В течение ночи они еще несколько раз менялись ролями, пили кофе из автомата, Огюст даже попросил разрешения подремать часок, обещая предоставить такую же возможность товарищу. Глеб согласился подежурить за двоих. Сам спать не стал — он умел работать без сна и отдыха. Придуманное имя тревожило его все больше, но убирать подозреваемого было пока рано. Середина ночи медленно перетекала в такую же темную утреннюю пору. Огюст, прикорнувший прямо на рабочем месте, спрятал лицо, опустив голову на стол. Подушкой ему служили сложенные руки. Но он не спал — дышал неровно, с разной степенью глубины, мышцы под форменной курткой были напряжены. «Чего-то ждет, так же как я», — не сомневался Сиверов. Каждый час на пульте срабатывал зуммер — звенел рождественский колокольчик, и синтетический детский голосок мягко объявлял, который час. Четыре… Огюст трет глаза кулаками, приседает, подняв руки над головой, мурлычет популярную песенку. Пять… Сиверов гулко вышагивает по второму этажу, уже настолько знакомому, что он мог бы сориентироваться тут даже в полной темноте. Его напарник разгадывает кроссворд, который, оказывается, всегда приберегает для утренних часов дежурства… Шесть… Глеб сидит у монитора и наблюдает за Огюстом, медленно поднимающимся по центральной лестнице, бредущим по только что пройденному им самим маршруту… Шесть тридцать… Напарник берет из ящика стола промасленный сверток, который Глеб проверил во время первого «совиного» сидения. Это обычные домашние бутерброды с белым сыром и салатом. Возможно, отсутствие ветчины или свиной колбаски — признак фанатичного мусульманства, а может — дело вкуса. Кто знает, что он ел вчера или съест завтра? Огюст ненастойчиво предлагает поделиться ранним завтраком, и с облегчением откусывает здоровенный кусок, когда Пьер отказывается. Семь… Сиверов возвратился с очередного обхода территории. Бартан снова занят кроссвордом, по крайней мере делает вид, что это так. Но возникшее в его облике напряжение подсказывает, что ждать им обоим осталось недолго. Семь пятнадцать… Огюст сидит в своем крутящемся кресле, напряженно всматривается в дисплей и перебирает вынутые из кармана четки. На фоне коричневой формы и его загорелых рук они выглядят очень светлыми, молочно белыми, и движутся по черному шелковому шнурку как-то натужно. Семь двадцать… В одном из темных окошек монитора появляется фигура человека. Он немолодой, неловкий, одет в униформу. И коридор сразу оглашается стуком металла, скрипом колес, шарканьем подошв по полу. — Месье Меснэ, уборщик, всегда приходит пораньше… Очень странный, думаю — полоумный. Но безобидный и очень старательный. Тебе, Пьер, надо с ним поздороваться, познакомиться, понравиться. Старик серьезно относится к дружбе — тебя наверняка предупредили об этом, когда нанимали… — Впервые слышу, дружище! — Сиверов разгадал примитивную уловку товарища, пытающегося отослать его от пульта слежения. В это время на экране возникли фигуры, которых никак не ожидали увидеть ни один, ни другой охранники. По коридору, вслед за Шандором, проследовал сам месье Поллард в сопровождении своих вчерашних гостей. Дама снова была полусонной, а вот мальчишки подпрыгивали, дергали за полы курток то отца, то профессора, что-то без умолку щебетали. Сейчас они разденутся в кабинете хозяина, потому что гардероб еще не работает, и тоже двинутся в подвал. Этого допустить нельзя… И уйти тоже — сейчас покажутся главные действующие лица… Нужно увидеть, кто куда направится, есть ли оружие, что в руках, что за плечами… Уборочная тележка грохотала совсем близко, когда Огюст резко сорвался с места. В его руке мелькнул шокер, белые четки качнулись на запястье… Реакция Сиверова не подвела — он с хрустом заломил назад руку противника. Тот рыкнул и обмяк от неожиданной боли. Его же оружие довершило работу — электрошок гарантировал десять-пятнадцать минут неподвижности, а стальные наручники гарантировали, что Огюст больше Сиверову не помеха. К сожалению, эта непредвиденная работа заняла какое-то время, но боковым зрением Глеб успел заметить на мониторе знакомые силуэты. «Смена» быстро двигалась в сторону подвала — это были Ильяс Гареев и Захар Джагаев. * * * Шандор не желал встречать с неуемной супругой ни Рождество, ни предваряющие его праздники. Именно поэтому он лично написал заявление своей начальнице, мадам Андре Макунда, с просьбой разрешить присутствовать на работе в это воскресенье. Он обращался с таким прошением уже не раз, добровольно заменял второго уборщика, когда тот болел. Часто задерживался допоздна, даже когда в этом не было никакой необходимости. Почему ему плохо дома, Андре знала от матери и по-своему жалела беднягу. Хочет выйти в праздник — пусть. Заодно развесит по стенам очередную партию рождественских гирлянд и шаров, пожертвованных мечетью. В этом году все некатолики, словно сговорившись, прислали какую-то новогоднюю дребедень для украшения стен здания и деревьев в парке. Это, видно, после одной бойкой статьи, где модный столичный щелкопер поднял проблему бескорыстных, нерекламных рождественских акций. Раньше непроданную китайскую мишуру отправляли в костелы и школы, сейчас шлют в еще менее популярные места — музеи, библиотеки, добавляя хлопот обслуживающему персоналу. Все это Андре еще вчера высказала и месье Полларду, пригласившему ее забрать ящики, доставленные прямо в его кабинет, и Шандору, вместе с которым они крепили на стены крючки на присосках. Недешевые, между прочим, но не скотчем же удерживать гирлянды и обвитые искусственным шелком шарики из папье-маше. Коробка с блестящими украшениями разместилась на нижней полке уборочной тележки, потеснив пластмассовые флаконы с драконоподобными головами-пульверизаторами. Шандор притормозил у туалета, взял из поддона гибкий шланг, наполнил ведро теплой водой, выдавил туда порцию ароматного геля, с удовольствием вспенил его рукой. Швабра сегодня была умницей, не гримасничала и не болтала почем зря с губками, а с тряпкой и вовсе еще не познакомилась — мадам Макунда только вчера выдала новую порцию ветоши взамен износившейся. Если бы она знала, что те пестрые куски мягкой ткани были показательно казнены за небывалую для их статуса оплошность — оставленные на стеклянной поверхности волоски и разводы! Этими новыми лоскутьями он протрет и отполирует дверные ручки, вентили кранов, ножки кованых скамеек в парке… Шандор погрузился в проговаривание несуществующих диалогов между инвентарными новичками и ветеранами, когда вдруг услышал совершенно реальный, знакомый голос. Сначала не поверил своим ушам, потом глазам — в пустом коридоре, рядом с кабинетом профессора, стояла Каролина, повзрослевшая, с новой прической, в непривычной дорогой одежде. Рядом с ней топтались два мальчика, очень похожие между собой. У одного из них был голос Иштвана. Даже интонации, восходящие, просительные, совпадали в точности… Уборщик, не выпуская из рук тележку, повернулся лицом к бывшей жене и позвал ее. Сначала тихо, неуверенно, потом громко и страшно, словно ворон прокаркал. Дети обернулись первыми, Каролина плавно подняла голову, взмахнула удлиненными ресницами, всплеснула руками… Они сделали шаг по направлению друг к другу, потом второй, третий… И в этот момент произошло нечто, так и неосознанное ни одной из незапланированных жертв. Проходившие мимо охранники в форме, словно случайно задели тележку Шандора, поправили упавшие емкости и помчались бегом к выходу. Буквально вслед за ними выскочил еще один. Выбив инвентарь из рук Меснера, он ударом ноги оттолкнул уборщика в сторону и выхватил оружие. Первый бежавший упал, второй, согнувшись пополам, продолжал петлять, уходя к лестнице. В этот момент из-за двери возник встревоженный месье Поллард, вслед за ним — муж Каролины. Испуганный Виктор, чей голос так напомнил Шандору безвременно ушедшего Иштвана, заорал и вырвался из маминых рук. Почему-то он помчался за грохочущей тележкой, разогнавшейся на спуске к лестнице, обхватил ее и старался удерживать, пока на него падали, сыпались, проливались вода, порошок, куски мыла. Профессор Поллард безуспешно давил на тревожную кнопку, не понимая, что творится, и почему охранники не задерживаются у его кабинета? Зачем, обнявшись, кричат на тарабарском наречии красивая женщина и старый урод, громко всхлипывает старший мальчик, щелкает любительской фотокамерой журналист? Захар был убит сразу, Ильяс ранен. Вскоре он потерял сознание от боли. Глеб мчался назад, к чертовой колымаге, куда Джагаев успел положить пластид. Действие подавителя продлится еще долго, батареи заряжены, но кто знает, как бандиты планировали устроить погром. А если это не радиовзрыватель, а обычный детонатор… Сейчас электронный хронометр прозвенит очередную колокольную мелодию и… Четки на металлическом шнуре в руках прикованного к батарее Огюста! Как он не понял! Мальчик не справился с тяжелой тележкой, и она покатилась вперед, а он растерянно поднял сначала яркую бутылку, потом большую губку… И уже потянулся к грязно-бежевому куску мыла… У Глеба не было выбора. Стрелять нельзя — пластид может сдетонировать от взрывной волны прямо в руках ребенка. Сиверов отшвырнул Виктора к стене и упал на взрывчатку. Те, кто видел происходящее, еще не успели его осмыслить. И только Шандор, безумный, надломленный жизнью, вдруг совершенно ясно понял, что сейчас у него на глазах разорвет спасителя, искалечит мальчишку и когда-то любимую женщину… Месье Поллард яростно стучал по клавишам мобильного — помехи подавителя не позволяли соединиться с полицейским участком, но он не понимал этого, как и того, что с пультом охраны связываться бесполезно: радиосигнал тоже разбивается о защитный экран «Пелены». Профессор в отчаянии колотил мобильником по столу, дул в него. На лбу выступила испарина, руки дрожали… Лео, встряхнувшись, подбежал к обычному аппарату и снял трубку. — Есть гудок, дядя Мэтью, звоните отсюда! Поллард вырвал трубку из детских рук, захрипел и осел в кресло. Похоже на сердечный приступ. Журналист фотографировал Глеба, уткнувшего лицо в пол, и кричал сыну: — Вызывай полицию, пусть едут с врачами! Лео под диктовку набирал номер, громко и ясно повторял все за отцом. Прошло не больше пятнадцати секунд, но Слепой уже понял, что он успеет. Вскочив, отталкивая людей, на ходу стреляя в окно, он вышиб кулаком кусок покрытого полимером стекла и швырнул пластид наружу. Тележка уборщика, доехав до лестницы, рухнула по ступенькам вниз. Никакой гарантии, что больше там нет взрывчатки, не существовало. Шандор, причитая по-венгерски, догонял свою тележку. Он так и не выпустил руки Каролины из своей, и женщина бежала рядом. Дюралевые стойки, пластиковые полки, встроенная емкость для воды, колеса с резиновым ободом — все это еще катилось со ступенек, сталкиваясь с бутылками, пакетами, заставляя чихать от рассыпавшегося порошка и просочившегося едкого геля… Сиверов рванулся вперед. Ему пришлось сбить с ног и опередить и Шандора, и Каролину. Он увидел, что Огюст смял свои странные четки в один бесформенный ком, а похожий на жесткую тесьму конец проволоки, в котором он не опознал детонатор, уже приготовился вонзить туда… Фанатики не умирают, не объявив хозяина алтаря, на который кладут свою жизнь. Молодой, не старше двадцати пяти, мужчина, выжидал, когда рядом окажется кто-нибудь, кто услышит его. Но его напарник по дежурству, кажется, не собирался ничего слушать. В его руках маленький пистолет незнакомой марки, а в глазах твердая решимость не допустить взрыва. Если попасть точно в голову — риск детонации невелик, но сзади уже топочут тяжелые ноги уборщика и его случайной невольницы. Даже этого может оказаться слишком много для подготовленного куска пластида. Сначала Каролина бежала за Шандором по инерции, не замечая впереди Виктора. Сломав каблук, она хваталась за руку бывшего супруга. И вдруг разглядела своего мальчика… Теперь все замерли. Женщина так и не осознала, что сейчас может произойти. Она с криком бросилась в сторону охранной будки. Казалось, воздух всколыхнулся, наполнился тяжелым запахом, пылью и эхом непрозвучавшего хлопка. Тело Шандора и пуля Слепого достигли Огюста одновременно. Малыш Виктор ударился головой о ступеньку и потерял сознание, Каролина накрыла его собой, а Глеб заслонил обоих. Он тоже упал, слегка придавив женщину и ребенка. Очки слетели с его переносицы, одно из стекол наполовину выкрошилось. Теперь рядом с разрушенной будкой никого не было, кроме странной, бесформенной дымящейся массы. Ею же были забрызганы стены, лица, руки, одежда выживших. И еще был запах, тяжелый, нутряной, очень знакомый. Сиверов вспомнил: предсмертный выдох Белы в «Астории-один», такой же зловонный. Сверху послышались голоса, легкое шарканье лап служебных собак по мраморному полу. Надо было уходить. — Вы их знали? — хрипло спросила женщина. — Кого? — Их, погибших, — Каролина пыталась сесть и положить голову сына себе на колени. — Я знала верхнего… старшего… Много лет назад он был моим мужем… Отцом моего сына… Не этого, другого… Видите, все умерли. Все Меснеры… Иштван, Шандор… Хорошо, что я сменила эту фамилию… Знаете, у меня сегодня день рождения… Последние слова почти заглушил собачий лай, но он расслышал… Приближались полицейские, еще минута — и подъедет вызванный ими отряд спецназа. Где-то у входа будет задержан Серж Лоссэ, прибывший с дешевыми подделками, если абстрактные время и расстояние вообще возможно подделать. Ворвется негодующий Люк Макунда — несомненно, сообщник террористов. Слетится и сбежится пресса, но лавры первенства достанутся журналисту-везунчику, оказавшемуся свидетелем кровавой истории. Бойцы обнаружат раненого Ильяса, «Пелену 7-К» российского производства, их командиры свяжутся с российскими службами государственной безопасности. Детективы опросят свидетелей и найдут выброшенный Глебом кусок пластида раньше, чем кто-то из исламистов. Врачи осмотрят профессора метрологии, его будущего последователя мальчика Виктора и его красивую маму. Пусть у них все будет хорошо. Глава 45 Дверь и окно, заранее подготовленные для бегства, сослужили хорошую службу. Если бы не они — Глеб мог бы не уйти. Предусмотрительность и утренний мрак позволили сделать почти невозможное — успеть покинуть территорию Бюро до того, как она была оцеплена. Он на ходу сбросил очки, берет, портупею со «Сфинксом», форменную куртку. Сырой ветер сразу взбодрил. Надев подготовленный на заднем сиденье свитер, он сразу помчался в сторону Парижа. Знакомая трасса освобождалась от утренних сумерек, но автомобили не выключали ближний свет — рождественские каникулы. Приказ о задержании человека в форме охранника наверняка уже передан на все дорожные посты. Нельзя исключить возможность, что Лоссэ покается властям в попытке продать эталоны российскому гражданину Петру Никонову, сотруднику российского посольства. Пока спецслужбы уточнят, кто кого ловил, останавливал, спасал, ему лучше пользоваться новыми документами. От старых избавиться просто — сжечь. Сиверов притормозил на обочине и быстро завершил переодевание — форменные брюки и высокие ботинки сложил в темный пакет и выбросил. Здесь же, присев на корточки, он сбрызнул паспорт, страховой полис, водительские документы специальным супергорючим составом из аэрозольного распылителя и поднес к ним зажигалку. Крошечный костер ярко вспыхнул и очень быстро погас. Пепел, оставшийся от Петра Никонова, Глеб втоптал в прелые листья и расшвырял их в разные стороны. Собственно, найдя неизвестного охранника, французы должны объявить ему благодарность и повесить орден на лацкан. Но этих приятных моментов Сиверов обычно не дожидался. Изредка узнавал от Потапчука, что по итогам проведенных операций сотрудники ФСБ были представлены к государственным наградам. Что ж, он получал моральное поощрение лишь на словах — никаких грамот, медалей, значков. Ничего из того, что сопровождается изданием письменных документов. Секретный агент — это человек-невидимка, не проходящий ни по каким ведомостям. Его дважды останавливали полицейские, пристально заглядывали в глаза, просили открыть багажник, сверяли фото в паспорте с фотороботом. Нет, не похож. Взъерошенная стрижка, веселые глаза, высокий, почти мальчишеский голос. По новой легенде он тоже русский, Семен Буйко, бизнесмен. Ехал от любовницы, живущей в мотеле «Конвой». Это за Севром, в семи километрах. К счастью, давать подробные объяснения не пришлось — полисмен плохо говорил по-английски, а Семен Буйко по-французски. Чем ближе Париж, тем плотнее поток автомобилей и бесконечней пробки. Зато и найти машину в сплошной массе машин гораздо трудней. Наконец Слепой добрался до указанной на карте платной парковки, бросил в автомат монетку и пересел в такси. Вместе с «рено» на стоянке осталось и огнестрельное оружие. Автомобиль заберут, проверят, почистят, извлекут пистолеты — можно не сомневаться. Теперь аэропорт. Лучше сделать покупки: русский бизнесмен, возвращающийся на родину из предрождественского Парижа с рюкзаком ношеной одежды и ноутбуком, у кого хочешь вызовет подозрение. Роскошные бутики аэропорта Орли ничем не отличались ни от домодедовских, ни от шереметьевских. Полная красивая индуска ненавязчиво предложила выбрать хорошие духи для супруги, и он взял три разных флакона. Знал, что Ирина любит делать приятные подарки подругам. Запах для нее они предпочитали выбирать вместе. Теперь спиртное — стандартная закупка нормального русского: мартини, виски, ликер «Бейлис». Объявили посадку. Глеб по привычке внимательно осмотрелся, сосредоточившись на лицах, ручной клади, необычной одежде. Ничего подозрительного. Кого же он высматривает? Сиверов понял, что ищет в толпе Гасана Сабитова, не принявшего участия в теракте. Возможно, доктор одумался, бросил все и бежал. Если так — Сиверов готов не заметить его в залах ожидания французского аэропорта. Но никого, похожего на Сабитова, он не увидел. Глеб подошел к кассе. Очаровательная китаянка с радостной улыбкой сообщила, что забронированное на имя Буйко место ожидает его. В зале ожидания звучала русская речь, бегали дети, жеманничали крашеные дивы. Молодые ребята, похожие на студентов, не отрывались от дисплея, двое солидных дядек выпивали тут же купленную водку. Уже через четыре часа Глеб звонил Потапчуку, чтобы сообщить об успешном выполнении задания.