— Три часа, — ответил тот. Совсем еще день. Почему же так темно? — Вам вон туда, — сказал таксист, — видите башенки? Подъехать трудно, но это кафе тут одно такое, мимо не пройдете. Тори вылезла из машины и попыталась оглядеться. Почему-то такси привезло ее на берег Лебеля. И эта часть берега казалась совершенно незнакомой. Дождь, пока Тори сидела в парке, выжидая время, когда все вернуться с кладбища, закончился, но все равно было промозгло. В странных ранних сумерках между деревьями мелькали желтые и голубые огоньки. Там явно работали кафешки, но непривычно тихо для подобных мест. Огоньки должны греть душу, развеивать грусть, звать на пусть небольшой, но праздник жизни. На берегу Лебеля, по крайней мере, в этот вечер, ничего подобного не ощущалось. Ладно, в одном из них проходят поминки, но остальные? Тори знала: жизнь устроена так, что люди совсем рядом могут плакать и веселиться. Каждую секунду кто-то в мире испытывает огромное горе, а кто-то другой — великую радость. Она постояла немного, набираясь духа, и отправилась к домику, около которого ее высадил таксист. Спросить Лидию про телефон, несмотря ни на что. Леля уже нет, а вот спасти от чего-то ужасного и непонятного Леську еще оставалась надежда. Тори не могла медлить, каким бы неуместным в данной ситуации ее вопрос не казался. Если на берегу Лебеля и горели где-то уличные фонари, то это место укутала тьма. Удивительно, как Тори вообще смогла рассмотреть дом, но он словно проявился из небытия и сразу же впечатался в память. Готический замок в миниатюре: острый шпиль крыши, кованые решетки на узких окнах, парные угловые башенки. Проявился и исчез. Тори почти на ощупь, осторожно переставляя ноги, поднялась по каменным ступеням. Перил не было, и она вытянула руки вперед, чтобы в кромешной тьме не впечататься во что-нибудь лбом. Невидимые петли скрипнули, когда ладони уткнулись в металлическое, тяжелое и холодное. Дверь хоть и с трудом, но поддалась. В коридоре было темно, но призрачный свет падал откуда-то из его глубины. Светилось синим. Пахло немного сладкой малиной, немного — можжевельником. Странный свет и запах для поминок. И вообще для кафе. И музыка странная. Тори даже не поняла сначала, что это живое пение. Люди так не поют. Но могли бы петь ангелы. Или сирены, заманивающие моряков в бездну. Голоса выманивали из пустоты не слова, а мелодию. И даже не совсем мелодию, а нечто… Оно, это нечто, проникало без знаков и символов в самую глубину души, поднимаясь в ней высокой волной, омывая все невероятной, неземной тоской. Из глаз сами собой полились слезы, обновляя чистотой и свежестью. Высшая форма катарсиса. Странное чувство. Очень больно. Очень. И вдруг все стало густым, сладким, благоухающим. Малиновый сироп, а Тори — уже не Тори, она — оса, упавшая в миску с этим сиропом. Сладко и нечем дышать. Не осталось ничего другого, как стать этой малиной, перекрученной с сахаром. Тори на мгновение забыла свое имя, перестала чувствовать руки и ноги. Поняла, что еще немного — и она упадет. Схватилась за стену и, словно под гипнозом, пошла, держась за нее, на этот малиновый зов. Из приоткрытой двери в дальнем конце коридора сочился голубоватый свет. Наверное, слабость, которая внезапно на Тори, спасла ей жизнь. А, может, что-то и важнее — например, душу. Ей не хватило сил переступить порог, поэтому она остановилась, прежде чем сразу же ввалиться в комнату. Щель, из которой струилась малиновая песня, мешаясь с мертвенным светом, открыла перед ней жуткую и прекрасную картину. Большое пространство, в котором не было никакой мебели, освещалось целым сонмом свечей, расположенных вдоль стен прямо на полу. Свечи мерцали невероятным голубым пламенем, на отсвет которого Тори и шла. Перед синими огнями стояли девушки в платьях-виллисах, сверкая кристалликами света, словно серебряной чешуей. Платья спускались до самого пола, сужаясь рыбьими хвостами. Тори показалось, что мелькнуло лицо медички Тины, но она не могла быть уверена на все сто процентов: в полутьме среди одинаковых обликов сложно разглядеть наверняка. Девушки держались за руки, образуя идеальный круг. И пели. Сейчас Тори даже могла различить слова: С ними иди, обожаемый отрок Когда отворят врата, войдешь в них. Там Ра-река течет, коя отделяет Сваргу от Яви. И Числобог говорит: быть ли дня совершению или же быть ночи, и погибнуть тем. Но ты есть суть во дне Божеском, а в ночи тебя нет, Лель наш… Наверное, они могли бы заметить Тори, если бы не были так увлечены своим пением. То ли молитвой, то ли обрядом, то ли колдовским заговором. Наверное, ей несказанно повезло, потому что действо это приводило в непонятный ужас. Он был бессознательным, животным, инстинктивным. Мозг говорил: девушки поют в хороводе при свечах, что тут такого? А малиновый сироп заливал глаза, пенился пузырями, словно кипел на плите: жуть, жуть, жуть… Нечеловеческая жуть. — Вот же черт, — прошептала сама себе Тори, невольно отшатываясь от двери. — Что здесь происходит? Она чуть не вскрикнула, когда кто-то тронул ее за рукав. Девушка в официантском кокетливом, хоть и черном, траурном фартуке, смотрела на нее с внимательной и холодной улыбкой. — Я на поминки, — торопливо пояснила Тори. — Тут поминки… Та покачала головой. — Поминки «У Лебеля». Это на соседней улице. Выйдите на крыльцо, увидите тропинку, уходящую вниз. По ней быстрее, чем по дорожке, обходить овраг не нужно. — «У Лебеля»… — задумчиво произнесла Тори. — А ваше заведение… — У нас не кафе, — сказала девушка. — Отель. И бар — только для постояльцев. — Постояльцев, значит… Спорить смысла не было. Да и улыбка девушки из холодно-вежливой превращалась в угрожающе-ледяную. — Извините, я ухожу,— сказала Тори, борясь с желанием оглянуться на дверь, за которой шептуньи в одинаковых «Леськиных» платьях тянули странную песню. Поминальную песню, — только что поняла она. Глава вторая. Приближение тайного Тори ужасно не хотелось возвращаться в шоколадницу, но иного выхода у нее не было. Разве ночевка на автовокзале, вернее, около него на скамейке, потому что вечером с уходом последнего автобуса само здание закрывалось. Тори хотелось сейчас забиться куда-нибудь подальше. От воспоминаний о Леле, от разгуливающего по городу проклятого священника, от малинового сиропа, густо тянущегося вместе с нечеловеческой песней. Она бродила по опустевшему, а от этого — ставшему холодным дому, в котором провела столько прекрасных и ужасных часов. То ходила туда-сюда по лестнице на второй этаж и обратно, обхватив плечи руками, будто ей было холодно. То застывала у окна, жадно вглядываясь в темноту и вдыхая свежесть озера, которая смешивалась с опять полившимся дождем. Но ощущение, что за Тори кто-то следит, пропало. Словно все-все покинули ее. Даже проклятый священник. И Нара не вернулась. Хотя должна же? Наверняка она знает о том, что Лель… Мобильный Леськи лежал в столовой. Тори набралась духу и просмотрела в нем, что могла. Симка была новой, а память самого телефона — стерта. Все, кроме заставки с Леськой в «Ласточке». Возможно, Иван и смог бы восстановить удаленные файлы, но контакты были зачищены, и Тори, конечно же, не помнившая номера наизусть, не могла с ним связаться. Ни с ним, ни с кем-то еще. Только… С Лелем. Единственный оставшийся контакт. Он вбил себя как «Лучший парень на свете». Возможно, был прав. Начавшийся рассвет, кроме сырости, принес еще и туман. Темнота за окном сменилась белесой мутью, сквозь которую все равно ничего не видно. Тори вдруг поняла, что очень проголодалась. Это казалось странным: как можно вообще хотеть что-нибудь после этих событий? Но она не помнила, когда ела в последний раз. Наверное, несколько дней назад, на ярмарке, вместе с Лелем. Сколько прошло времени? Два дня? Три? Или пять? Что она делала все эти дни? С чувством голода вернулось ощущение жизни. Тори вспомнила то прекрасное детство, которое возвращала еда, приготовленная тетей Зиной. До дрожи захотелось сейчас испытать это. И пусть тетя Зина проклянет ее про себя, но из столовой-то не выгонит. За несколько дней Тори привыкла к таким молчаливым и красноречивым взглядам. Туман оказался очень кстати. Тори шла по знакомым уже улицам, словно укутанная в плотное покрывало от осуждающих глаз. Если бы туман мог укрыть ее еще и в столовой. Пройти невидимкой к раздаче, изменив голос, попросить пюре и котлету… Хотя и голос-то не нужно менять. Навряд ли тетя Зина его запомнила. Но тревожилась Тори напрасно. В столовой было многолюдно, на раздаче скопилась небольшая очередь, и молодая, но уже оплывшая телом девушка по ту сторону витрины постоянно убирала локтем промокшую от пота челку под поварский колпак. — А где тетя Зина? — разочарованно спросил кто-то из очереди. — Отгулы взяла, — буркнула подавальщица. Видимо, она уже устала отвечать на этот вопрос. Тори взяла пюре с котлетой и раздумывала: лучше сок или компот, когда что-то словно подтолкнуло ее в спину. Она оглянулась. За несколько столиков от раздачи сидел тип, который вызывал ее беспокойство. На вид лет тридцать пять-сорок, одет в драные джинсы и… Черную футболку с огромным скалящимся черепом. Она узнала эту футболку, наверное, у правого виска черепа даже застыло крохотное пятнышко крови из ее носа. Тори не отводила глаз от человека в черной футболке. Он говорил по телефону, и до нее донесся обрывок разговора. — Боюсь, что эта поездка может оказаться безрезультатной. В любом случае у меня очень мало времени. Она схватила разнос, забыв взять компот, и решительно направилась к столику, за которым сидел подозрительный незнакомец. Плюхнулась напротив, заняв своим обедом половину стола. Нарочно. Чтобы ему было неудобно. Тори очень хотелось, чтобы этот человек испытал хотя бы долю неуютности, которую он доставил ей. Человек был худой и высокий, весь какой-то нескладный, с ледяным взором светлых глаз. Он с недоумением посмотрел на бесцеремонную девушку, опустив мобильный на столешницу. — Вы почему меня преследуете? — тихо спросила Тори. — Какого лешего мне вас преследовать? — удивился льдистоглазый. — Это же вы были на кладбище? И потом еще — на стоянке автомобилей? — Да, но по своим делам. Как выяснилось, к вам они не имеют никакого отношения. Что-то в этой фразе насторожило Тори еще больше. — Как выяснилось? Значит, вы все-таки наблюдали за мной? — По ходу дела, — непонятно пояснил он. — Но теперь вы меня не интересуете. Успокойтесь. И… Можете пересесть за другой стол? Отвлекаете. — Я забыла взять компот, — угрожающе заявила Тори, приподнимаясь с места, но не делая и попытки убрать разнос с остывающей котлетой. — Хорошо, — кивнул он. — Тогда я уйду. — Стойте! Объяснитесь, прежде чем уйдете. — Виктория Сергеевна Потеряева, 2000-ного года рождения, паспорт выдан… — вдруг сказал он.