Единственной отдушиной стала работа, найденная с огромным трудом, втайне от супруги. Помогла, как ни странно, тоже женщина: старая черная эмигрантка, консьержка в подъезде. Она оказалась одной из немногих, кто верно оценивал состояние Терезы и по-матерински сочувствовал Шандору. И еще — она плохо знала французский и неплохо русский. Совсем как Шандор. Речь новой неласковой Родины запоминалась с трудом, а выученный в детстве волевым решением страны Венгрии ведущий язык социалистического лагеря всплыл из глубин памяти, и Меснер уверенно воспроизводил русские слова, фразы, даже тексты песен. Черная Катрин никогда не была в Венгрии, но она училась в Донецком горном институте, даже работала когда-то инженером. Ее маленькая африканская страна недолго была советской колонией. Военный переворот в одну ночь все изменил. Муж Катрин, тоже учившийся в Советском Союзе, погиб в тюрьме, сын с семьей отправился в Америку, зять выбрал Францию. Катрин недолго решала, к кому из детей присоединиться — дочь ждала двойню и нуждалась в помощи. Пришлось переехать из Киншасы в Париж, сменить профессию инженера на должность няньки, мойщицы общественного туалета и, наконец, когда близнецы пошли в школу, стать консьержкой при дешевых апартаментах. Когда Тереза окрутила очередного молодого мужа-иностранца, близнецам было уже по двенадцать, их бабушке — шестьдесят пять. Она жила одна в цокольном этаже сдаваемого внаем клоповника, арендовала комнату с кухней. Уборная была общая — вся обслуга жила в соседних конурах, на которые полагалось одно «очко» и одна душевая кабинка. Дежурили по графику — мыли унитаз, душевой поддон, керамическую плитку. Все это она рассказала Шандору за один очень поздний вечер, когда, устав от капризов супруги, он просто убежал на улицу, часа два померз под холодным дождем, вернулся в подъезд и сушился у батареи, боясь подниматься к себе. — Все ее мужья убегали вечерами. Некоторые не возвращались, — философски заметила Катрин, пока Меснер пытался обсохнуть. — Наверно, у этих некоторых были деньги, чтобы пристроиться где-то еще, — грустно промямлил Шандор. — Или они были моложе и смелее… — Может быть… — Скажите, а те мужья, которые все-таки возвращались, — что случалось с ними? — Боюсь, по-французски мне не объяснить вам как следует. Вы еще какие-нибудь языки знаете? Так и выяснилось, что они оба знают русский, язык его школьного детства, ее студенческой молодости. А эти годы вспоминались как самое лучшее и светлое в прошлой жизни. Катрин объяснила Шандору, что два молодых мужа, оба цветные, сбежали сразу же. А один белый — болгарин — умер от инфаркта прямо в постели. — Медсестра рассказывала, весь был в губной помаде, я-то сама не видела, его выносили уже в пакете, — говоря это, женщина понизила голос, хотя поблизости никого не было. Про то, что его предшественник скончался от инфаркта, Шандор знал, но о том, что Тереза сама его замучила, даже не подозревал. Ему стало так страшно и горько, что он заплакал. Уткнулся носом в ребристую, еле теплую гармошку батареи и затрясся всей спиной. Консьержка поднялась из-за столика, подошла к Меснеру. Она очень хотела его утешить. Меснер потихоньку успокаивался. Наконец нашел в кармане несвежий платок и высморкался в него. — Как мне быть? Консьержка решила помочь бедняге. Зять Катрин работал начальником охраны в Палате мер и весов, дочь там же возглавляла административно-хозяйственную службу — нанимала уборщиков, заключала временные договора с кровельщиками и сантехниками, паркетчиками и мойщиками окон. Возможно, на что-то подобное мог сгодиться и Шандор. Жаль, он белый — это может стать помехой, ребята стараются помогать только своим. Но если мать попросит, дочь обязательно постарается. Так Шандор Меснер стал уборщиком технических помещений в одном из удивительнейших музеев мира. Он стремился как можно дольше находиться на работе, и начальство расценило это как особую старательность. Через год ему доверили уборку выставочных помещений. Беле за этот год отец написал дважды — оба раза просил денег. Сын в обоих случаях не отказал, перевел по пятьсот американских долларов. И для Венгрии, и для Франции это были немалые деньги. Глава 20 Поклонник из «Астории» позвонил вторично, интересовался Димкиным здоровьем, настроением, ее самочувствием. Намекал, что готов приехать в Москву, провести с ней вечер, скрасить, так сказать, одиночество. Но за всем читалась явная профессиональная заинтересованность, и совсем не ею, а Гасаном. Настоящий полковник свой статус настоящего, хотя и в отставке, совершенно оправдывал. Он получил задание или сам проявлял инициативу — этого Вожена не знала. Зато отлично понимала, что чеченского доктора нужно где-то спрятать. «Дожив до пятидесяти «с хвостиком», начинаю играть в детектива. Почему бы и нет?» — раздумывала гражданка Нидерландов, протирая тарелки мягким полотенцем. Кем она только не была в этой жизни — учительницей младших классов, продавцом на рынке, переводчиком в эмигрантской общине… А еще женой, матерью, даже любовницей, вдовой, бабушкой, свекровью — и все получалось, как-то складывалось само собой. А про женщин-детективов столько сериалов смотрела! Если хоть толика правды в них есть, она осуществит свой план. Главное — инициатива. Кто у нее есть в Москве? Свояченица, мать невестки. Дама очень состоятельная, одинокая, постоянно прикармливающая двух-трех молодых альфонсов. Она всегда удивлялась выбору Вожены — дескать, Бруно староват, недостаточно горяч. Не раз предлагала попробовать кого-нибудь помоложе, даже обещала оплатить. Эта ни за что не сдаст, если представить парня соответствующим образом. Лишь бы она была дома… Вожена нашла в телефонной книжке номер Варвары Игоревны, рассказала о Димке, выслушала сочувственные причитания и принялась сочинять. — Слушай, Варя! Я знаю, ты меня поймешь. Познакомилась я тут, то есть там, в пансионате, с одним… — Правда? Ну, ты даешь! Надоел, выходит, голландский дальнобойщик! Я тебе говорила — в нашем возрасте необходимы молодость и разнообразие. Лет-то ему сколько? — Тридцать семь, — на глаз определила Вожена. — Ну, наконец-то! Теперь понимаешь, о чем я тебе рассказываю? — Еще как! Только он не москвич. Мне бы его на пару дней пристроить куда-нибудь, а там — как Бог даст. У детей сейчас никого нет, но… сама понимаешь — соседи все видят, охранники, вахтеры… Не хочется разговоров. У тебя на примете ничего нет? — Что за вопросы? Есть квартирка специальная, и как раз пустует. Приезжай за ключом, или, если хочешь, сама его тебе привезу! Познакомишь? — Ну, если не отобьешь парня, привози. Только все это строго между нами — я ведь замужем. Не выдашь? — Клянусь! Еду! Вожена положила трубку и перекрестилась. Кажется, получилось. До приезда детей осталось пять дней — на это время Гасан пристроен. А она успеет придумать еще что-нибудь… Вожена постучала в дверь и вошла — гость не спал, смотрел телевизор или делал вид, что смотрит. — Выслушай меня до конца, не удивляйся и не возражай. Сейчас приедет моя сватья — большая любительница экстремальных романов с молодыми мужчинами и хозяйка агентства недвижимости. У нее есть свободное жилье. Чтобы спрятать тебя там, пришлось сказать, что мы любовники. Прости, но ничего лучшего я пока не придумала. Когда эта мадам прибудет, веди себя естественно, не переигрывай, но хоть чуть-чуть притворяйся. Если она поверит, ни за что не сдаст, если не поверит — может и отказать. Других друзей, готовых поселить незнакомого человека без документов, у меня нет. И лучше, если мы придумаем тебе другое имя. Станешь Русланом, тебе подходит. Говорила Вожена искренне, спокойно и твердо. Гасан ей поверил и на все согласился. Варвара сильно впечатлилась молодым человеком, которого представила ей свояченица. Парень был хорош собой и действительно молод. Да еще и горец, орел, джигит. Такие редко продаются состоятельным дамам. Она, по крайней мере, ни разу не смогла заполучить кавказского поклонника. Подружки поговаривали, что они вообще связываются с женщинами только когда есть настоящий, а не меркантильный интерес. Если у красавчика Руслана возникли мужские чувства к этой провинциалке Божене, возможно, у нее, столичной львицы, тоже есть шанс. В прихожей всем троим пришлось пережить несколько неловких минут. Мнимые влюбленные, стесняясь, коснулись друг друга плечами и взялись за руки, благодетельница намеренно задела молодого человека крутым бедром. Он изо всех сил изобразил многозначительную улыбку. Варвара нашептала Божене адрес, бросила в карман связку ключей и уехала, отчаянно завидуя. Гасан вышел на улицу и прошел полквартала в тени почти опавших деревьев. Там его, притормозив, подобрала Димкина бабушка, на всякий случай надевшая невесткин парик и ее старые очки. Глава 21 Потапчук позвонил Глебу через двое суток. Пришла информация от Роберта Клиффорда. Его американский информатор и двое сотрудничающих с властями заключенных независимо друг от друга рассказывали о проекте под названием «Вечные ценности». Получалось, что их MS-13 и «наши» чеченские головорезы давно сотрудничают. Лидеры даже разработали некий совместный документ, которого никто из рядовых не видел, но все о нем слышали. Называется это творение «Концепция последовательной экспансии», или что-то вроде этого. Там говорится о покушении на общекультурные ценности, с которыми цивилизация свыклась, как с тем, что мужчины, к примеру, мочатся стоя, а женщины — присев. Первыми объектами для покушения предполагаются так называемые эталоны: метр и килограмм. — Понятно объясняете, Федор Филиппович, — улыбнулся Слепой, поставив на подоконник недопитый кофе. — Ладно тебе, сахар-рафинад, аппетит, что ли, пропал? Что думаешь по этому поводу — не блеф? — Минутку, товарищ генерал, посоветоваться хочу с другом, — Сиверов уже открыл ноутбук и вышел в Интернет. Поисковик моментально отозвался на его запрос десятками ссылок. — Покушение на парижские эталоны кажется по меньшей мере странным — вслух рассуждал секретный агент, не переставая стучать по клавишам компьютера. Нескольких секунд оказалось достаточно, чтобы в глобальной сети найти этим рассуждениям конкретное научно-популярное обоснование. — Сегодня любой интересующийся знает, что метровая металлическая полоска и килограммовая болванка, хранящиеся в музее под колпаками — не более чем культурный антураж. К примеру, линейка, подразумевающая метр, поначалу соотнесенный с длиной земной окружности, теперь просто экспонат, а сам метр приравнен к расстоянию, проходимому светом за одну двести девяноста девяти миллионную плюс семьсот девяноста двух тысячную и четыреста пятьдесят восьмую долю секунды. А секунда — это время, за которое атом цезия совершает девять миллиардов сто девяноста два миллиона шестьсот тридцать одну тысячу семьсот семьдесят колебаний. Кроме того, метром считается длина, равная одной миллионной шестьсот пятидесяти тысячной семистам шестидесяти трем целым и семидесяти трем сотым длины волны оранжевого излучения криптона — восемьдесят шесть. — М-да, как только ты это выговариваешь? Даже представить такие значения сложно, — Потапчук поморщился. — Да уж, на слух это трудно воспринять, вы лучше посмотрите на экран, — успокоил его Сиверов, и продолжил: — То есть любой грамотный физик, имеющий стандартную лабораторию, может воссоздавать эти величины почти ежедневно. С килограммом чуть сложнее — новый эталон еще не утвержден, но международная команда исследователей из Германии, Австралии, Италии и Японии под эгидой Немецкой лаборатории стандартов переопределила килограмм как массу определенного числа атомов. В Австралии сделан совершенно круглый килограммовый шар из чистого кристаллического кремния, претендующий на звание эталона. Хотя число атомов кремния, составляющих данный уникальный объект, еще не подсчитано, методика уже вызывает критику из другого лагеря, сплотившего ученых из США, Англии, Франции и Швейцарии. По их мнению, с сегодняшними технологиями невозможно точно сосчитать число атомов, поэтому килограмм легче и надежнее вычислить, используя электрическое напряжение. Измерение энергии, дескать, проще подсчета атомов. — Стоп, хватит! Вся эта физика-химия к делу отношения не имеет. То есть, по-твоему, или осведомители бредят, или… — Второе «или» гораздо хуже, Федор Филиппович. Не будет Клиффорд с нами в «Угадай мелодию» играть — незачем ему. Соглашение, подписанное террористами, наверняка существует, и то, что заявленная в ней акция называется последовательной, ставит под угрозу существование не только французских раритетов. В Парижском пригороде, в Севре, хранятся метр и килограмм, известные всему миру. Но подобных бюро не так уж мало и в Европе, и в Америке, и в Австралии. Вот, смотрите: в Вашингтонском институте стандартов и технологии ведется проект «Электронный килограмм». В немецком центре мер и весов в Брауншвейге работают с шаром из кремния-двадцать восемь — тоже килограмм делают. Уничтожь их, людей, лаборатории, результаты — и пострадают остальные пять из шести фундаментальных физических эталонов системы СИ, таких как секунда, ампер, метр, кандела, кельвин и моль, из которых выводится множество производных единиц измерений. Я уж не говорю о том, — Глеб на несколько мгновений замолчал, сосредоточенно набирая что-то на клавиатуре, — что подобные хранилища эталонов есть на территории Ирана и, что мне особенно не нравится, в Питере, в НИИ метрологии имени Менделеева. Потапчук, плотно сжав губы, покачал головой. Что тут скажешь? Материальный ущерб от такого теракта будет невелик, но культурный — невосполним. Начнется научная неразбериха, появятся возможности для провокаций и шантажа. Придется похоронить все незапатентованные открытия, имеющие отношение к точным измерениям в каких угодно величинах, кроме метра. Даже секунда, неуловимая, мимолетная и необъяснимая, перестанет быть сама собой. — Да, террористы с «концепцией» — это… — генерал говорил тихо, подчеркивая каждое слово. — Философами обзавелись! В духе времени действуют! — Развиваются, — горько добавил Сиверов. Международный спрут посягнул на глобальные ценности. На то, что так или иначе присутствует в жизни каждого, независимо от того, осознает ли он это присутствие. — Идеальный способ ввергнуть умы в хаос, — констатировал Федор Филиппович. — Я еще и двадцати минут об этом не думаю, а уже чувствую шум ветра в щелях чердака. Глеб поднял брови, удивляясь чересчур образному сравнению, несколько нехарактерному для генерал-майора. Но тот продолжал рассуждать вслух: — Если бы ты, Глеб, решил действовать в рамках такой пресловутой «концепции», с чего бы ты начал? — Разработчик или разработчики, что вернее, явно тяготеют к символизму и обобщенным понятиям… — Ну, про понятия — это ты хватил. А вот обобщенный образ вечно обиженного — это, пожалуй, годится. — А теперь приложим эту психоаналитическую канву к мусульманской основе и представим, каким тогда будет международный терроризм… — Ишь, как загнул!.. — Потапчука, конечно, иронизировал, но следил за мыслью Глеба с интересом. — Я ставлю себя на их место и пробую понять их логику. — А ты поищи что-нибудь в своем компьютере. Методом, так сказать, «от противного». Начни с Палаты мер и весов. А я могу тебе кофе сварить. И нечего округлять глаза — у меня когда-то была почти такая же кофеварка, и я с ней хорошо знаком. Пока шеф удивлял его навыками домохозяина, шуршал пакетами и ронял крышки от банок, Сиверов последовательно просматривал тексты ссылок и гиперссылок на странную комбинацию слов: ислам-Париж-Палата мер и весов. И он нашел. Сначала тонкую ниточку, идею… Но она показалась небезынтересной. — Если террористы начнут с эталонных метра и килограмма, то славное местечко Севр, где они хранятся, будет первой целью.