Едва они с Ингрид свернули на левую аллею, окруженную высоченной изгородью, как до Монтальбано донеслись шум голосов, восклицания и смех. Через мгновение они очутились на лужайке, уставленной столами, стульями и шезлонгами с зонтиками. Там было еще два длинных стола с напитками и закуской, возле них толклись официанты в белых смокингах. Чуть поодаль – дощатая будка с оконцем, за которым сидел кассир. К нему выстроилась очередь. На лужайке было не меньше трех сотен гостей обоего пола, кто – сидя, кто – стоя; они разбились на стайки, болтали и смеялись. Неподалеку виднелся так называемый ипподром. Наряды у всех были – что твой карнавал: кто-то вырядился наездником, а кто-то нацепил цилиндр, словно собрался на прием к английской королеве; некоторые были в джинсах и водолазках, иные косили под тирольцев, один (как показалось комиссару) был в форме лесничего, другой вырядился арабом, а третий разгуливал в шортах и вьетнамках. На женщинах были шляпы с полями шириной с посадочную площадку для небольшого вертолета; они были в мини или в столь длинных одеяниях, что проходившие мимо не могли не споткнуться с риском свернуть себе шею; одна дама была в темном платье-футляре, другая – в костюме наездницы девятнадцатого века; а девушка лет двадцати – в джинсовых шортах в облипочку, выставив напоказ роскошные буфера, щедрый дар матери-природы. Наглядевшись, он заметил, что Ингрид рядом нет. Растерялся. Ощутил сильнейшее желание развернуться, пройти обратно по аллее и роскошным залам виллы, добраться до машины Ингрид, усесться в нее и… – Да это же комиссар Монтальбано! – раздался мужской голос. Он обернулся. Голос принадлежал сухощавому долговязому типу лет сорока: колониальная куртка защитного цвета, шорты, гольфы, пробковый шлем, на шее бинокль. Еще и трубка во рту. Видимо, воображает, будто разгуливает по Индии эпохи британского владычества. Тип сунул комиссару потную рыхлую ладонь – на ощупь как влажный хлебный мякиш. – Как приятно! Я маркиз Уго Андреа ди Вилланелла. Вы родственник лейтенанта Коломбо? – Это лейтенант карабинеров из Фьякки? Нет, я не… – Я не про лейтенанта карабинеров, а про того, из телевизора: помните, в плаще, у него еще жена, которой никогда не видно… Просто придурок или нарочно придуривается? – Нет, я брат-близнец комиссара Мегрэ, – резко ответил он. Собеседник сник: – С ним я не знаком, простите. – И отошел. Несомненно, придурок, еще и слегка с приветом. Появился другой, одетый садовником, в замызганном вонючем фартуке, в руках лопата. – Вижу, вы новичок. – Да, я в первый раз… – На кого поставили? – Вообще-то я еще не… – Хотите совет? Ставьте на Беатриче делла Бикокка. – Я не… – Расценки знаете? – Нет. – Сейчас оглашу. Ставишь жалкую тысчонку – / Клюнет в лоб тебя девчонка. / Пять кусков – и вуаля, / Только губы подставляй. / А за десять – не вопрос, / Поцелует и взасос. Поклонился и ушел. Да что же это за дурдом? А предложение поставить на Беатриче делла Бикокка смахивает на недобросовестную конкуренцию… 7 – Сальво, иди сюда! Наконец он увидел Ингрид, та звала его и махала ему рукой. Он направился к ней. – Синьор Монтальбано. Хозяин дома, барон Пископо ди Сан-Милителло. Барон, худой и высокий, был одет в точности как один тип из фильма про охоту на лис. Только на том была красная куртка, а на бароне – зеленая. – Добро пожаловать, синьор, – произнес барон, протягивая руку. – Спасибо, – сказал Монтальбано, отвечая на рукопожатие. – Как вам у нас? – Отлично. – Я рад. Барон, улыбаясь, посмотрел на него и громко хлопнул в ладоши. Комиссар растерялся. Что ему надо сделать? Тоже хлопнуть в ладоши? Вдруг у этих людей так принято выказывать радость. И он тоже громко хлопнул в ладоши. Барон, слегка опешив, удивленно покосился на комиссара, Ингрид расхохоталась. А подоспевший лакей в ливрее протянул барону закрученную трубу. Так вот почему барон хлопал в ладоши – он звал лакея! Монтальбано зарделся от стыда, а барон поднес инструмент к губам и затрубил. Звук был громким, как кавалерийский сбор. Уши Монтальбано были в десяти сантиметрах от трубы, и в голове у него загудело. Все мигом стихло. Барон передал трубу лакею и взял у него микрофон. – Дамы и господа! Прошу минутку внимания! Напоминаю: через десять минут касса закрывается и ставки приниматься не будут! – Простите, барон, – сказала Ингрид, хватая Монтальбано под руку и увлекая за собой. – Куда мы? – Делать ставки. – Да я даже не знаю, кто участвует! – Послушай, фавориток всего две. Бенедетта ди Санто-Стефано и Ракеле, хотя она выступает не на своей лошади. – Какова эта Бенедетта? – Усатая карлица. Хочешь, чтобы она тебя поцеловала? Не валяй дурака и ставь на Ракеле, как я. – А Беатриче делла Бикокка? Ингрид застыла как вкопанная: – Ты с ней знаком? – Нет. Я просто хотел узнать… – Развратница. Сейчас наверняка трахается с конюхом. Всегда этим развлекается перед скачками. – Почему? – Говорит, что потом лучше чувствует лошадь. Ты знал, что гонщики «Формулы-1» слушают двигатель задницей? Беатриче чувствует лошадь своей… – Ладно-ладно, я понял. Они нашли свободный столик и заполнили чеки. – Подожди меня здесь, – сказала Ингрид. – Давай я схожу, – возразил Монтальбано. – Там очередь, а меня пропустят. Не зная, чем себя занять, он подошел к одному из столов с закусками. Всю еду аристократы уже смели. Видать, оголодали почище аборигенов Бурунди после засухи. – Что вам угодно? – спросил официант. – «Джей энд Би», неразбавленный. – Виски закончилось, синьор. Ему непременно надо было выпить для поднятия духа. – Тогда коньяку. – Коньяк тоже закончился.