Второй лишь бросил на него недобрый взгляд. – Они не нашли труп, – встревоженно сказал Фацио. – Как это… – поразился Монтальбано. – Он же был тут! – Мы все осмотрели и ничего не нашли, – сказал тот, что пообщительнее. – Это что, шутка? Повеселиться решили? – угрожающе спросил второй. – Никто и не думал шутить, – сказал Фацио, начиная закипать. – И следи за языком. Второй открыл было рот, чтобы ответить, но передумал. Монтальбано спустился с веранды и пошел посмотреть на место, где лежала лошадь. Остальные двинулись за ним. На песке виднелись следы пяти или шести пар ботинок и две параллельные полоски от колес тачки. «Космонавты» тем временем залезли в фургон и уехали не попрощавшись. – Ее увезли, пока мы пили кофе, – сказал комиссар. – Погрузили на тачку. – Около Монтереале, примерно в трех километрах отсюда, с десяток лачуг, где живут мигранты, – сказал Фацио. – Сегодня устроят пирушку, наедятся конины. В этот момент подъехала служебная машина. – Мы собрали все, что смогли найти, – сказал Галлуццо. – А что вы нашли? – Три прута, кусок веревки, одиннадцать сигаретных окурков разных марок и пустую зажигалку «Бик». – Давайте так, – сказал Монтальбано. – Ты, Галло, двигай к криминалистам с прутами и зажигалкой. А ты, Галлуццо, бери веревку и окурки и вези к нам в контору. Спасибо за все, увидимся в участке. Мне надо сделать пару звонков. Галло замялся. – Что такое? – О чем просить экспертов? – Чтобы сняли отпечатки пальцев. Галло все еще медлил. – А если спросят, что случилось? Что сказать? Что мы расследуем убийство лошади? Да меня выпрут пинками под зад! – Скажи: случилась драка, есть пострадавшие, надо опознать нападавших. Оставшись один, он вернулся в дом, снял ботинки и носки, закатал штанины и снова вышел на пляж. История с мигрантами, похитившими лошадь, чтобы съесть, представлялась ему неубедительной. Сколько времени они с Фацио оставались на кухне, пока пили кофе и беседовали? Максимум полчаса. И за эти полчаса мигранты успели приметить лошадь, сбегать за три километра к своим лачугам, раздобыть тачку, вернуться, погрузить тушу и увезти? Но это невозможно. Разве только они увидели труп до того, как он открыл окно, а потом, когда вернулись с тачкой, заметили его возле лошади и спрятались неподалеку, выжидая. Метрах в пятидесяти борозды от колес заворачивали в сторону растрескавшейся цементной площадки – комиссар всегда помнил ее такой, с тех пор как приехал в Маринеллу. С площадки рукой подать до шоссе. – Минутку, – сказал он себе. – Пораскинем мозгами. Конечно, мигрантам удобнее везти тачку по шоссе, да и быстрее, чем по песку. Но разве они стали бы выставляться напоказ всем проезжавшим машинам? А если бы они повстречали полицейских или карабинеров? Их бы наверняка остановили, и пришлось бы отвечать на кучу вопросов. А то и до репатриации бы дело дошло. Нет, они не дураки. Тогда что же? Есть другое объяснение. Те, кто украл тушу, не мигранты, а свои ребята. Зачем они утащили труп? Чтобы его никто не нашел. Возможно, дело было так: лошади удалось вырваться, и кто-то погнался за ней, чтобы прикончить. Но ему пришлось остановиться: на берегу были люди – возможно, утренние рыбаки; они могли стать опасными свидетелями. Он возвращается обратно и сообщает шефу. Тот решает, что лошадь надо убрать. И устраивает фокус с тачкой. А он, Монтальбано, вдруг проснулся и спутал ему карты. Так что похитители туши и убийцы лошади – одни и те же люди. Да, именно так все и было. И конечно, на шоссе, за площадкой, стоял фургон, готовый забрать лошадь и тачку. Нет, мигранты тут ни при чем. 2 Галлуццо положил на письменный стол комиссара большой пакет с веревкой и второй, поменьше, с окурками. – Ты говоришь, там две марки? – Да, комиссар, «Мальборо» и «Филип Моррис» с двойным фильтром. Самые обычные. Он-то думал: вдруг редкая марка, которую в Вигате курят максимум человек пять. – Забери, – сказал он Фацио. – И сохрани. Вдруг пригодится. – Будем надеяться, – не слишком уверенно ответил Фацио. Вдруг дверь кабинета распахнулась, словно от взрыва бомбы, с силой шарахнув о стену. В коридоре на полу растянулся Катарелла с двумя конвертами в руке. – Я тут вам почту подносил, – сказал Катарелла, – да вот спотыкнулся. Трое в кабинете, оправившись от испуга, переглянулись и поняли друг друга без слов: вариантов только два. Можно либо устроить Катарелле выволочку, либо сделать вид, что ничего не было. Не сговариваясь, они выбрали второе. – Простите, что повторяюсь, но, по-моему, будет нелегко найти владельца, – сказал Фацио. – Надо было хотя бы сфотографировать, – сказал Галлуццо. – Разве лошадей не регистрируют, как автомобили? – спросил Монтальбано. – Не знаю, – ответил Фацио. – Мы ведь не знаем даже, что это была за лошадь. – В каком смысле? – В том смысле, что не знаем, была ли эта лошадь упряжной, племенной, верховой, скаковой… – Лошади мечутся, – подал голос Катарелла. Поскольку комиссар не предложил ему войти, он так и стоял на пороге с конвертами в руке. Монтальбано, Фацио и Галлуццо, опешив, уставились на него. – Что ты сказал? – спросил Монтальбано. – Я?! Ничего я не говорил, – ответил Катарелла, испугавшись, что зря открыл рот. – Ты же только что сказал! Что делают лошади? – Я сказал, они мечутся, синьор комиссар.