– Ты поменял имя… – Да, когда мне исполнилось четырнадцать и пришла пора получать паспорт. Сильвана Крылова не стало, а появился Савелий Гранатов. Олег Иванович, когда приезжал меня проведывать, а это случалось примерно раз в два месяца, всегда привозил гранаты, потому что я по-прежнему их любил. В общем, это было главным символом того, что меня с ним связывало, поэтому я и выбрал такую фамилию. Мила вспомнила огромные ярко-красные гранаты, которые Васин принес к ней домой, когда пришел на ужин. Что он тогда сказал? Спросил: «Савелий, помнишь?» А у того в глазах появились слезы, и Мила тогда не поняла почему. Васин еще объяснил свой поступок тем, что наступили непростые времена, когда только и остается надеяться на проверенные способы утешения. А еще предложил мальчишке, которого когда-то в прямом смысле слова спас, выпустить наконец наружу своих демонов. Что ж, именно это сейчас беспризорник Сильван Крылов, превратившийся в состоявшегося архитектора Савелия Гранатова, и делал. С ее, Милиной, помощью. – Учиться было трудно, потому что я очень отличался от всех остальных своих одноклассников. Они были домашние благополучные дети, а я с трудом удерживался от того, чтобы что-то не украсть. Но я хорошо понимал, что такое шанс, и не собирался его терять. Да и Олега Ивановича подводить не хотелось. В общем, я закончил лицей, но, так как никогда не хотел быть художником, поступил в архитектурный институт, чтобы делать то единственное, что мне с самого детства было интересно, – проектировать дома. – Получается, с Олегом Ивановичем ты все эти годы был на связи? – Разумеется. Он понемногу помогал моей матери, не давал помереть с голоду. Ни ей, ни Калине. От него я знал, что мать родила близнецов, какое-то время даже не пила, потому что ее новый гражданский муж, на удивление, оказался непьющим, и ее держал в строгости. Потом он сел, она осталась одна, и все покатилось по новой. Олег Иванович сообщил, когда она умерла, Калина вышла замуж и оформила опеку над братьями. К тому моменту я не видел сестру десять лет и не представлял, как объявиться. Я трусливо решил, что им будет проще и лучше без меня. И с головой нырнул в карьеру, которую амбициозно хотел построить. Конечно, мне были нужны деньги, я мечтал, чтобы их стало так много, чтобы можно было никогда больше о них не думать. Я мечтал доказать, что человек может добиться успеха, поднявшись с самых низов, со зловонного дна, которое засасывает в свою жижу всех, кто в нее попадает. И, разумеется, больше всего я хотел, чтобы Олег Иванович знал, что не ошибся, поверив в меня. Все, что я делал последние двадцать лет, было направлено на эти три цели. – Ты стал очень известным архитектором, который проектирует прекрасные дома и которому престижно давать заказы. – Да. Я добился всего, чего хотел. И только одно у меня никак не получалось – приехать в Малодвинск. Олег Иванович был уверен, что прошлое никогда меня не отпустит, если я не смогу сюда вернуться, чтобы поставить точку. Осознать, что все изменилось, что больше не надо никому ничего доказывать. Только жить. – И тогда он заказал тебе дом… – Да, он купил участок земли и заказал мне проект. Разумеется, я не мог ему отказать и приехал в Малодвинск в первый раз, чтобы посмотреть участок и привязаться к местности. Тогда я смог выдержать здесь только два дня и постыдно сбежал. Конечно, за двадцать лет многое поменялось, но все равно прошлое наваливалось со всех сторон, не давая нормально дышать. Я просыпался утром в гостинице тридцатидвухлетним состоявшимся в жизни мужиком, а к вечеру превращался в десятилетнего, никому не нужного голодного мальчишку. Строительством я рулил на расстоянии, а сейчас, когда необходимо проконтролировать отделку, все-таки приехал. Я всегда отслеживаю эти работы сам и сейчас посчитал для себя невозможным отойти от этого принципа. – И что, второй раз легче? – с сочувствием спросила Мила. – Ты знаешь, оказалось, что да. Это все тот же город, из которого мне посчастливилось вырваться, но вся та жизнь, которую я так много лет пытался забыть, в прошлом, и оно уже не вернется. Ты знаешь, что во многом мне помогла? – Я? – Да, ты. Понимаешь, мне, для того чтобы начать новую жизнь, понадобилось отсюда уехать. А ты, чтобы начать новую жизнь, наоборот, приехала в Малодвинск. То есть дело не в направлении движения, а в самом движении. Если что-то в жизни не устраивает, просто надо двигаться. А пейзаж за окном не имеет значения до тех пор, пока ты в движении. Он важен только тогда, когда ты останавливаешься. – Беги, Форрест, беги, – задумчиво сказала Мила. – Только что поняла, что подсознательно сделала именно то, что советовали Форресту Гампу. – Тоже очень люблю этот фильм, – кивнул Савелий. Ну, разумеется. Мила даже не удивилась этому очередному совпадению. – Так вот почему ты так негативно отреагировал на пьянчужку, которую мы нашли под кустом. Полину Кедровскую. У тебя на лице была написана такая брезгливость, почти ненависть. Тебе даже плохо стало. И на двойняшек ты тоже смотрел очень странно. Я только сейчас поняла почему. – Да. Я смотрел на грязную, пьяную, совершенно незнакомую женщину, ночующую в канаве, а видел свою мать, которую находил в таком виде не раз и не два. И эти дети. Витя и Оля, кажется. Моя мать ведь родила близнецов, правда, я этого уже не застал. И их старший брат, Антон, в отличие от меня, полностью взял на себя заботу о них, в то время как я своих, получается, бросил. – Но у них была Калина… – Да, она сделала для своих младших братьев то же, что и Антон – для своих. А я – нет. И впервые за много лет, на протяжении коих я так гордился, что смог оторваться от корней, которые в моем случае были путами, выучиться, сделать карьеру, имя, реализовать мечту, я вдруг почувствовал, что вовсе не такой уж молодец, каким привык себя считать. Я не принес свою мечту в жертву, а Калина принесла. И эта мысль никак не дает мне покоя. – Ты завтра сходишь со мной в полицию? – спросила Мила, меняя тему разговора. Откуда-то изнутри пришло интуитивное понимание, что самое важное из того, что он должен был выплеснуть, проговорить вслух, уже сказано. Демоны, о которых говорил Олег Васин, выпущены на свободу, а значит, больше не будут грызть изнутри. – Да, конечно. Это же у меня в машине лежала эта хрень с куницей. Понять бы еще, что означает это тавро. Если оно вообще чего-то означает. – Может, это фирменный знак мастера, который изготовил нож, – предположила Мила. – Хотя ты знаешь, есть одна вещь, которую я сочла странной. В доме у Троекуровых. – И что именно? – Это, возможно, просто совпадение. Скорее всего, совпадение, но может быть и нет. Понимаешь, когда я ночевала у Калины, то из любопытства осмотрела дом. Я осознавала, что веду себя неприлично, но ничего не могла с собой поделать. И там, в кабинете ее мужа, на камине стояла коллекция пепельниц. Видимо, Троекуров их собирал. И среди них непонятным образом затесалась одна бронзовая статуэтка. Так вот это была куница. – Может быть, это был какой-то его фирменный знак? Что-то типа амулета? Ты не спрашивала у Калины? – Нет, я ж тогда не знала, что это важно. Только отметила для себя неуместность этой фигурки, и все. Если хочешь, мы можем к ней вместе съездить. Все спросить и… все рассказать. Савелий остановился, Мила замерла от того, что его глаза практически впились ей в лицо. Проклятые границы! Кажется, она в очередной раз их нарушила. – Мы обязательно сходим к Калине, – сказал он мягко. – Я и так слишком долго откладывал этот визит. Но не сегодня. На сегодняшний вечер у меня совсем другие планы. Мила тут же расстроилась, вот сейчас он доведет ее до дома и оставит одну. Ей было очень хорошо с Савелием Гранатовым, и расставаться не хотелось. – Ты нанял ей адвоката и следил за ней, потому что волновался за сестру. И как я сразу не поняла, – призналась она грустно. – А ты заметила, что я за ней следил? – Савелий вдруг рассмеялся. – Хотя чему я удивляюсь? Ты очень наблюдательная, Мила. И вообще удивительная. Слышать о том, что она удивительная, было приятно. За разговорами она и не заметила, как дошли до ее дома. На улице стояла машина неприятного Николая. Что ж, завтра они отдадут чехол от ножа в полицию, и охрану можно будет снимать, искать у нее больше будет нечего. – У меня уроки до трех, – сказала Мила, остановившись перед крыльцом, – ты меня заберешь или встретимся сразу в полиции? Вместо ответа Савелий наклонился и поцеловал ее в губы. Мила пискнула, захваченная врасплох, но тут же ответила на поцелуй, который подсознательно давно ждала. Ей никогда не нравились такие мужчины: состоявшиеся в жизни пижоны в кашемировом пальто и на дорогой машине, травмированные в детстве творческие личности с тонкой душевной организацией, сложные натуры, не делающие первый шаг до тех пор, пока не будут окончательно в чем-то уверены. Всю ее жизнь она ждала такого мужчину: чуткого, нежного, страстного, талантливого, заботящегося и готового по первому зову прийти на помощь. А еще – не способного на предательство. Вот в этом она была совершенно точно уверена. Не прекращая целоваться, они поднялись на крыльцо, открыли дверь дома и провалились в его темноту. Охранник в машине наверняка все видел и предстоящую сцену грехопадения представлял в красках, вот только Миле, всегда заботящейся об общественном мнении, было на это совершенно наплевать. Внутри старого дома, с пониманием относящегося ко всему, потому что видел он в этих стенах немало, они как-то быстро и незаметно для себя отпустили с поводка Кактуса и быстро избавились от одежды, которая создавала между ними раздражающую преграду. Умный Кактус тут же куда-то исчез, словно растворился в пространстве, понимая, что не должен мешать. Они не разговаривали больше, любые слова были сейчас лишними, ненужными. Вечернюю тишину нарушало только прерывистое дыхание, мужское и женское, да еще тикали висящие на стене ходики, словно отсчитывая ритм, тик-так, тик-так, все так, все так. Для Милы секс всегда был связан со страстью. В первую очередь, конечно, мужской, но и сама она не оставалась безучастной, разжигая огонь из вспыхнувших искр. Таким был ее опыт, о страсти, в которой забываешь себя, всегда рассказывали подруги, о ней писали в книгах – от дамских романов, которые она любила читать для отдыха, до классической литературы. Если не испытываешь страстных эмоций, то невозможно, немыслимо, к примеру, броситься под поезд. Сейчас, в темноте и тишине погодинского дома, Мила тонула и растворялась не в страсти, а в нежности, и эта мягкая, окутывающая ее со всех сторон перина была для нее внове. Не существовало кремня, высекающего те самые искры, из которых разгоралось пламя, лишь легкий невесомый пух, мягко скользящий по коже, дразня рецепторы, и поднимающий откуда-то изнутри неведомые ранее волны полного блаженства, где нет ничего слишком яркого, грубого или пошлого. Окружающий мир, оказывается, был соткан из полутонов и полутеней, не из криков, а из шепота, не из песка и земли, а из воды, причем не обжигающе горячей или ледяной, а теплой и очень комфортной, в которой можно было безбоязненно отдаться на волю тех самых волшебных волн, объятий которых Мила никогда до этого не испытывала. У этих новых ощущений не было ни начала, ни конца, они просто длились и длились, стирая временные рамки. И когда Мила пришла наконец в себя, то обнаружила, что они с Савелием лежат в коридоре на ворохе одежды. Это обстоятельство заставило ее захихикать. – Ты что? – с подозрением спросил лежащий рядом мужчина. Она с запозданием вспомнила о его тонкой душевной организации и поспешила успокоить. Еще, чего доброго, решит, что она смеется над ним. – О таком, наверное, стыдно говорить, но я не могу удержаться. Дело в том, что моя мама с ее новым мужем в первый раз занимались любовью в этом доме тоже на полу в коридоре. Не дотянули до кровати. Маму это обстоятельство очень смущало. Получается, что я повторила ее «подвиг». – И тебя это обстоятельство тоже смущает? Мила снова засмеялась. – Меня – ни капельки. Мне просто интересно, это дом так влияет или все-таки совпадение? Савелий по-хозяйски подгреб ее под себя, накрыл своим телом, то ли чтобы она не замерзла, то ли для того, чтобы утвердить свою власть, которой Мила была готова подчиняться безоговорочно. – А мне вот совершенно неинтересно, кто и как занимался здесь любовью. И никакие совпадения, хоть обыденные, хоть мистические, меня не волнуют. Важно только то, что делали и будем делать мы с тобой. И в этом доме, и в любом другом тоже. – А что мы будем делать? – с любопытством спросила Мила, хотя бедром совершенно точно ощущала очевидность ответа. – Стараться быть счастливыми, – ответил Савелий. – Это качество нужно тренировать, и, хотя я и не против повторить еще одно упражнение прямо здесь, можно перейти на кровать. Томная нега нежности окутывала Милу в эту ночь снова и снова. Уснула она только под утро, потеряв счет и времени, и количеству полученного счастья. Впрочем, это счастье было безмерно и абсолютно и окутывало душу так же, как до этого волшебная нежность окутывала тело. Несмотря на то что поспать удалось часа два с половиной, не больше, проснулась Мила полная сил и энергии. Приняв душ и приготовив завтрак, она бросила взгляд на сладко спавшего Савелия и решила, что не будет его будить. С собакой она погуляет с охранником, вот только дождется семи часов, чтобы Николая сменил Игнат. Она не стала нарушать сон разметавшегося на ее кровати мужчины даже тогда, когда уже убегала в школу. Оставила на столе рядом с поджаренными на скорую руку сырниками записку и запасные ключи от дома и поехала на работу, думая о том, как непредсказуема и от этого особенно прекрасна жизнь. Замечтавшись, она не смотрела на дорогу, а потому не была готова к тому, что за два квартала до школы Игнат резко ударит по газам из-за перебегавшей дорогу кошки, и больно ударилась лбом о лобовое стекло. – Простите, Камилла, – покаянно произнес ее водитель, глядя, как она потирает ушибленный лоб рукой. – Кошка под колеса бросилась. Не могу я живое существо задавить. Какая ни есть, а божья тварь. – Ничего страшного, Игнат. Я же понимаю. Шишка до свадьбы доживет. А то, что вы любите животных, это хорошо. У меня в доме тоже живет кот, так что я вас очень хорошо понимаю. – Кот? – удивился Игнат. – У вас же собака. – Собака – моя, а кот достался от отчима, как довесок к дому. Но он очень самостоятельный. Приходит, когда захочет, ест и снова гуляет сам по себе. Иногда может исчезнуть на несколько дней. Он черный, как смоль. Зовут его Пират. Но он не домашний, а совершенно дикий. Мысль ее непроизвольно уцепилась за слово «дикий» и скакнула к неведомому ей слову «кадьяр», которое она хотела посмотреть в интернете. Она достала телефон и вбила его в поисковик. Кадьяр оказался подвидом бурых медведей. Что ж, пожалуй, охранник Николай действительно был на него похож. Мысль неведомым образом скакнула к кунице, вытесненной на футляре для ножа, который сейчас, завернутый в бумагу и пакет, лежал на дне ее сумки. Руководствуясь странным наитием, Мила достала телефон и вбила в поисковик словосочетание «виды куниц». Она и сама не знала, что именно хочет найти, но спустя мгновение читала про американскую куницу, каменную куницу, ильку и соболя, а через еще одно мгновение совершенно точно знала, кто убил Сергея Троекурова и таскал ее саму за волосы в коридоре погодинского дома. А также, как ей казалось, понимала почему. – Приехали, Камилла, – прервал ее размышления Игнат. – У вас все в порядке? А то вы выглядите как-то странно. – У меня все в порядке, – задумчиво заверила его Мила и вылезла из машины. – У меня совершенно точно все в порядке. Вы бы знали, Игнат, как полезно бывает изучать териологию. – Что? – Игнат с удивлением смотрел на нее с переднего сиденья. – Науку о млекопитающих, – ответила Мила и взбежала на школьное крыльцо, помахав ему рукой. До первого урока оставалось десять минут, и сделанное ею открытие вполне могло подождать. Савелий забрал ее после работы, чтобы вместе съездить в полицию. Сбежав с крыльца и увидев ярко-красную машину, Мила почувствовала, как у нее быстро-быстро забилось сердце. Что она будет делать, когда он закончит свою стройку и уедет? Конечно, после окончания учебного года ее в Малодвинске тоже ничего не держит, но пока ее никто с собой не звал. А если и не позовет? От мысли, что она может потерять этого мужчину так же внезапно, как и нашла, сердце замирало. – Я не буду сейчас про это думать! – шепотом приказала себе Мила. Гранатов вылез из машины, обнял ее и нежно поцеловал в висок. Под окнами школы он не мог позволить себе больших вольностей, поскольку прекрасно понимал, что уместно, а что нет для ее учительской репутации. Для многих знакомых Миле мужчин такие тонкие настройки души были недоступны. – Поехали, – сказала она чуть сердито и полезла на переднее сиденье машины. – Только до того, как отправиться в полицию, давай заедем в парфюмерный магазин. В магазинчике, принадлежащем известной в России косметической сети, она, впрочем, провела не больше десяти минут. Продавщица профессиональным взглядом быстро поняла, что именно ищет явно не стесненная в средствах покупательница, и сразу нашла именно то, что надо. – И часто у вас такие духи покупают? – спросила Мила, когда Савелий, не дав ей даже достать кошелек, расплатился за флакончик, на котором было написано «Giorgio Armani Si Intense». Аромат духов был горьковатый, терпкий, совсем непохожий на удушающую сладость дешевой туалетной воды, которой пользовалась бухгалтер Светлана Мещерякова.