Гасан равнодушно кивнул женщине-рептилии, зло и холодно посмотрел на Варвару, что-то сказал, подал обеим бокалы с мартини. Он так сильно изменился, что Вожена даже засомневалась — он ли? Если да, надо попытаться изобразить ревность, досаду, злость. Но ничего кроме жалости и брезгливости она не испытывала. Хотела встать и подойти к ним — не получилось: стучало в висках, дрожали колени. Доктор Сабитов, словно почувствовав, что кому-то стало плохо, поднял глаза и увидел свою спасительницу. Торжествующая Варвара и потрясенная ее молодым кавалером ящерица стали свидетельницами мгновенного удивительного преображения — безвольный сноб в одно мгновение ожил, невежливо оттолкнул их обеих и через весь зал подбежал к замершей на краю стула гостье. — Ты здесь! Зачем? — в последний миг он сдержал порыв, успокоил дыхание, неторопливо сел рядом с ней и взял за руку. — Пришлось? — только и смогла спросить Вожена. Ей было невыносимо стыдно, словно вся эта бестолковая тусовка знает, что хорошего, незапятнанного мальчика измарала своими дурными наклонностями главная героиня праздника. Ведь о том, что они любовники, здесь, похоже, догадывались все. Именно за этим Варвара Игоревна и позвала большую часть сегодняшних зрителей, вернее, зрительниц. А вот о том, что испачкавшийся мальчик еще недавно был чистым, грязи хлебнул от безысходности, не догадывался никто, и ни в коем случае не должен был этого понять. Похотливая дура выставила на показ парня, который и к ней в дом, и в постель попал лишь потому, что ему некуда было идти… Знала бы она, и все гости… Но ведь нельзя, никак нельзя признаваться… — Прости, — прошептал Гасан, я сейчас уйду отсюда. Голос его звучал тепло. — Не вздумай сказать правду — пропадешь! Мой санаторный приятель — бывший особист. Тебя точно ищут. Еще несколько дней побудешь у нее. Скажи — прощения у меня попросил, я не нашла сил прогнать тебя, мы решили остаться друзьями, — Вожена объяснялась быстро, поглядывая на «соперницу», которая уже не рада была, что привлекла внимание к «добыче». Похоже, парень действительно не из-за денег был с этой белорусско-голландской провинциалкой. Вон какие глаза — огнем горят. Хоть бы раз так посмотрел, а то деньги в карман, халат на пол — и вперед, зажмурившись. К радости хозяйки их беседа быстро закончилась. Уже через минуту мнимый Руслан снова глядел поверх голов, придерживал любовницу за локоть и чокался с ней коньяком. А через две — кивнул на прощание, агрессивно чмокнул подставленную ему щеку и вышел вон. Те, кто наблюдал сцену до конца, могли увидеть, что Варвара из окна проследила, как бойфренд сел в ее машину и отбыл. Потом она подошла к гостье, которую всем представляла, как сватьюшку, и сделала очень милое, проказливое лицо. Вожена, как ни странно, никаких гримас в ответ не скорчила, только махнула рукой. К огорчению ждущей скандала публики, ни слез на виду у всех, ни истерик в туалете не случилось ни с той, ни с другой женщиной. Не успел исчезнуть молодой таинственный гость, как, словно на смену ему, явился опоздавший. Вожена в это время, запутавшись в комнатах и комнатках, искала гардероб — хотела уйти. И лицом к лицу столкнулась со своим новым знакомым, выручившим их с Димкой на дороге. Он, насупившись, стоял у стены, чуть не подметая пол очаровательным, живым, ярким букетом. Варвара заахала, принимая букет, похожий на оживший глобус. Тут же, желая продемонстрировать дружелюбие, вцепилась в руку Вожены и стала представлять гостей друг другу. — Мой давний друг Федор, а это моя родственница, вернее, свояченица… Проездом в Москве, внука навещала… Федор Филиппович, конечно, не случайно оказался на этом приеме: он искал встречи с Боженой. Но, увидев ее, почувствовал, что искренне рад встрече. Он оставил оторопевшую Варвару Игоревну у гардероба и силой увел представленную ему гостью в зал, где звучала музыка, сразу пригласив на танец. — Как вы попали на это сборище? — спросил генерал. — По-родственному, как видите. — Сто лет не танцевал, разучился, наверно… — Желаете услышать комплимент? Вы отлично ведете и легко вальсируете. Чувствуется хорошая школа. Странно, генерал готов был слушать и слушать спокойный, тихий голос. Ему нравилось в ней все: поворот головы, запах духов, рука у него на плече. Вальс был длинным, но его, как водится, не хватило, чтобы успеть поговорить о главном или договориться о встрече. Зазвонил мобильник Вожены, и Федор Филиппович не без волнения прислушался к разговору. Судя по обрывкам фраз, беседовала она с внуком, закончив — быстро попрощалась и ушла. Не беда, теперь-то он ее точно найдет, потому что хочет найти. Глава 26 В девятнадцать ноль-ноль, без опозданий, секретный агент по кличке Слепой остановил машину на обочине шоссе. Место было темное, глухое, именно такое, каким и положено быть пункту отправки на боевое задание. Глеб ждал, не выходя наружу и не глуша мотор. Пришло лаконичное сообщение — «Privet». Это означало, что можно покинуть автомобиль и идти вперед. Он так и сделал. Через тридцать шагов поравнялся с небольшим вертким «рено». «Это хорошо, — подумал Глеб, — машина неброская, европейская, надежная. Главное, чтобы внутри нашлось все, что он просил». — Здравия желаю, Федор Филиппович. Какие будут указания? — поприветствовал шефа Сиверов. — Какие указания? Ты в этих железяках лучше меня разбираешься. Что хотел — все в комплекте, на заднем сиденье, с инструкциями и разрешениями на вывоз, чтобы с дорожной полицией транзитных стран проблем не было. Хотя, ты — сотрудник Российского посольства Петр Никонов, консультант по научному и культурному обмену. Вряд ли такого вообще станут останавливать, тем более — задерживать. Потапчук, казалось, все предусмотрел. — Да, есть свежие новости — ребята в последний момент получили, сам еще не знакомился. Компьютер с собой, надеюсь? — продолжил он. — Пришла информация от осведомителя по поводу одного из тех, кто исчез во время твоей «венгерской» операции. Есть мнение, что ему помогает женщина, которая там, в гостинице, была «на подхвате». Она оперативно вывезла и спрятала самого интересного из главных подозреваемых — фамилию сейчас посмотрим, вот диск. Я и сам еще не видел — мне его прямо в машину передали, на ходу уже. Этого парня раненые тобой америкосы, Алехандро и Карлос, называют как хорошего знакомого Белы Меснера и их главного связного с чеченской стороны. — Давайте диск — сейчас посмотрим, что за Мата Хари. Оба внимательно смотрели на небольшой монитор. — Вот текст, вот картинки к нему, с чего начнем? — С картинок, конечно, — потребовал Потапчук. — Как начальству будет угодно — Глеб увеличил первое изображение. — О, да ее знаю, у нее внук Дима, на редкость смышленый мальчик. Думаю, ошибся ваш осведомитель, Федор Филиппович. Я их обоих отлично запомнил — обычные отдыхающие, да и возраст у дамы пенсионный, не для такой работы. — Что ты в возрасте понимаешь, мальчишка еще! — выдавил, едва не задохнувшись генерал-майор. С экрана компьютера ему улыбалась Вожена. Сиверов даже не сразу понял, что начальнику плохо. А когда понял, мгновенно распахнул дверцу машины, выхватил валидол из аптечки, расслабил узел галстука. — Нормально, Глеб Петрович, уже нормально, — к щекам генерала медленно приливала кровь, голос становился прежним. — В добрый путь, Глеб. Жду вестей? * * * Россия — Беларусь, символический таможенный пункт после Смоленска, затем ночная, хорошо освещенная трасса до Бреста, Варшавский мост. Тересполь, Белосток, и еще до позднего рассвета он затормозил у придорожного мотеля с красивым названием «Под крушиной». На стоянке «отдыхали» два старых «фольксвагена» и один микроавтобус «форд», все — с польскими номерами. Его «рено» смотрелся в этой компании щеголем, но Глеб не сомневался — это до поры. Машин такого класса на европейских дорогах большинство, через час-другой понаедут и громадины-джипы из России, и популярные у белорусских и украинских путешественников «японцы». Именно поэтому оставлять в салоне ничего ценного не стоит — запросто позаимствуют. Самым тяжелым в его багаже был кейс с автомобильным подавителем радиовзрывателей — килограммов десять-двенадцать. Вообще-то, это приспособление должно было находиться в салоне, но сегодня, когда вероятность кражи во много раз превосходит вероятность взрыва, пусть побудет в номере. Тем более, что время его непрерывной работы всего сорок минут, а спать Глеб собирался намного дольше. Администратор, пока гость шел к стойке для регистрации, поприветствовала его по-немецки, по-английски и по-русски. Получив в руки документы, говорила уже только по-русски. — Что, на поляка я совсем не похож? — поинтересовался Сиверов. Девушка сообразила, о чем он спрашивает, и отрицательно покачала головой. — Пан подобны на туриста. Очень дорогая куртка, очки тоже. И, вслед за комплиментами — легкий укор: поляк бы сразу ответил, а пан ждал, пока я угадаю. Оказалось, он успел как раз к завтраку и может сразу направляться в ресторацию. Но Глеб предпочел сначала подняться в номер. В комнате он привычно проверил крепость замков и задвижек, наличие смежных помещений, толщину перегородок. Для вора или бандита преград не было, но для случайного любопытного препятствий достаточно. Спрятал свой багаж в стенной шкаф, принял душ, переоделся. Та же девушка, провожая его к столику в ресторане, улыбалась уже не дежурной улыбкой, а искренне восхищенной. Сиверов сделал в ресторане заказ и, пока кухня готовила, вышел в фойе, где приметил сувенирный прилавок. Обслуживала его та же внимательная барышня. Глеб купил дорогую записную книжку в тисненом кожаном переплете и огромную плитку двухслойного швейцарского шоколада. Волнуясь, девушка назвала крупную по ее разумению сумму, заперла ее в кассу и от души поблагодарила клиента за покупку. Не каждый день продавались эти неприлично роскошные безделушки, хозяйка наверняка будет очень довольна ее сегодняшним дежурством. — Как вас зовут, красавица? — поинтересовался богатый русский. — Пани Вожена, — пролепетала она, и покупатель очень удивился. — Вожена? Да это просто судьба! Тогда это вам, — он протянул ей свою покупку, — во искупление моей неучтивости. — Слепой говорил, не особенно заботясь о том, чтобы паненка его поняла, главное, чтобы хорошо запомнила. Он вернулся к столу, оставив потрясенную девушку с подарком в руках. Возможно, повар был родственником польской Вожены, и она поделилась с ним неожиданной радостью, а может быть, у кухонной братии просто было творческое настроение, но телятина в брусничном соусе с лесными грибами удалась на славу. И, хотя блюдо, скорее, соответствовало обеденному меню, Глеб от души насладился сочным куском мяса со славянским приправами, заказал еще мороженое с фруктовым десертом и двойной ароматнейший кофе. Из «дежурных» яств взял овощной салат и томатный сок. После завтрака он заперся в своем небольшом номере, разделся, положил под узкую подушку-валик заряженный пистолет и собрался проспать не меньше четырех часов. Это будет последний крепкий, глубокий сон перед вступлением в противоборство с террористами. За стеной шумела вода и раздавались шаги. До завтрака соседей не было слышно, возможно, они появились, пока секретный агент ФСБ с дипломатическим паспортом на фамилию Никонов ел мясо с ягодами и удивлял обслуживающий персонал. «Спать!» — приказал себе Сиверов. Он умел управлять своей нервной деятельностью. Этот навык дался ему не сразу и не просто. Поначалу получалось с трудом — слишком тяжелый багаж несло его подсознание. Расслабить мышцы и волю, но не выпустить наружу картины прошлого — страшную боль, предательство, нелепую, бессмысленную смерть хороших людей, — казалось, он не сумеет этого никогда. Психика сопротивлялась, ссылаясь на особую, почти ритуальную значимость упрятанных вглубь себя историй. Из-под плотно сомкнутых век текли слезы отчаяния, вспоминался лишь запах горелой человечины, смешанный с ароматами можжевельника и ружейного масла. Но учитель продолжал настаивать — ты можешь, управляй собой. И Сиверов смог: научился несколько суток обходиться без пищи и не страдать при этом от голода, не думать о еде, спать и просыпаться по внутреннему приказу, перед сном программировать его глубину. Единственное, чего так и не получилось — управлять снами. Внутренний приказ уснуть без сновидений подсознание выполняло не всегда. Глеб в чужом, незнакомом доме, но это не удивляет и не тревожит. Комнат много, даже слишком — двери, двери, двери. Все добротные, толстые, почти одинаковые, но ему нужна лишь одна. Он обязательно узнает ее, когда приоткроет и заглянет внутрь. Одну за другой он дергает похожие медные ручки, но везде заперто. От этого нарастает недовольство, а вместе с ним и тревога — сейчас отведенное кем-то время истечет, а выход или вход так и не будет найден. Но этого случиться на должно, почему-то жизненно важно отыскать эту чертову дверь и выйти через нее в новое, безопасное пространство. И вдруг на стене появляются, словно вырастают из ниоткуда, часы, огромные и необычные. «Сейчас узнаю, сколько минут у меня в запасе», — радостно думает измученный безрезультатным поиском Сиверов, но понять, который час, невозможно — слишком много стрелок. Он пытается выбрать парные, присматривается, щурится, считает деления на циферблате. А часы стучат все громче и медленней, громче и медленней — тик-так, тик-так, тик… Возникает уверенность, что сейчас кто-то поможет, укажет нужный выход, отломает лишние стрелки, запустит часы в верном ритме и темпе. И точно — появляется собака. Она лает, и Глебу понятно, что поиск бесполезен, лучше забыть и уйти — цель изменилась, начинается новая игра. А собака лает и улыбается — то по-собачьи, то по-человечьи, то по-собачьи, то по-человечьи. И улыбка у нее такая знакомая: кто-то недавно так улыбался, но не ему, не Глебу… Он проснулся и, по давней привычке, сразу глянул на часы — без двух тринадцать, спал, как и планировал, четыре часа. За окном заливалась собака, а за стеной кто-то все так же мерно вышагивал из угла в угол: тик-так, тик-так. Спустившись по узкой деревянной лесенке к рецепции, Слепой застал там утреннюю паненку. Девушка вяло улыбнулась приятному русскому постояльцу, и сразу отвернулась спиной. Это не была невежливость — она была просто заплакана. Опухшие глаза, яркие пятнышки на щеках, припухшие губы. Сиверов облокотился о стойку: — Кто вас обидел, красавица? Не могу ли я помочь? Вообще-то, он не рассчитывал на короткий ответ или отговорку, но и нового потока слез тоже не ожидал. Она просто захлебнулась рыданием и быстро-быстро, словно боясь, что после передумает, заговорила на смешном, пришептывающем русском. — До мене жених приехал. А я не хочу замуж. Я за него никак не пойду. — Не можешь решиться отказать? Жалеешь парня? — по-своему представил ситуацию Сиверов. — То пану не зразумело, я юш одмувила. Да он не згодны. Сказал, убиваться будет, — и она снова захлюпала острым носиком. — То есть все-таки отказала, — скорее догадался, чем понял Глеб. — Да Бог с ним, поубивается день-другой, потом сам спасибо скажет. Сейчас домой придет, журнальчик полистает, в бар сходит — и встретит другую паненку! Девушка округлила глаза, откинула прядь со лба и заговорила медленно: — Я кажу пану — он убивацца хочет. Взял ключ от седьмого покоя и замкнулся. Меня чекае. Не приду — убьецца, у него и пистолет есть, он полициянт. Варьят, всех убьет и сам… Наконец стало ясно, что произошло. Несчастный отвергнутый жених — варьят, то есть сумасшедший. Он ждет наверху, запершись в седьмом номере, и равномерно вышагивает из угла в угол: тик-так, тик-так. Невесту свою шантажирует самоубийством, а сам полицейский, имеет оружие.