Среди них сейчас почти не встречалось светловолосых и голубоглазых, с изящными пальцами и волшебными, завораживающими голосами. Словно все, кто относился к племени Леля (если бы могло быть такое племя), как стая перелетных птиц — поднялись и пропали в высоком небе. Теперь в городе жили обычные люди с серой внешностью и банальными привычками. Лебель лишился сказки, в которой самый обычный поход в травмпункт или уличную столовку превращался в незабываемое приключение. Если бы Тори видела Лебель таким в первый раз, она бы не удивилась. Вполне привычная картина в полдень в маленьких депрессивных городах. Но сейчас, когда она знала его другим… В носу защипало. Закрыв глаза, Тори глубоко вздохнула. Сказала себе: надо сделать вид, что она здесь впервые, это все чужое, незнакомое и не имеет к ней ни малейшего отношения. Ей хотелось немедленно сесть в автобус и вернуться домой, чтобы больше не видеть вдруг потрескавшуюся штукатурку на стенах домов, бумажки, которые носил ветер по пустынному шоссе. Но она была рада, что удалось застать Лебель совсем иным. Маленькое солнечное чудо, которое навсегда сохранится в ее сердце. Чуть позже, когда боль уйдет, Тори не раз вспомнит эти дни, такие яркие на фоне прошлых и будущих монотонных будней. И она не могла сейчас развернуться и уйти. Михаил подробно объяснил, как найти дом Старухи. Он настаивал на сопровождении Тори — «ты сама можешь заблудиться», но девушка была уверена: эта встреча может состояться только с глазу на глаз. Лишние, пусть и давние знакомые там не нужны. Тогда Михаил прислал фото: несколько мальчишек на фоне арки, искусно вырезанной ажуром по краям. С трудом она узнала самого Михаила среди веселой стайки ребятишек, нисколько не сомневалась, заглянув в смеющиеся глаза ребенка-Леля, остальные, понятное дело, были ей незнакомы. За мальчишками, где-то в глубине — за аркой и ажуром — маячило что-то темно-зеленое. В размытом фокусе очертания угадывались с трудом, но высота не вызывала сомнения. Это неясное здание больше напоминало особняк, чем просто дом в ряду других таких же. — За ворота нас не пускали, — виновато произнес Михаил. — Старуха не любила гостей в доме. Знаешь, Виктория, я и сейчас не уверен, что тебе стоит туда идти. Лучше «выловить» где-нибудь в городе. Тори покачала головой, хотя прекрасно понимала, что он ее не видит. — Во-первых, насколько я знаю, у нее траур, и она не выходит, а я не могу ждать до морковкиного заговенья. Может, это продлится несколько месяцев. Или лет. А еще… Даже если мне удастся встретить ее на улице, как я буду пихать пожилой несчастной женщине под нос этот телефон и кричать на всю ивановскую: «Где вы мобильник сперли?». Кажется, Тори подхватила бациллу хамства. И даже знала, у кого переняла манеру разговаривать в таком тоне. — Хорошо, — согласился Михаил. — Если заблудишься… Впрочем, не заблудишься. Скорее, тебя не пустят. Внезапный порыв ветра хлестко ударил по щеке ее же собственными волосами, закрученными в «конский хвост». Будто плеткой. Она натянула ворот свитера на подбородок, словно это могло защитить. И не только от ветра. Еще мгновение помедлила, оглядываясь на узкую прибрежную дорогу и центр города, оставшийся за спиной. В любом случае спускаться пешком гораздо легче, чем подниматься на этот холм, со всех сторон поросший непролазным лесом и колючими кустарниками. Только тропинка и огибала его — сначала снизу вверх, а затем — сверху вниз. Когда Тори уже почти сбежала под пологий склон, то уперлась в каменную стену. Это могло бы стать неожиданностью, если бы Михаил не предупредил ее, дотошно описав предстоящий путь. Она тут же увидела и узнала в стене арку с фотографии, только то, что показалось ей тонким металлическим ажуром, на самом деле было усиками лозы. Такими древними, что застыли каменным, неживым. Они оплели ворота, и Тори понадобилось время найти щель, где лоза размыкалась, позволяя пройти в заросший древними деревьями и молодой порослью двор. Кто бы подумал, что элегантная Лидия может жить в таком запущенном месте? Впрочем, это была самая первая мысль. Со второго взгляда Тори вдруг ощутила неземное очарование всего, что ее окружало. Ничего в саду не касалась рука человека, но растения и деревья, сплетаясь между собой в произвольные узоры, создавали картину сказочную, волшебную, которой не смог бы достигнуть даже самый талантливый садовник. Тропинка из плотно сплетенных и утоптанных корней, скрывающих мягкую землю, струилась мимо беседки из засохших и застывших в каменном изгибе стеблей роз, чем дальше углублялась Тори, тем холоднее и тише становилось. Будто здесь забылась долгим-долгим сном Спящая красавица из сказки, в ожидании, что кто-то ее разбудит. Нечеловеческое очарование места, неподвластное зашоренному разуму. Сам дом, обвитый со всех сторон листьями плюща, тоже вписывался в это нерукотворное произведение искусства, стал неизменной частью настолько, что разглядела его Тори в глубине сада с большим трудом. Девушка, стараясь не скрываться (хотя очень хотелось), подошла по каменной тропинке к высокому крыльцу, вздымавшему очередную порцию лозы. Окна были открыты настежь, и то, что доносилось из них, заставило Тори остановиться и затаить дыхание. Нисколько не заботясь о том, что их могут услышать, в доме говорили двое. И когда Тори узнала мужской голос, сердце тоскливо ухнуло вниз. — Ненавижу лежать. Скучно… Лель. Это погибший Лель как ни в чем не бывало беседовал с Лидией. И Тори сразу и безоговорочно уверилась в это на сто процентов. — В апреле, — втолковывала старуха, и голос ее был незнакомо и до мурашек ласков, — Ты приляжешь под снегом только до весны, под снегом мысли свежей, так? Год-то незаметно промчится, ведь знаешь. — Как всегда, — сквозь слова пробивался веселый смех. — Всегда к осени… И тут Тори вдруг поняла — это не Лель. Не тот Лель, с которым она была пусть недолго, но очень близко знакома. Вернее… И он, и кто-то другой. Очень древний, и очень сложный. А Лель — только его часть. Может, очень незначительная часть. — Чисто бешеный, — огрызнулась Лидия. — Не мельтеши. Не кружи, оставь меня в покое. — Так весело же! — радовался тот, кто вмещал в себя Леля. — Все весело. Не люблю только лежать. Почему обязательно зимой? — А то не знаешь? Тори теперь тоже знала. Время движения солнца на юг — темная половина года. Тот, кто умер с 22 июня по 22 декабря, вновь попадет в земную жизнь через рождение в ребенке. — Знаю, — опять хохотнул он. — Просто на всякий случай интересуюсь. Мне нравится, когда ты вот так смешно сердишься. Настроение поднимается. Тори никогда бы не пришло бы в голову, что Лидия смешно сердится. Она наводила потусторонний ужас, даже когда пребывала в нормальном расположении духа, а уж представить ее гневной… Девушка отогнала от себя жуткое видение. — Полежишь и встанешь. Тебе не привыкать. Только не вздумай… — Да когда же я не вставал? — Не помнишь? — Лидия звучала ворчливо, но с любовью. Даже не как бабушка, воспитывающая внука. Больше, как влюбленная женщина на своего избранника. Не может быть. Не мо… Или может? — Это у тебя тогда не хватило шептуний, — задиристо ответил «Лель». — Я и проспал дольше… — Ох, зима была лютая, когда ты не проснулся, — Лидии казалась теперь и в самом деле непритворно расстроенной. — И сердце мое… Едва в себя пришла. — Но мамка-то хоть через год все равно родила? — Лель понизил голос. — А чего мне это стоило? — от слов Лидии Тори вдруг стало безнадежно горько. — И сейчас шептуний под лед мало. Хватит сил-то? Тори не до конца понимала, что здесь происходит, хотя смутно догадывалась, но — на поверхности, не постигая жуткой сути. И чем больше она подслушивала чужой разговор, тем сильнее все запутывалось у нее в голове. Хотя обычно бывает наоборот. Это все было уже чересчур. Девушка сорвалась с места, взлетала по ступеням, и с громким треском, испугавшим даже ее саму, распахнула дверь. Не хватило времени подумать, что делать, когда она ворвется и увидит Лидию и Леля, или того, кто является им, и что им скажет. Тори вообще ни о чем в тот момент не думала. Она выставила в непроизвольном то ли защитном, то ли в нападающем жесте руку, в которой все еще сжимала Леськин мобильный. Старуха явно была ей не рада. Смерила презрительным хмурым взглядом с ног до головы: — Что? Недовольные брови Лидии сдвинулись к переносице. А — глаза… Леля глаза, только очень колючие, злые. Цвет — тот же, а взгляд совершенно другой. — Вы даже не удивлены? — спросила Тори, оглядываясь по сторонам. В комнате, кроме них, никого не было. Лидия сидела за большим круглым столом, протирая какое-то блюдце. Стопочка таких же маленьких тарелочек стояла по ее правую руку. — Просто я от тебя ничего хорошего и не ожидаю, — сказала Лидия. — Я слышала два голоса, — сказала Тори. — Вы с кем-то говорили? — Разве я обязана перед тобой отчитываться? — Лидия сжала губы, превратив рот в тонкую щель, сквозь которую невозможно пробиться правде. — Но здесь никого, кроме вас, нет, — упрямо продолжила Тори. — Телевизор, — Лидия кивнула в сторону комнаты, из которой не доносилось ни звука. — Хотя это и не твое дело. — Но там… — Выключила. Вопросы остались? Если нет — то уходи. И даже если есть — тоже уходи. Мне некогда. — А мне нужно поговорить с Ле… С Леонидом! — твердо сказала Тори, глядя Старухе прямо в глаза. Та посмотрела на нее с жалостью: — С ума сошла? Разве не из-за тебя он погиб? — Нет! Парадоксально, но страх неведения придавал Тори смелости. Не знать было хуже, чем спорить со сводящей с ума Старухой. — Я не сошла с ума, Лель погиб не из-за меня, и я точно только что слышала его голос, а вот этот телефон… Она отчаянным жестом выкинула вперед руку с Леськиным мобильным телефоном. — Этот телефон, принадлежащий моей пропавшей подруге, Лель нашел у вас… Лидия, кажется, всерьез удивилась. — Твоей пропавшей подруги? Но откуда он мог взяться у меня? — Не знаю, — пыл понемногу приходил, и Тори боялась, что надолго ее решимости не хватит. Это было очень… ОЧЕНЬ сложно перечить властному взгляду Лидии. Синему-синему, как озеро Лебель. И такому же холодному и глубокому. Невероятно глубокому, в нем открывались такие дебри, куда нога человеческая не ступала. — А я тогда откуда могу знать? — во взгляде было столько высокомерия, что Тори невольно съежилась.