Мир тесен. Особенно в Лебеле. Она приняла папку, развязала тряпочные тесемки. Внутри оказалось несколько листов с рисунками. Линии кое-где стерлись, но все равно на Тори смотрел он — семиликий идол Лебеля. Высокий, тонкий, о семи лицах, смотрящих во все стороны и видящих мир по кругу. На рисунке Он был повернут к Тори печальным и мудрым ликом. Углы тонких губ опущены вниз, глаза — две прикрытые веками щелочки. — Он устал, — пробормотала Тори, — боже мой, как он устал — нечеловечески и безмерно. Странным образом ей вдруг показалось в нем что-то знакомое. Словно Тори встречала уже эту сущность, скрытую за грубо вырезанной старинной фигуркой. Только с другим обликом. Вернее, другим выражением на лице — веселым, ласково подмигивающим. Словно на секунду сущность выбилась за пределы тесной оболочки, приоткрыла свою тайну, но тут же спряталась, растворившись во всех семи ликах. Тори опять видела только старый рисунок, не имеющий ничего общего с ее жизнью. Она смотрела на него, пока в глазах не поплыли темные пятна, но наваждение исчезло, кажется, навсегда. Тори потянулась за следующим листом. Каменная глыба — огромная, неповоротливая, с гротескно-преувеличенными женскими формами и заостренной головой. И здесь тоже Тори чувствовала: внутри этого человекоподобного образа скрывается нечто другое. Может, потому что она уже знала: исчезнувшие в глубине времен ленси налепили на истинную форму свои представления о прекрасном. И в этот образ Тори вглядывалась долго, до рези в глазах, пытаясь хотя бы угадать: какие черты скрываются за тяжелой фигурой? Она сфотографировала и этот рисунок, и прежний. И еще другие листы, на которых пялились на художника многочисленные маленькие идолы. Не столь значимые, даже на старых набросках чувствуется — просто свита. — Это наброски кого-то из экспедиции, — сказал незаметно вошедший Антон Сергеевич. Он стоял за спиной Тори, и она от неожиданности вздрогнула. — Мне говорили, что священник, который их разбил, тоже делал зарисовки, — задумчиво протянула она. — Нет, — покачал головой библиотекарь. — Это сохранилось у Раисы Семеновны от Михайловской экспедиции. Самой первой. Материалы, которые они собрали, отправились в архив Географического общества и где-то сгинули. А это так — любительские наброски. Кто-то просто для себя рисовал, а потом оставил прадеду Раисы Семеновны. Он был у них проводником, и, кажется, очень этим гордился. По крайней мере, в их семье бережно сохраняли и зарисовки и память о нем. Но семья «высохла», исчезла. Раиса Семеновна оставалась последней в роду, а детей у нее не было. Боюсь, когда меня не станет, все это… Антон Сергеевич невнятно обозначил рукой пространство вокруг себя: — Окажется вообще никому не нужным. Тори подумала, что он, к сожалению, прав, но очень хотела подбодрить. — Ну как же… Это корни, история… — Вечное, — сказал горько Антон Сергеевич. — А сейчас время одноразового. Все одноразовое — посуда, мебель, отношения. Люди живут как мухи-однодневки. Зачем им история? * * * Только поздно вечером, вернувшись во все еще пустой дом Нары, Тори вспомнила о Марке. Он обещал позвонить. Она посмотрела сначала на тьму за окном, потом на часы. Пол-одиннадцатого. Значит, этот следак использовал ее, как приманку для маньяка, а когда понял, что не получилось, просто забыл о Тори. Почему-то сейчас ее это не только не обидело, но даже не расстроило. Она выпила горячего чаю, так как дом за дождливый день выстудился, и в нем стало зябко, нашла в шкафу плотное одеяло, забралась с ним в кровать и включила телефон. Сначала Тори долго смотрела на улыбающееся лицо Леськи, ругая себя, что не взяла номер телефона Михаила, а ведь он предлагал помощь и наверняка знал, где живет Старуха. И с нервами, и с головой творилась что-то неладное. Все крутилось, как в тумане: странный обряд, который Тори нечаянно подсмотрела в отеле; знакомство со следившим за ней сыщиком; изображения идолов в библиотеке, пахнущей свежими чайными травами. Она хваталась то за одно пережитое, то за следующее, мысли рвались клочками, и они, эти клочки, путались между собой, наезжали друг на друга, не давали сосредоточиться. Тори открыла галерею с зарисовками. На маленьком экране телефона они не выглядели столь значительными, как на оригиналах. Старая бумага и дух художника проявляли в них необычное и волнующее, исчезнувшее на электронном носителе. Сейчас это были просто снимки корявых набросков. Что еще с ними делать? Тори не знала. Потом… Показалось… Кто-то ходит на первом этаже. В кухне-гостиной, где Нара открывала раз в году шоколадницу. Сначала Тори вдруг подумала и обрадовалась: пришел Лель. Не разумом, чем-то в самой глубине, до которой еще не дошло, что Лель не может прийти. По крайней мере, таким, как был раньше… Эта жуткая мысль промелькнула у Тори, когда она поняла, что произошедшее на ярмарке — БЫЛО и СЛУЧИЛОСЬ. Но звякнул стакан, и тогда она решила, что наконец-то вернулась Нара, которая наверняка узнала уже о гибели Леля. Но внизу никто так и не зажег лампу — кухня находилась под спальней Тори, и ровно подстриженные кусты за окном залились бы теплым янтарем. Но тьма все еще царила — и на улице, и в душе Тори. «Никакая это не Нара, не успокаивай себя». Тори вышла из комнаты — на цыпочках, осторожно посмотрела вниз, крепко держась рукой за перила, во второй все еще сжимала телефон. Луну закрыли тучи, ее отблеск не падал на пол, и тьма внизу стояла кромешная. И там двигался сгусток, темнее самой страшной мглы, выделявшийся даже на ее фоне. Тори закрыла рукой рот, чтобы не только крика — дыхания не вырвалось. Но не успела притвориться невидимкой, а, может, это априори было провальной идеей. Сгусток не предпринимал попытки броситься на Тори, но каким-то непонятным образом она поняла: ее заметили. И хотят что-то донести. Только рассказать не могут. В остановившемся времени чернильный сгусток вдруг глубоко и невыносимо печально вздохнул. Это Тори тоже не услышала, а почувствовала — вздох, наполненный нечеловеческой тоской. — Сладость… Пронеслось у нее в голове. — Сладость и нежность. А потом — вечная боль. — Леся? — вдруг прошептала Тори, сама не зная — почему. Нет. Ничего в этом сгустке тьмы не напоминало Леську. — Проклятый… священник? — неуверенно продолжила гадать Тори. Тень шелохнулась. Опять же не угрожающе, очевидно, просто подтвердила догадку. Внезапно и бесшумно в руке полыхнуло синим — загорелся экран мобильного. Тори непроизвольно вцепилась взглядом в файлы, которые вдруг замелькали в телефоне. Это были снимки страниц, переданных в библиотеку почившей Раисой Семеновной. — Ты что-то хочешь сказать? Призрак так ничего не ответил на ее вопрос. А вот мелькание картинок на экране остановилось. Это была зарисовка уже знакомой Тори обстановки в доме проклятого священника. Не столь разрушенного, как ныне, но уже запущенного, нежилого. Она опять бросила взгляд вниз, но в столовой стояла просто пустая кромешная тьма. Тори чувствовала — никого в ней нет. Священник ушел. Но зачем-то он приходил? Явно не пугать ее. С этим делом вполне справлялся сыщик Марк, пока не потерял к Тори интерес и не раскрылся. Священник хотел о чем-то предупредить. Тори села прямо на ступеньки и принялась рассматривать картинку, на которой остановился самосбесившийся телефон. Под ней начинался какой-то текст, продолжение она нашла в следующем файле. «Светило морозное солнце, небо было почти чисто — народ, поднявшийся на пригорок перед заброшенной церквушкой, принялся фотографировать ее на фоне заката — кроваво-золотым с черной перевязью земли понизу, обещающим что-то ужасное, непоправимое, но никто его намеков не желал понимать. С пригорка так же был виден сам Лебель. Симпатично вытянувшийся по береговой линии, словно игрушечный, городок выглядел вполне обыденно. Пока Берестов не сказал, что он «мертв». И вот сразу после этих слов кукольный городок показался городом-монстром, «смертельной ловушкой для простаков». Я взял мощный бинокль и принялся высматривать признаки жизни в городе. Не было видно ни машин, ни света в окнах. Никаких признаков жизни. Дома, дома и дома. Целый опустевший город. С улицами и площадями. Некоторые деревянные постройки, оказавшиеся на береговой линии, рассыпались на отдельные бревна. Да, мертвый город легко умеет производить жуткое впечатление. Даже человек в красной куртке, появившийся в поле зрения моего бинокля, вызвал что-то вроде страха. Он просто шел по улице и, не торопясь, от души курил, но… Почему он не уехал отсюда, чего здесь делает, как живет? Казалось, в таком городе могут жить только мутанты… С такими мыслями и чувствами я отправился спать, чтобы только через день побывать в «мертвом» городе и узнать, что…» Тори вдруг поняла: строчки плывут перед глазами. Долгожданный сон упал на нее так не вовремя. Она, борясь с навалившейся нечеловеческой усталостью, попробовала найти продолжение записи, но ее просто не было. Дневник обрывался. Она поднялась наверх, шатаясь, будто только что приняла львиную долю снотворного, бухнулась на кровать и стала стягивать джинсы. Из кармана, потревоженная движением, вылетела какая-то мятая бумажка. Тори уже хотела оставить ее без внимания («выкину завтра утром), но что-то заставило все-таки поднять ее и проверить. Это был вовсе не ненужный чек из магазина или столовой. На белом клочке с четким нажимом выведен номер телефона и подписан: Михаил. Друг Леля оказался человеком настолько основательным, что Тори и представить себе не могла. Ей такой никогда не стать. Она подумала уже лениво, кутаясь в одеяло и засыпая. Это был глубокий и спокойный сон. Если проклятый священник проник следом в спальню, то видел, как Тори улыбается во сне. Проснулась она от легкого, едва ощутимого прикосновения к своей щеке. Это мог быть самый нежный в мире поцелуй (и Тори знала, кто целовал так), а могло быть прикосновение крыльев бабочки. Она открыла глаза и не увидела лица Леля, склонившегося над ней. Значит, это не поцелуй. И… Да… Лель умер. Теперь ей предстояло еще много-много пробуждений вновь и вновь возвращаться к этой мысли. А бабочка… То ли показалось Тори со сна, то ли и в самом деле от ее лица, сбивая воздух прозрачными крыльями, вспорхнула Грета. И Тори могла поклясться, хоть и была еще невероятно сонная, что на одном крылышке — там же, где и на потерявшейся заколке — недоставало фрагмента. В следующий момент Тори могла уловить только движение — по дрожанию воздуха. — Стой, — совершенно глупо закричала она мерцающему следу. — Грета! Заколка! Стой! След сделал круг около шкафа и растворился между его створками. Наверное, Тори и в самом деле еще не совсем проснулась, потому что вдруг решила: бабочка собирается ей открыть какой-то потайной ход в шкафу. Ведь ложная Раиса Семеновна говорила, что Греты разрывают тупики, приводят в нужное место. И Тори полезла в шкаф. Никакой бабочки она там не нашла, и, проведя некоторое время в ощупывании стенок, потайного выхода — тоже. Зато, когда она уже собиралась выбираться, вдруг услышала мелкие шаги и какое-то мурлыканье. То ли зверек поднимался по лестнице, то ли ребенок. Сама не зная зачем, Тори замерла. Мурлыканье приближалось, переходя в какую-то незатейливую песенку. Ребенок зашел в комнату, и в ней сразу зашуршало постельным бельем. Зачем незнакомому ребенку менять постель, с которой только что сорвалась в неведомое, но бесславно закончившееся путешествие Тори? Девушку озарило. Она отсчитала дни с того момента, когда поймала садовника Санька, и поняла: как раз прошла неделя. Люся! Таинственная Люся явилась убирать дом, не заметив, что Тори все еще здесь. Видит Бог, девушка не хотела пугать горничную, но, запутавшись в сарафанах, раскачивающихся на вешалках, споткнулась и тупо вывалилась из шкафа. — Ой! — взвизгнул детский голос, и маленькие ножки в черных лаковых балетках побежали прочь из комнаты. Это все, что успела заметить Тори — ступни в балетках размера тридцать третьего, наверное. — Люся! — Тори вскочила и ринулась к захлопнувшейся двери. Дежавю: полчаса назад она так же тупо звала Грету. Выскочила в коридор, потом — на лестницу. Но горничной и след простыл. — Ладно, — сказала Тори. — Я все равно тебя поймаю, Люся. Зачем ей это нужно? Она и сама не знала. Азарт охотника, наверное. Тори уже набирала номер Михаила, когда мобильный заорал незнакомым рингтоном так внезапно и громко, что она чуть не выронила его из рук. — Ваня? — осторожно спросила Тори, так как на этот номер могли позвонить только Иван и Лель.