— Мадам Дроссель, если угодно… Почти как кудесник в совместно прославленной истории, помните сказки Гофмана? Господин Дроссельмайер, подаривший маленькой Мари куклу-щелкунчика… Очень известный российский балет! — Просто кружок любителей русской классики, а не семья! Дочь Толстого цитирует, мать Чайковского знает… Как консультант по культуре, я приятно удивлен. Кстати, разрешите представиться — Петр Никонов. Он не успел отрапортовать и собраться с мыслями — женщина оборвала его на полуслове, хлопнув ладонью по столу. — Пьер так Пьер… Зовись, как велено, но вторую дочь я не отдам никому. Не поверю, что наш забытый Богом пригород вдруг ни с того, ни с сего наводнили россияне. Четвертый за последнюю неделю… — Я не очень понимаю вас, но, кажется, лучше пойду… Кофе уже не хочется, а прием мне кажется странным. — Как угодно, настаивать не стану. Не изображай невинность, русский. Или ты думаешь, что черная эмигрантка с Кубы могла благополучно остаться во Франции, выйти замуж за белого, родить двоих детей… И чтобы в этом никто не был заинтересован? Это вам в Союзе рассказывали про демократию и свободу, смешанные браки, бессилие наших спецслужб… За все приходилось платить, и иногда слишком дорого. Я, как ты знаешь, заплатила старшей дочерью и разрушенной семьей. Заплатила, когда считала, что за все давно рассчиталась — и за чистый паспорт, и за настоящую визу, и за прощание с коммунистической родиной. Тише, Николь возвращается… Улыбайся, Петя! Свеженькая, смывшая макияж девушка выглядела уставшей и странно бледной. Сиверов мысленно отметил этот болезненный цвет лица, заметный, не взирая на смуглую кожу. Николь тяжело опустилась на пеструю кушетку, робко положила вялую кисть рядом с его рукой, словно собиралась прикоснуться, но испугалась чего-то. Мадам и мадмуазель Дроссель, носительницы смешной немецкой фамилии, молча прихлебывали остывший кофе и с тревогой смотрели на гостя. Тот уже допил первую порцию и всем видом демонстрировал нежелание приступать ко второй. Последняя попытка Николь совратить его с треском провалилась. До отеля он добрался быстро. Первым желанием было встать под душ, смыть чужое напряжение, след неясных угроз или предупреждений, ревности, похоти, растерянности. Ему следовало быть безразличным к безнадежной влюбленности смуглой официантки, обоснованной тревоге ее матери, жалкой похоти Люка. Все это он, секретный агент, должен расценивать и использовать только как инструменты для достижения целей. Чьих? Целей великой родины? Ее главной силовой структуры? Федора Филипповича лично? На время они становятся его целями, хотя сам Глеб выбрал бы иные. Осторожно вынув со дна рюкзака блоки детектора, Сиверов внимательно изучил показания индикаторов. Ни о чем тревожном они не сообщали — в парке, неглубоко и невысоко, никто ничего взрывоопасного не оставил. Это и хорошо и плохо — найти взрывчатку в помещении будет сложнее. А может, Потапчук и его люди перемудрили, поверив бреду братьев Рамиросов. Возможно также, что террористы изобретательны и хорошо подготовлены, а значит, разгадать их план будет трудно… Сиверов обдумывал дальнейшие действия: позвонить Николь, встретиться в ресторане, сесть за ее столик. Быть милым… Нет, лучше не звонить, просто прийти как ни в чем не бывало… Пусть злится, демонстрирует равнодушие, дожидается русских голландцев. Сегодня утром один из этих кавалеров обещал ей позвонить. Что, кстати, имела в виду ее мамаша? Когда-то она, похоже, была причастно к деятельности советско-кубинских резидентов на территории капиталистической Франции. В таком не каждый станет признаваться полузнакомому гостю. За дочь испугалась? Вряд ли, скорее, использовала ситуацию для разведки боем. Имеет свой интерес, так как по-прежнему работает на кого-то? Конкурентка, единомышленница, вольная художница? Придется проверить… Глава 38 Телефон зазвонил, когда он стоял под душем. Глеб выключил воду, обернулся полотенцем и подошел. Звонка по внутренней связи он не ожидал, хотя допускал, что оскорбленная официантка может не выдержать паузу. Но на этот раз интуиция подвела — это была не Николь, а ее мамочка. Коротко и властно она сообщила, что с пяти до шести вечера будет ждать его в кафе в двух кварталах от гостиницы, понятно объяснила, как можно туда добраться и не стала дожидаться ответа. Казалось, никаких возражений или сомнений со стороны русского она не примет. Сиверов думал, стоит ли идти на контакт. Получив задание, Глеб действовал по своему усмотрению, самостоятельно принимал решения. Такой избыток воли был ему по душе, но большой была и ответственность. Итак, мадам Дроссель настаивает на встрече. Хорош агент, если его вычислила первая встречная озабоченная родительница! С другой стороны, он проколов не допускал, значит дама сама не промах, ориентируется в оперативной обстановке, умеет наблюдать и делать выводы соответственно профессии. Бывших резидентов не бывает — это образ жизни и мысли. Бескорыстных, как показывает практика, тоже почти нет. Мадам попросит денег или информации, которую позже сама конвертирует в евро по выгодному курсу. В любом случае надо с ней встретиться. С такими женщинами лучше не ссориться. Мадам Дроссель ждала за столиком не одна — рядом пил пиво Серж Лоссэ. Глеб молча подсел к ним, кивнул официанту, заказал чашку кофе и рюмку коньяка, только себе. Галантность была неуместна — пригласившие не поставили на его салфетку даже стакана с водой. Очевидно, это должно было подчеркнуть их независимость, желание управлять ситуацией и легкое недовольство его опозданием. Первым заговорил Серж. Осушив бокал наполовину, он наконец оторвался от кружки, сложил брови домиком, словно спрашивал у мадам разрешения начать боевые действия. Та величественно кивнула, знакомым жестом накрутила на палец кудряшку, приняла сосредоточенный вид. — Серега Лосев, из Вильнюса, бывший совок, беглый солдат-афганец, гражданин Франции, сочувствующий. — Кому? — Глеб говорил спокойно, он умел скрывать эмоции, хотя искренне удивился. — Сочувствующий вам, господин Пьер Никонофф, — мадам комментировала покровительственно, по-учительски. — Видите ли, Петруша, каждый год сюда приезжают десятки маньяков с единственной целью — отщипнуть кусочек какого-нибудь эталона, а то и саму чушку заполучить. Благо, Интернет наводнен дурацкими байками о том, что авторские экземпляры почти неотличимы от выставленных в экспозиции дубликатов. У нас тут целая индустрия тайных подделок, якобы идеально соответствующих и метру, и килограмму… — Но настоящие есть только у вас! — облегченно продолжил Глеб. Версия о деньгах — всегда самая надежная. Не купить информацию, так продать эталон массы или длины… Потом дома, на кухне, его жена будет мерить занавески и взвешивать ягоды на варенье этими самыми идеальными измерителями и хвастаться подругам, что ее метры метрее, а килограммы — килогаммее, чем у всех остальных. — Вы верно поняли, зачем я выгуливал вашу девочку по охраняемым территориям. Но я хочу не купить у вас эталон, а добыть его своими руками… — Совсем как на уроках труда в пятом классе — все своими руками, — это господин Лосев отвлекся на детские воспоминания. — Кстати, — Глеб уже понял, что ему очень повезло, и сразу решил перехватить инициативу, дать понять, что русско-голландские конкуренты хотят того же, что и он, но заплатить достойно не смогут, — насколько мне известно, именно в подвальных помещениях вашего Бюро хранятся настоящие, авторские, так сказать, ценности. Мне нужно что-нибудь оттуда, и только то, что я лично извлеку их охраняемого сейфа. Возможности ваших запасников не безграничны, откуда мне знать, что вещь, которую я возьму, ваша дружная бригада не поставила туда час назад? Какие будут гарантии? — Такие же, — голос мадам был угрожающе-вкрадчивым, — что и с вашей стороны. Мы ведь не спрашиваем, не пойдете ли вы после этой беседы в ближайший полицейский офис и не предложите его шефу прослушать запись нашего разговора? — Кажется, мы уже были на «ты», давайте продолжим! Предлагаю замочить начало плодотворного сотрудничества! Гарсон, карту вин! Пожилой официант без энтузиазма раскрыл перед ним коленкоровый переплет, но уже через минуту победоносно поглядывал на скучающих коллег, принимая самый крупный заказ за все три года его работы в этой забегаловке. Клиент, показавшийся провинциальным иностранцем, на прекрасном французском попросил принести две бутылки настоящего «Мерло», холодных и горячих закусок, и не каких-нибудь баночных суррогатов, а настоящего мяса, свежих овощей, кроме того, не гармонирующих с вином, но очень дорогих осьминогов. И еще кофе, пирожных, сока, мороженого. И самое приятное, что сразу расплатился, намекнув, что сдачи не надо. Это не пацаны с пивом и чипсами или бабушки с болонками, пьющие чашечку кофе в течение двух часов. Под легкую выпивку и хорошую закуску разговор потек живее. Господин Пьер заключил устную договоренность с мадам Дроссель и мсье Лоссэ. Суть ее состояла в том, что под видом нового сотрудника Серж впустит его в охраняемые помещения нижнего уровня, где находятся не только платино-иридиевые образцы девятнадцатого века, изготовленные лондонской фирмой — знаменитые бруски х-образного сечения, но и бесценные архивные метр и килограмм, сделанные из платины великим ювелиром Этьеном Ленуаром в восемнадцатом веке. Глеб не сомневался, что насчет архивных раритетов продавцы блефуют — оригиналов давно не существует в природе, но суммы, которыми он играючи жонглировал, заставят и мадам, и мсье искать хороших, исторически подкованных мастеров подделки. О том, что он украдет и вывезет из страны в частную коллекцию символы, отождествляющиеся в миллионах умов с порядком, системой, доверием к любым измерениям — будь-то жилье, длина дороги, состав лекарственного препарата, никто даже не вспомнил. «Эмигранты, люди без родины, строящие маленькую новую отчизну на территории, по случаю купленной или взятой в аренду у приютившей их державы. Возможно, национальногеографическое сиротство извиняет их беспринципность», — Сиверов мысленно пытался оправдать торговцев культурным наследием цивилизации, но получалось плохо. Можно простить голодного, ворующего кусок хлеба, больного, крадущего у аптекаря бинты и аспирин, ребенка, позарившегося на чужую игрушку… Но невозможно смириться с желанием распоряжаться тем, что принадлежит истории всего человечества. Во все времена, однако, были и продавцы, и покупатели подобного товара. И зловещая мадам, и ее носатый партнер никак не тянули на представителей международной мафии, распродающей страну, ее культурное и научное наследие. Скорее, кустари, даже отдаленно не представляющие масштабов задуманного безобразия. Учитывая, что оба учились в университетах, ездили по миру, это особенно отвратительно. Но очень, очень кстати… Глава 39 Лео и Виктор увлеченно заталкивали в рюкзачки теплые гетры, шоколадки, комиксы и фломастеры. До интересной поездки оставались еще среда, четверг, пятница, и они каждый день перекладывали багаж. То казалось, что никак не обойтись без игровых приставок, то гувернантка рекомендовала взять альбомы для эскизов и цветные мелки. Был тайный уговор украсть из холодильника по банке пива и выпить, когда родителей не будет дома. Пока на кухне удалось добыть лишь одну банку, но мама сегодня вечером отправляется «навестить подруг». Братья знали, что из этих «гостей» она всегда возвращается очень добрая, быстро засыпает и назавтра спит до обеда. А в сумке (лишь бы она, как обычно, бросила ее в прихожей) найдется и пиво, и сигареты, и жвачки. Лео настаивал на парочке сигарет для полноты праздника, но младший, Вик, не был уверен, что будет пробовать — его мутило от запаха сигаретного дыма. Мадам Анна вязала здесь же, в детской, сидя в дальнем кресле под старыми часами — иногда мальчикам не вредно позаниматься самостоятельно, без наставлений. Поездку какую-то придумали, зачем? Холодно, снега пока нет. У хозяйки день рождения — пусть бы и праздновала с другими. Нечего детям смотреть на выпившую мамашу рядом с прихорашивающимся по поводу и без повода папашей. Традиции нужны, когда они ценны, родятся из души, нравятся. А если к ним относятся, как к профилактическому осмотру стоматолога — неохота, страшновато, но надо — зачем такие традиции соблюдать? Надеются, что дети не видят родительских пороков? Все видят и понимают! А рано или поздно начнут уподобляться… Ишь, старшенький уговаривает младшенького начать курить мамины сигареты. А тот ломается, уже почти так же манерно, как его двуполый папочка. Бедные детки — их бы в деревню, в лес с лукошком… Или хотя бы в спортивную секцию по баскетболу — вон, негритята в соседнем квартале каждый вечер с мячом скачут, тренируются, дерутся, учатся быть в команде… Там, бывает, девочку за мальчика примешь, но чтобы наоборот — никогда… Каролина позвонила няньке и велела привести детей вниз, к выходу. Мальчики кубарем скатились с лестницы, наскоро чмокнули маму в наштукатуренную донельзя щеку и заторопились к себе. Дежурные наставления они, как всегда, пропустили мимо ушей. Чего прислушиваться, если главное пожелание — вовремя лечь спать. Изо дня в день мама просит их только об этом и изредка — не грубить мадам Анне. Вообще-то, они и не грубят — старушка добрая и толковая: в шахматы может, и в карты, в компьютере не хуже папы разбирается. Спать, между прочим, никогда рано не гонит, и читает им перед сном. Когда-то раньше, пару лет назад, Каролина слегка ревновала детей к гувернантке. Потом перестала. Старушка любила ее мальчиков и работала не столько за деньги, сколько по сильной привязанности, почти привычке общаться с Лео и Виктором с собственными внуками. Она и с Каролиной пыталась говорить, как с дочкой, но быстро поняла, что здесь потерпела неудачу. Хозяйке не нужна была мать, подруга, советчица. Ей вообще никто не был нужен. Вполне хватало зеркала, косметички и случайных, на недельку-другую, любовников. Хозяин, похоже, довольствовался тем же набором жизненных радостей, плюс достопримечательности. Он искренне интересовался всем, что можно считать музейной ценностью, артефактом, культурной валютой. Поездку в Севрское предместье придумал, конечно, он, а не вечно сонная супруга. Пару дней назад он пригласил мадам Анну к себе, вручил несколько распечатанных страничек и толстую брошюру с яркими картинками. Попросил рассказать детишкам, чем примечательно место, куда семья отправится на выходные. Сейчас мальчики составят уже пятый по счету список необходимых в дороге вещей, и можно будет начать устную экскурсию. Пусть знают и гордятся, что Система мер и весов была изобретена в конце восемнадцатого века во Франции, и в рекордно короткие сроки стала популярной во всем мире. Она подмяла под себя сотни и тысячи систем измерений, которые человеческая цивилизация создала на протяжении тысячелетий. Дети еще возились с рюкзаками, когда мадам Анна неспешно завела разговор о том, что впервые в истории десятичную шкалу измерений длины предложил в тысяча шестьсот семидесятом году французский математик и астроном Габриэль Мутон. Великая Французская революция вдохновила попытку ввести единую общенациональную систему мер и весов, заменяющую многочисленные местные единицы, унаследованные от средневековья. — Историки подсчитали, — тон гувернантки стал восторженным, — что с одиннадцатого по восемнадцатое столетие их общее число достигло четверти миллиона! Девятого марта тысяча семьсот девяностого года с предложением систематизировать меры и веса выступил в Национальном собрании депутат Шарль Морис Талейран, в будущем знаменитый дипломат, а тогда епископ Отенский. Через два месяца законодатели одобрили этот проект и предложили Академии Наук создать для его практического воплощения особый комитет — Комиссию мер и весов. Вскоре отдельным решением члены Национального собрания Франции постановили, что новая система будет основана на десятичной шкале. Странички с датами и фамилиями тихонько шуршали в узловатых пальцах. Дети слушали, затаив дыхание. Может, почерпнут из короткого путешествия что-то еще, кроме знакомства с пивом и сигаретами? Братья допоздна шушукались в спальне. Следующий вечер мадам Анне дался непросто — ее подопечных так увлекли истории Севрского предместья, что нескольких печатных страниц интернет-сайта оказалось недостаточно. Лео требовал лепить из теста изящную посуду и немедленно разрисовывать ее, Виктор все карманные деньги потратил на покупку пластмассовых китайских линеек и сравнивал их, прикладывая друг к другу. Родители остались довольны. Они искренне удивились, что их чада болтают за столом не о компьютерных стрелялках, а о севрском фарфоре и Международном бюро мер и весов. Гувернантке пообещали рождественскую премию. * * * — Решено, Серега! — Глеб панибратски хлопнул по спине Сержа Лоссэ, а слегка захмелевшая мадам все еще не отпускала закушенные удила. Она серьезно смотрела на клиента и заученно твердила, что девочка Николь ни о чем не должна не то что знать, даже догадываться. — Я так ее понимаю в смысле увлечения тобой, белый! Сама тридцать лет назад попалась на ту же удочку. Кто мне мешал сойтись с черным? — Любовь не знает предрассудков, мадам Дроссель! А о своей девочке не волнуйтесь. Я обещаю ее не втягивать в наш проект, это дополнительный риск, не так ли? Кроме того, объясните дочери, что я женат. И не просто женат, а счастлив в браке. Я люблю другую женщину и не стану ей изменять ни с мулаткой, ни с китаянкой, ни с марсианкой… — Браво, земляк! — зааплодировал Серж. — Вот что значит — моральный облик строителя коммунизма. Я своей француженке направо и налево готов изменять, только желающих мало, а платить неохота. Все нынче дорого, особенно молодые красотки. — А ты немолодую не пробовал уговорить? — мадам не то прошептала, не то прорычала последние слова, показавшиеся не предложением, а скорее угрозой. — Предлагаю вернуться к насущной проблеме, к деньгам, — Сиверову надоело выслушивать хмельные откровения соседей по столику, и он вернул беседу в деловое русло. — Аванс будет после того, как я получу официальный бэйдж со штрих-кодом и удостоверюсь, что он действителен. Сейчас — просто карманные деньги, рождественский сувенир, если хотите. На стол легла пачка банкнот. Серж Лоссэ уставился на нее и шумно сглотнул. Мадам Дроссель неторопливо осмотрелась, поправила роскошную шевелюру, отпила из бокала и лишь потом спокойно опустила деньги в сумочку. Потом, стараясь держаться в рамках жанра, продавцы и покупатели разошлись поодиночке. Первой ушла мадам, плотно прижимая локтем сумочку, за ней уныло побрел мсье Лоссэ, так и не подержавший в руках ни одной купюрки. Последним кафешку покинул Глеб Сиверов, щедро одаривающий наличными беспринципных торговцев вечностью. Есть не хотелось, пить тоже, но он заглянул в ресторан, зная, что сегодня вечером там могут оказаться «молдавские голландцы», то есть русские чеченцы, один из которых еще утром должен был позвонить официантке Николь. Илия — Давид, Захария — Эдуард и Гасан — Володя сидели за одним столиком. Николь была с ними, снова в африканских косичках, похожих на расползшихся по голове улиток. Ее глаза возбужденно блестели. На столе стояла полупустая бутылка водки и несерьезные закуски. Ни сока, ни воды, ни кофе. Компания громко разговаривала по-русски, и Слепой отчетливо расслышал неуклюжие комплименты и откровенное приглашение в постель. Девушка кокетливо отнекивалась, но Ильяс настаивал, а Захар подзадоривал обоих. Гасан равнодушно курил, переводя глаза с рождественских венков на барную стойку. Эротическая прелюдия его, похоже, абсолютно не интересовала. Глеба, в общем-то, тоже. Он узнал троицу — это были гладко бритые и модно одетые бородачи из «Астории-один». В том, что компания, включая Николь, не узнает его, Сиверов был уверен. Перед тем, как войти в полупустой зал, он подготовился: быстро вынул из внешнего кармана кепку и надвинул на глаза, ссутулил плечи. Эдаким неприятным забулдыгой он примостился в тени, позади интересующего столика, заказал недорогое пиво и крабовый салат. Подвыпившие мужчины твердили девушке, что она просто не может не подняться к ним, чтобы продолжить знакомство. Николь все еще отказывалась, но как-то неуверенно. Глеб понимал, что девушка расстроена его холодностью. А чеченский парень был готов разрешить все ее проблемы сразу. Кроме того, если мама по наследству передала дочери тягу к представителям другой расы, у нее есть еще одна очень веская причина принять неприличное предложение. Ильяс просто и честно хотел переспать с понравившейся женщиной, расслабиться перед опасной работой. Глядя на изящную высокую Николь, Гасан вспоминал, что Ильяс жаловался на какую-то мужскую неприятность, появившуюся после случайного «свидания» под травку в дешевой забегаловке. Сходил ли тот к врачу, узнал ли, чем заразился? Или сейчас пересадит мулатке весь букет, подхваченный еще в Голландии? Это мысль отрезвила доктора Сабитова и подтолкнула к неожиданному поступку. — Я вижу, ты не хочешь его! — сказал он официантке. — Тогда пойдем со мной. Николь и Захар удивленно уставились на него, Ильяс понял, что у него отняли добычу. Глеб, наблюдавший за компанией из-под опущенного козырька, обрадовался, что в сюжете наметился нетривиальный поворот.