– Но простите, ведь это вы пришли, чтобы сказать… – Ну да. Но когда вы так неловко отреагировали на мои слова, я поняла, что вы уже в курсе. Это так? Пожалуй, эта глазастая заметит, как дрожат волоски в носу у собеседника. С такой стоит играть в открытую. – Да, это так. Но давайте по порядку. – Давайте. – Вы живете здесь? – Я в Монтелузе уже три дня, гощу у подруги. – Если вы живете, пусть временно, в Монтелузе, то по закону заявление надо подать… – Но я поручила лошадь человеку из Вигаты. – Имя? – Саверио Ло Дука. Черт! Саверио Ло Дука – один из богатейших людей на острове, а в Вигате он держал конюшню: четыре или пять породистых лошадей, которых он завел ради красоты, ради чистого удовольствия владеть ими, и никогда не посылал на скачки. Сам же он бывал там наездами и целые дни проводил с лошадьми. Друзья у него влиятельные, так что стоит проявить осмотрительность: того и гляди ляпнешь лишнее – как говорится, пустишь струю мимо горшка[2]. – Позвольте уточнить. Вы захватили с собой лошадь, когда ехали в Монтелузу? Ракеле Эстерман удивленно посмотрела на него: – Конечно. Это было необходимо. – Почему? – Потому что послезавтра во Фьякке дамские скачки, их раз в два года устраивает барон Пископо ди Сан-Милителло. – Я понял, – соврал комиссар. Он ничего не знал об этих скачках. – Когда вы заметили, что лошадь пропала? – Я? Я ничего не заметила. Сегодня на рассвете мне позвонил из Монтелузы сторож конюшни Шиши. – Я не… – Простите. Шиши – это Саверио Ло Дука. – Но если вам сообщили об исчезновении на рассвете… – …почему я так долго тянула с подачей заявления? А она умная. Но эта ее манера заканчивать начатые им фразы порядком раздражала. – Потому что мой рыжий… – Рыжий? Это кличка? – Вижу, вы совершенно не разбираетесь в лошадях? – Ну… – Рыжими называют лошадей светлой масти. Мой жеребец – кстати, его зовут Супер – иногда убегает, приходится искать. Они поискали и в три утра позвонили сообщить, что не нашли. И тогда я подумала, что он не убежал. – Понял. Но, возможно, с тех пор… – Мне бы позвонили на мобильный. – Закурила вторую сигарету. – А теперь сообщайте плохую новость. – С чего вы взяли, что… – Вы ловко ушли от ответа на мой вопрос, комиссар, предложив рассказывать по порядку. Чтобы потянуть время. А это может означать только одно. Его похитили? С меня потребуют большой денежный выкуп? – Он дорого стоит? – Кучу денег. Это чистокровный английский скаковой жеребец. Что делать? Лучше сказать, все равно догадается. – Его не похитили. Ракеле Эстерман откинулась на спинку стула и, внезапно побледнев, замерла. – Откуда вы знаете? Вы говорили с кем-то на конюшне? – Нет. Монтальбано казалось, что он будто слышит, как в ее голове на бешеной скорости крутятся шестеренки. – Он… умер? – Да. Женщина придвинула пепельницу, вынула изо рта сигарету и тщательно потушила. – Его сбил… – Нет. Видимо, до нее не сразу дошло, поэтому она повторила тихо, для себя: – Нет. – Потом внезапно поняла: – Его убили? – Да. Она молча встала, подошла к окну, открыла его, оперлась локтями о подоконник. Плечи подрагивали. Женщина тихо плакала. Комиссар дал ей выплакаться, потом тоже встал и подошел к окну. Достал из кармана и протянул ей пачку бумажных платков. Потом налил в стакан воды из бутылки, которую держал на шкафу с картотекой. Ракеле выпила все до капли. – Еще налить? – Нет, спасибо. Оба сели на свои места. Ракеле выглядела успокоившейся, но Монтальбано опасался новых вопросов, например… – Как его убили? …Вот именно. Она задала трудный вопрос! Лучше бы он, вместо игры в вопросы и ответы, рассказал всю историю разом, с того момента, как открыл окно в спальне! – Послушайте… – начал он. – Нет, – сказала Ракеле. – Вы не хотите меня слушать? – Нет. Я поняла. Вы чувствуете, как вы вспотели? А ведь он сам этого не заметил. Эту женщину стоит пригласить работать в полицию, от нее ничто не ускользнет. – И что это означает? – Что, вероятно, его убили очень жестоко. А вам тяжело мне об этом говорить. Так? – Да. – Я могу его увидеть? – Это невозможно. – Почему? – Потому что тот, кто его убил, увез вашего жеребца. – Зачем? Вот именно, зачем?