оставался недоступен. — Ну, я же нашла вас сама, — улыбнулась Тори, — по своим же «следам» и вернусь. Странно, но уходить не хотелось, хотя с каждой минутой ночь становилась ближе. Здесь так уютно, и все это — и дом, наполненный старинными вещами, и пьянящий запах цветов, и небольшой садик, заботливо возделанный хозяйкой. Но про какую непогоду она говорит? На небе — ни облачка. Тори опустила голову и поняла, что Раиса Семеновна заметила этот жест. — Будет дождь, — кивнула она. — Я лучше любых синоптиков чувствую. Удивительное дело. Тори почему-то казалось, что в Лебеле никогда не бывает ни дождя, ни снега, ни паводка, ни листопада. Словно навечно здесь правят бал яркое солнце, голубое небо, белоснежные взбитые облака. — Даже не верится, — призналась она Раисе Семеновне. — Здесь все так… — Прекрасно? — прищурилась хозяйка. — Это не всегда. И поверь мне — дождь точно будет. И лантана об этом знает. Она всегда активируется перед неприятностями. За день, а иногда — за несколько дней. С дуновением легкого ветерка Тори вдруг поняла, что аромат доносился от кустов в больших горшках, расставленных от крыльца к калитке, и еще — прямо под стенами дома. — Да, лантана, — кивнула Раиса Семеновна. — Она самая. Растение экзотическое, капризное, у нас их выращивают, как комнатное растение. Но мне нравится украшать сад. И аромат… Чудесный, правда? Тори кивнула, разглядывая плотные пушистые помпончики соцветий, несчетным ярким множеством покрывающими кусты. Над горшками словно вздымалась разноцветная, радужная пена. По краям корзиночек густо заливало розовым, а в середине маленькими солнышками горели крошечные цветочки. Над этими цветами и стояло то самое марево, которое одушевляло воздух. Она собралась протянуть руку, чтобы тронуть прекрасные бутоны, но Раиса Семеновна крикнула: — Осторожно! Тори вздрогнула и обернулась недоуменно. — Они небезопасны, — виновато извиняясь за резкий окрик, произнесла старая учительница. — В листьях — токсичные вещества, их сок весьма ядовит. Если сорвать ветку, то можно получить серьезный ожог. — Но я не собиралась рвать, — тоже уже виновато произнесла Тори. — Они такие красивые… — Красота содержит обратную сторону, — сказала Раиса Семеновна как-то слишком уж удрученно. — Даже этот аромат, который я просто боготворю, хоть и безобиден для человека, но отравляет животных. Токсичные вещества разрушают печень коз и коров. Я люблю кошек и собак, но не завожу их из-за лантаны. Это мой выбор, да. Но знаешь, что удивительно? Цветы совершенно безвредны для бабочек и пчел. И в огромных количествах привлекают самые невозможные в наших краях виды. — Я заметила, что вокруг них воздух будто шевелится, — сказала Тори. — Разве может аромат колебать пространство? Раиса Семеновна улыбнулась: — Это Грета. Тори не поняла. — Вторая причина, по которой я развожу с риском для здоровья лантану. Стеклянная бабочка Грета Ото из нимфалидов. Они всегда прилетают на зов этого цветка из неведомых земель. Наклони немного голову. Теперь, когда Раиса Семеновна это сказала, Тори вдруг и в самом деле увидела. Воздух колебался не сам по себе. Он дрожал от взмахов сотни маленьких крылышек. Невесомые бабочки, нежные и утонченные, будто хрустальные, парили над цветами. Настолько прозрачны и тонки, что светились насквозь, словно стекло. А когда Тори наклонила голову, то под другим углом они начали переливаться мыльными пузырями, излучая радужные блики. Словно угадав, что их заметили, одна из переливающихся бабочек села на плечо Тори. Может, приняла ее за цветок (это бы девушке польстило), то ли устала и не нашла ничего более подходящего для отдыха. Осторожно, боясь спугнуть, Тори скосила глаза на прекрасное создание. Теперь в непосредственной близи она разглядела, что видимой бабочку делает только красновато-рыжий отблеск, обрамляющий края крыльев. Какая-то мысль пронеслась у Тори в голове, но исчезла. — Они тоже ядовиты, — печально вздохнула Раиса Семеновна. Тори испугалась. — Но только если их съесть, — добавила женщина, успокаивая. — Токсичность и прозрачность: их защита от хищников. Вот ведь странно, да? Бабочка — один из самых прекрасных и романтических образов, но если копнуть глубже… Некоторые из них пьют слезы, питаются дерьмом, мочой, разлагающимся мясом и убивают других насекомых. У всего на свете есть чистая и грязная сторона. По крайней мере, у всего живого. Никто не однозначен. — Плохие новости, — вздохнула Тори. — Честно говоря, мне не хочется об этом думать. Лучше просто любоваться без задних мыслей. Иначе с ума сойдешь. И тут она точно почти не сошла с ума. Потому что только сейчас поняла, что на плече у нее сидит… заколка Леськиной мамы. — Бог мой, — выдохнула Тори. Спокойно, это все от нервов. — Что случилось?