Это его окончательно выбесило. – Устроили соревнование. – Соревнование?! – Кто круче соврет. – И ты, конечно, победил. В этом спорте тебе нет равных! Началась привычная, успокаивающая ночная болтовня. 6 Звонок отбил у него желание ложиться спать. Он снова сел на террасе, стараясь отвлечься, думать о чем-нибудь, кроме Ливии и истории с конем. Ночь была спокойной и темной, полоска моря еле различима. Вдалеке горел фонарь, который из-за темени казался ближе, чем на самом деле. Вдруг он ощутил между нёбом и языком вкус только что пожаренной в масле камбалы. Сглотнул слюну. Ему было десять, когда дядя в первый и последний раз взял его с собой на ночную рыбалку с фонарем, целый вечер потратив на уговоры жены. – А вдруг малыш упадет в море? – Да что тебе в голову лезет? Упадет – достанем. Нас ведь двое будет, я да Чиччино! – А вдруг замерзнет? – Ты дай нам свитерок. Замерзнет – наденем. – А если спать захочет? – Поспит на дне лодки. – Сальвуццо, а сам-то ты хочешь на рыбалку? – Ну… Да он ни о чем другом и думать не мог каждый раз, когда дядя собирался на рыбалку! Наконец тетушка уступила, завалив их тысячью советов. Ночь, помнится, была точь-в-точь как эта, безлунная. С моря можно было разглядеть каждый огонек на берегу. Через некоторое время Чиччино, моряк лет шестидесяти – он сидел на веслах, – сказал: – Зажигайте. Дядя зажег фонарь. Тот горел ярким голубоватым светом. Песчаное дно моря словно внезапно приблизилось к освещенной поверхности воды, он увидел замершую стайку рыбешек, уставившихся на слепящий свет фонаря. Прозрачные медузы, две рыбы, похожие на змей, ковылявший по дну краб… – Не наклоняйся так сильно, в море вывалишься, – тихо сказал Чиччино. Мальчик был так зачарован зрелищем, что даже не понял, как низко наклонился из лодки – временами лицо касалось воды. Дядя стоял на корме с десятизубым гарпуном на трехметровом древке, привязанным к запястью трехметровым шпагатом. – Зачем, – спросил он Чиччино тоже шепотом, чтобы не распугать рыбу, – в лодке еще два гарпуна? – Один для скал, другой для открытого моря. У одного зубья прочнее, у другого – острее. – А тот, что в руках у дяди? – Гарпун для песка. Он хочет наловить камбалы. – А где она? – Прячется в песке. – А как он видит рыб через песок? – Они чуть шевелятся, и глаза у них как две черных точки. Присмотрись и тоже увидишь. Он напряг зрение, но не разглядел черных точек. Лодку качнуло, послышался плеск гарпуна, с силой рассекшего воду, и голос дяди: – Поймал! На конце лески бешено билась большая, с его руку, камбала. Часа через два, поймав с десяток крупных рыбин, дядя решил передохнуть. – Проголодался? – спросил мальчика Чиччино. – Немного. – Приготовить поесть? – Да. Чиччино сложил весла, достал из сумки сковороду и газовую горелку, бутылку масла, кулек с мукой и еще один, поменьше, – с солью. Он ошарашенно смотрел на эти приготовления. Как можно есть среди ночи? Тем временем Чиччино поставил сковороду на газ, налил немного масла, обвалял в муке две рыбины и принялся жарить. – А ты? – спросил дядя. – Потом. Слишком большие попались, три в сковороду не лягут. Пока они ждали еду, дядя говорил, что при ловле гарпуном трудность заключается в преломлении. Но он понял только, что тебе кажется – рыба вон там, а на самом деле она гораздо дальше. Аромат жарившейся камбалы возбудил аппетит. Он съел свою рыбину, держа ее на клочке газеты, обжигая рот и руки. Прошло сорок шесть лет, но ему так и не довелось еще раз почувствовать тот вкус. «Миланцы убивают по субботам» – так называлась книга рассказов Щербаненко, которую он читал много лет назад. Убивали они по субботам, потому что в остальные дни были слишком заняты работой. «Сицилийцы не убивают по воскресеньям» – подходящее название для ненаписанного романа. Потому что сицилийцы по воскресеньям с утра идут всей семьей на мессу, потом навещают пожилых родителей и остаются у них на обед, после обеда смотрят по телику футбол, а вечером всей семьей идут есть мороженое. Где тут выкроишь время на смертоубийство? Комиссар решил, что можно наведаться в душ позже обычного: он был уверен, что Катарелла не потревожит его звонком. Встал, открыл балконную дверь. Ни ветерка, ни облачка. Прошел на кухню, сварил кофе, налил две чашки, одну выпил на кухне, вторую отнес в спальню. Взял сигареты, зажигалку и пепельницу, разложил на тумбочке, устроился в постели полулежа, подложив под спину пару подушек. Выпил кофе, смакуя каждый глоток, закурил и затянулся с особым наслаждением. Наслаждался, во-первых, вкусом сигареты после кофе, а во-вторых, тем, что нет рядом Ливии, потому что, когда она дома, в таких случаях неизбежно следует угроза: «Или ты немедленно тушишь сигарету, или я встаю и ухожу. Сколько можно говорить: не хочу, чтобы ты курил в спальне!» Приходится повиноваться. А сейчас хоть целую пачку выкури – и плевать на весь мир. – Может, стоит уже немного подумать о расследовании? – спросил его внутренний голос. – Слушай, оставь эту тему хоть ненадолго! – возразил он сам себе. – Для настоящего полицейского воскресенье – такой же рабочий день, как остальные! – Даже Бог отдыхал на седьмой день! Прикинувшись глухим, Монтальбано продолжал дымить. Докурив, он растянулся на кровати, прикрыв глаза в попытке вновь задремать. Ноздри защекотал легкий сладковатый аромат, вызвавший образ голой Ракеле, нежащейся в ванне… Он понял, что Аделина не сменила наволочку, на которой позавчера спала Ингрид, и тепло его тела высвободило аромат ее кожи. Комиссар продержался пару минут и поднялся с постели, чтобы избежать напрасных волнений плоти. Ледяной душ разогнал дурные мысли. – Почему же дурные? – вмешался внутренний голос. – Они приятные и даже желанные! – В вашем-то возрасте? – лукаво возразил ему Монтальбано. С одеванием возникла проблема.