Глава вторая. Русалки и самолеты Когда долгая трель звонка опять не дала никаких результатов, Тори зачем-то принялась молотить кулаками по входной двери. Это было безнадежно и глупо, но ничего больше она придумать в тот момент не могла. От солнечного сплетения поднималось липкое беспокойство, которое с каждой минутой переходило в страх. Соседка выглянула на лестничную площадку — сначала чуть приоткрыв дверь, а увидев знакомое лицо, вышла совсем. — Тори? — встревожено спросила она. — Почему ты так колотишься в квартиру Олеси? — Нина Ивановна, — опомнившись, девушка потерла отбитые костяшки. Они покраснели и болели, но Тори заметила это только сейчас. — Вы не знаете случайно, где Леся? Нина Ивановна покачала головой и задумалась: — Несколько дней назад ее видела. Столкнулись на лестничной площадке. Поздоровались. А что такое? — Я уже дня три дозвониться не могу… — Не знаю, — Нина Ивановна встревожилась. — Тихо было, ничего такого. Два месяца назад тут молнии искрили, когда они с Иваном разбегались, весь дом наблюдал «боксеры» и майки Ванины, летающие по двору. Олеся с балкона чемодан вывернула прямо под окна, часть белья на ветвях повисла, так новогодними украшениями и маячили, пока небольшой ураган с дождем не случился… Тори кивнула. — Знаю. А последние несколько дней — вчера, позавчера? Может, вспомните что-то необычное? — Успокоилась она, а, поди, и в депрессию впала. Хотя… Когда я ее в последний раз видела… Ой, нехорошо так говорить: «в последний». В крайний. У летчиков не принято называть рейс «последним». Тори согласилась. Жуткое было что-то в этом «в последний раз видела». — Тогда у Олеси взгляд такой… Не депрессивный вовсе, наоборот, умиротворенный что ли. Но… Нина Ивановна замялась, подбирая слова. — Сытый, да? — тоскливо спросила Тори. — Точно! — обрадовалась соседка. — Так посмотрела, что я беседовать не захотела. Быстро поздоровалась и все. Можно сказать, убежала. Чего испугалась? Сама не знаю. С тех пор тихо у нее. Раньше хоть сериалы смотрела или музыку включала — стенки у нас тонкие, я слышала. Последнее же время — тишина кромешная, ни половица не скрипнет. Один раз только… Нина Ивановна замялась. — Что? Говорите! — взмолилась Тори. — Глупость, наверное. Но мне странным и в самом деле показалось. Я на балкон как-то ночью вышла, душно было, дыхание перехватывало. Подышать, значит, вышла. И у Олеси балкон открытый. А из квартиры такое курлыканье раздается. Нежное, нежное. Я удивилась еще, что у Олеси ночью гости. — Мужчина? — Да в том-то и дело. Женщина. Голос женский был. И такой… Одуряющий. Как восточные духи. Затягивающий. — И что она говорила? Единственной женщиной, которая гостила у Ивана и Леськи, а потом — уже только у одной Леськи, была Тори. А она несколько дней вообще здесь не появлялась. Не говоря уже о ночевках. — Сложно разобрать, голос нежно-тягучий, сразу в сон клонит. Как будто экстрасенс там, или гипнотизер. Такой… целительный. Курлычет ласково так: «Слушай меня, будь со мной, выполняй, погружайся…», а потом я словно в беспамятство впала. Очнулась, когда Барсик мне когти в ногу запустил. Всегда такой добродушный, а тут словно валерьянки опился, дурниной орет, шерсть дыбом, искры из глаз. Пока его, дурака, успокаивала, за соседским балконом опять все тихо стало. — Она же вам ключ оставляла от квартиры? Давайте посмотрим, вдруг что-то и в самом деле случилось. — Забрала, — вздохнула Нина Ивановна. — Собиралась после ухода Ивана замок менять, вот и забрала. Уж месяц как. Сказала, что от новой двери занесет. — Дверь, наверное, придется ломать, — произнесла Тори, с печалью разглядывая темный металл. Он выглядел довольно крепким. — Да уж, — согласилась соседка. — Навряд ли она Ивану ключ оставила после всего, что случилось. Ты в ЖЭК наш обратись, там слесарь — золотые руки. Все аккуратно вскроет. — А вы? — Тори с надеждой посмотрела на Нину Ивановну. — Может, вы обратитесь? Вас знают, а я-то кто? — Вот именно, что тебя не знают, — непонятно ответила соседка. — А я им уже… Она покачала головой. — В общем, прямо в ЖЭК и обращайся. До свиданья. Когда Нина Ивановна скрылась в своей квартире, Тори спустилась во двор. Не было уже никаких сил таращиться на закрытую дверь. Теперь она казалась зловещей. В растерянности Тори села на лавочку. Знакомая обстановка казалась сейчас странной. Мир словно перевернулся за те полчаса, когда Тори уже не просто почувствовала, а поняла: с Леськой явно что-то случилось. Ветра не было, вот ни единого дуновения, но старые качели скрипели, раскачиваясь на ржавых цепях. И этот противный звук шурупом ввинчивался в виски, отдаваясь в затылок. Так, что даже подташнивало. На третьем этаже в Леськином окне белела легкая кисея. Тори пыталась уговорить себя, что Леська где-то загуляла, но понимала: нет. Не могла. Ломать дверь? К кому обращаться в таком случае? И как она попросит вскрыть квартиру, к которой официально никакого отношения не имеет? Но… Тори хлопнула себя по лбу. Есть человек, что на законных основаниях может сделать это. И Вира же говорила! Хотя этот тип и был последним, к кому Тори хотелось обращаться. — Леська пропала, — выпалила она сразу. — Знаешь? Много ему чести — здороваться. Тори злилась на Ивана, который явно имел отношение к Леськиной пропаже. В смысле, все эти события начались из-за него. — Слушай, — устало выдохнул он, — мне уже так надоели ваши бабские шту… — Телефон не отвечает несколько дней. Я полчаса в квартиру пыталась дотарабаниться. Глухо. В «Электронике» рвут и мечут — Леська не появляется на работе. Ее нигде нет. — Как нигде? — оторопел Иван. Кажется, он что-то начинал понимать. — Как, как… Вот так. Честно говоря, не знаю, когда именно Леська пропала. Мы не виделись несколько дней. Думала, что она… Хотела сказать «дурит», но это выглядело так, будто Тори на стороне Ивана. — Переживает, — выговорила наконец-то с укоряющим подтекстом. — Ты когда ее видел? В мобильном повисло напряженное молчание. Иван вспоминал. — Последний раз… — задумчиво выдохнул он. — Видел очень давно, а слышал… Как раз накануне, когда мне шины прокололи. Это же ее рук дело? Тори хотела похвастаться, что тоже имела отношение к этой блистательной операции, но сочла сейчас такую риторику неуместной. Просто промычала что-то нечленораздельное. Вроде — да, а вроде — нет. — Она говорила что-нибудь? Ну собиралась куда-нибудь? Вообще: что она говорила? — Да орала всякие гадости. Как всегда. Грозилась, что закончу свою жизнь в страшных мучениях на больничной койке никому не нужный и одинокий. А потом… Слушай, она и в самом деле уже несколько дней меня не беспокоит. А я еще думаю: почему так хорошо-то стало… Тори вдруг сразу и безнадежно устала. Не было сил даже огрызнуться на то, что ему без Леськи «хорошо-то стало». Она заметила: Иван ни разу не назвал бывшую жену по имени. Говорил только «она». — Ваня… Пожалуйста. Подумай, куда Леська могла деться? — Если уж ты не знаешь, то мне откуда? — А тогда немедленно вызови кого-нибудь, чтобы вскрыть дверь! Понял? Немедленно!!! Кажется, у нее начиналась истерика. — Подожди… Опять зависла пауза. На этот раз минуты на три. — Вот, — ответил Иван. — Нашел. У меня остался ключ от квартиры. Случайно. Я ей все ключи отдал, а один, запасной, завалялся. Я когда-то — еще до женитьбы — друзьям иногда разрешал в свое отсутствие свиданки устраивать. — О! — Тори обрадовалась. — Ты молодец. Конечно, не за потакания пороку, а что вспомнил. Не хотелось ломать дверь. — Да кто бы тебе разрешил? — удивился он. — Знаешь, как представлю, что она там лежит без сознания, и каждая секунда… — Если бы она лежала там уже несколько дней, то…