Именно там, в Севре, были де-юре признаны и де-факто попраны права курдов. Причем, если рассматривать эту печальную историю почти семидесятилетней давности под определенным углом, то получится, что вместе с мусульманами-курдами боролись за право на самоопределение и немусульмане — армяне, греки, ассирийцы и халдеи. Но именно мусульманам этого права добиться не удалось — Европа по настоянию Америки сдала Мосульский Вилайет — Южный Курдистан — Ираку. Граница между Турцией и новым государством Сирией, под французским мандатом, была определена франко-турецким Соглашением в 1921 году, и тоже без учета факта существования курдов. Эта граница дала Сирии три курдских района — Африн, Кобани и северную часть Джазиры. Все они — соседи Западного Курдистана, отданного Турции. Потапчук слушал напряженно, вглядываясь в названия и даты на экране. — А ведь исторические параллели с нашей Чеченской автономией налицо, — наконец изрек он. — Знаешь, Глеб, за что я тебя ценю… — Да уж не за белое лицо, Федор Филиппович! — И не за красное словцо, хотя с этим у тебя полный порядок. Ты мне свою идею про Севр распечатай вместе с этими, ну как их, с синими и подчеркнутыми… — С гиперссылками… — Точно, с гиперссылками. Я нашим аналитикам на пару часиков работку дам, пока ты Ирину в зоопарке выгуливать будешь. Глеб не любил зоопарка, Ирина и Аня тоже. Дочь называла его домом мучений для животных и добавляла — номер два после цирка. Им и дома неплохо будет, даже на диване. Включат музыку, откроют вино. В кресле Аня с какой-нибудь книжкой. И никаких телевизоров… Глава 22 Любовное гнездышко Варвары Игоревны сильно разочаровало Божену. Вечная снисходительность, сквозившая в словах и поступках столичной бизнес-леди означала, что провинциалка из Гродно не способна постичь всю тонкость и изысканность ее манер. В обычной квартире Варвары Вожена бывала и не раз. Интерьер частенько менялся, обновлялся. Архитекторы и дизайнеры, приглашаемые только из модных агентств, двигали стены, переставляли и меняли мебель, декорировали окна. А эту «хатку», как мысленно окрестила ее Вожена, Варвара, видимо, оборудовала в соответствии с собственными представлениями о красоте и уюте, смешав фольк, техно и лютый Помпадур. Именно лютый, потому что количество складок, оборок и кистей было запредельным. На россыпях подушек сидели искусственные длинноволосые болонки с собранной в пучок шерсткой на голове. Прическа у каждой псинки была зафиксирована заколкой-бабочкой с искрящимися стразами. Жилье состояло из двух спален и «будуара». Кухня была отдельным, плотно запирающимся помещением, чтобы кухонные запахи не упрощали и не опошляли восточных ароматов романтического гнездышка. Оба, и молодой мужчина, и его пожилая подруга, поначалу оторопели. Обстановка была абсолютно недвусмысленной и при этом какой-то жалкой, карамельной. Парчовые скользкие покрывала и бархатные накидки на креслах кричали, вопили о том, что их хозяйка растеряна, задавлена мыслями о том, что ее могут не полюбить, не захотеть, не понять. Пыльные ненастоящие собачки и огромные куклы в буклированных париках с цветочками и кринолинах рассказывали любому, что стареющая кокотка забыла, с чем играют маленькие девочки, но делает вид, что хорошо помнит и по сей день играет сама. Низкие кривоногие столики были завалены исключительно «женскими» журналами с картинками часов, машин и мускулистых мачо. И это тоже грустно намекало на то, что Варвара панически боится изображений юных тонких красавиц и всего, что может о них напоминать. В одной из спален, над огромной кроватью, возвышался тяжелый, кроваво-малиновый балдахин с огромными золотыми кистями на витых шнурах. — Похоже на жирафьи хвосты, — морщась, пробормотала Вожена. Гасан разулся, с опаской посмотрел на стоящие передним восточные парчовые туфли без задника, прикинул на глаз, что размер скорее мужской, чем женский, но обувать не стал. Его спутница поступила так же. Маленькая экскурсия уточнила, что в раздвижных встроенных шкафах, создающих интерьерный диссонанс, полно шелковых и махровых халатов разной длины и размера, стопками лежат свежие махровые полотенца, мужские носки и комплекты кружевного постельного белья. Ванную комнату и туалет хозяйка оборудовала совершенно по-советски: навесные шкафчики и зеркала, блестящий никелем змеевик, веревки для белья. Здесь о стиле Людовика четырнадцатого напоминали разве что пухлые барельефные ангелочки на отдельных керамических плитках да туалетная бумага в розочки. — Тебе главное — переждать, потерпи! — странное жилище почему-то вызвало у Вожены чувство вины и даже легкого стыда. Ей хотелось, чтобы молодой доктор считал ее семью, сына и невестку, людьми порядочными, нормальными, обыкновенными. Но «хатка» заставляла сомневаться в нормальности, по крайней мере, Варвары, что бросало тень и на ее знакомых. — Отличное убежище! — успокоил ее Гасан. — Телевизор есть, видик, бумбокс. На полках и диски, и кассеты. Скучать не буду. Журналы полистаю… — Ты, главное, поешь. Я еду в холодильнике оставлю — сам разогреешь. Плита в исправности, микроволновку в сеть нужно включить. Двери никому не отпирай, на улицу лучше не выходи. Я Димку завтра заберу — он по Интернету продукты закажет на этот адрес, но телефон давать не будет. Ты в глазок смотри — разносчики пиццы всегда в фирменных кепках. — А привезут без предварительного звонка? — Привезут! Куда они денутся, если деньги сразу перечислим! Я тут тебе пару бумажек оставляю на всякий случай, и мой номер телефона. Хотя мне лучше не звони: кажется, этот телефон прослушивают. Вожена положила на кухонный стол несколько стодолларовых купюр, потом подумала — и извлекла из сумки телефонную карту. — Вот возьми, я и не пользовалась. На всякий случай по старой привычке купила. Если что, по этой карте из любой телефонной будки позвонить можно. Хотя где они сейчас, эти будки? — На вокзалах, в больницах, в вестибюлях больших учреждений… Найду… Спасибо тебе, сестричка. — Да ладно, я не Варвара. Лет своих не стесняюсь и сестрой твоей себя не чувствую. Матерью или теткой — это больше похоже на правду… — А знаешь, у меня родной тетки и не было никогда. Дядья были, их жен помню. Но ни у матери, ни у отца родных сестер не имелось. Еще раз спасибо тебе, тетушка Вожена. — Рано благодаришь, племянник, мы ведь не прощаемся. Я появлюсь дней через пять, самое большее — семь. Будет что срочное — Варвару пришлю. Хотя она может и без приглашения явиться. Подыграй ей, мальчик, так надо. И помни — для нее ты — Руслан, альфонс, бездельник и бесстыдник. Хлопнула дверь, защелкнулся замок. Он остался один в чужой квартире, о хозяйке которой знал лишь, что она пожилая любительница телесных утех Варвара Игоревна. Но кем бы она ни была — и ей спасибо. Прятался бы он сейчас по лесным ямам и заброшенным хлевам, ел траву и пил из лужи. Или сидел в камере предварительного заключения и давал показания о том, как в их с Белой Меснером научную полемику вмешались Захар Джагаев и Тагир Мамедов. Как Ильяс унес к себе ноутбук и по крупицам собирал информацию о прионных белках и нейродегенерации. Как, приставив к его затылку пистолет, Захар диктовал по-русски письмо Беле, а потом сам продублировал его по-английски и отправил на неизвестный Гасану адрес. О лазерных стрелковых тренажерах, об умерших от инфицированных ран подростках. О Гуле. О Лейле. О родителях и свекрах. Доктор Сабитов уснул прямо в одежде, а проснувшись, сразу понял, что в доме кто-то есть — сильно пахло дорогими духами и кофе, играла тихая музыка. Гасан уставился в складки балдахина и, как когда-то учил дочку, начал считать барашков. Вот по склону идет один круторогий, за ним — второй, третий… Вот шагает тридцать шестой, тридцать седьмой… Отара растягивалась в бесконечную пунктирную линию, соединяющую долину с пастбищем, а Варвара все не входила. Если никуда не спешит — значит явилась сама, не от тетушки с поручением. Черт с ней, со старой потаскухой! Хочет — получит! Только как быть с Боженой — ей будет больно и стыдно, а уж свояченица не преминет похвастаться. Барашки устали взбираться по холму, и Гасан рывком поднялся. Пригладил смятое покрывало, тоскливо подергал за «жирафьи хвосты», и полог неожиданно упал вниз, образовав над постелью нечто напоминающее плащ-палатку изнутри. Он снял рубашку, майку, джинсы… Подумал, положил под стул носки — никогда не знал, куда их принято класть в женских спальнях. Накинул один из халатов и вышел… Варвара Игоревна ждала в «будуаре», уже переодевшись в нечто полупрозрачное. На коленях у нее шевелилась третья собачка, живая, с мокрым носом, почти неотличимая от игрушечных — разве что причесочка у нее была закреплена не бабочкой, а бантиком и немного сбилась набекрень от постоянного ерзанья. Дама листала журнал, в который в качестве закладки демонстративно вложила две купюры, оставленные Боженой на кухонном столе. — Это мое! — его разозлила бесцеремонность хозяйки. Кроме того, других средств к существованию в ближайшее время не предвиделось, так что нельзя было играть ни в брезгливость, ни в безразличие. — Твое-твое, не претендую! — Варвара по одной вынула купюры и обмахивалась ими, словно веером. — Ты деньги любишь, красавчик! И цены себе не знаешь… Это все, что она тебе заплатила? Гасан растерялся. Подойти и вырвать злополучные бумажки из толстых пальцев? Попросить вернуть? Изобразить страсть? Он застыл в дверном проеме под очередной плюшевой драпировкой. — Обожаю экспрессию, — она наконец положила доллары на стол, картинно прижала болонку к груди, подалась всем телом вперед. — Сколько, Русланчик? Здесь триста — я дам пятьсот, шестьсот… Торгуйся, не стесняйся! Болонка с визгом ударилась об пол. Ловко, словно кошка, вскочила на лапки, и стала путаться в складках хитоноподобной хламиды. Ее хозяйка тем временем снова взяла в руки журнал и резко взмахнула им. Почувствовался ветерок, и на пол посыпались зеленые деньги, которыми она нашпиговала сомнительное издание. Купюр было много, но все разного достоинства — десятки, двадцатки, полтинники и сотки. Страницы шелестели, деньги устилали пол, Варвара мерзко скалилась, довольная собой. — Пятьсот! — неожиданно твердо произнес он. — За час работы. С тебя больше не возьму. Соберешь с ковра, пересчитаешь и принесешь в спальню. Я буду там. Время пошло… Он думал, что поступил очень низко: обидел, унизил женщину не меньше, чем она его. После такого оскорбления она точно не придет, даже говорить с ним не захочет. Но ошибся. Варвара появилась через три минуты, показала ему деньги и небрежно бросила на тумбочку. Рядом поставила часы, демонстративно заведя будильник. Пришлось отработать ровно час… Глава 23 Штаб-квартира Международного бюро мер и весов была оснащена средствами антитеррора. К сожалению, для гарантии сохранности людей и материальных ценностей этого не всегда бывает достаточно. Сам особняк, похожий на тургеневскую усадьбу, находится на охраняемой территории, куда нельзя войти без специального пропуска. Ламинированные пластинки с фотографией и индивидуальным штрих-кодом имеют все сотрудники — и научные, и обслуживающий персонал. Тем, кто имеет доступ в хранилища, выдается дополнительный разовый «ключ», который специальное оборудование идентифицирует по радужной оболочке глаза. Обычные штрих-коды считывают сканеры двух турникетов, аналогичные тем, что устанавливают на заводских проходных. Однако туристические группы проходят, минуя даже этот примитивно оборудованный барьер, по общему, заверенному гидом списку, и на час попадают в руки одного из трех штатных экскурсоводов. Передвижение гостей по территории, прилегающей к замку, как нескромно именуют это строение сами французы, возможно лишь в сопровождении штатного сотрудника. Внутри — тоже. Но это — по инструкции. А на деле — в туалет, например, экскурсовод с клиентом никогда не пойдет. Значит, вот и один из возможных вариантов получить или спрятать взрывчатку, горючее или отравляющее вещество. Прошли те времена, когда бандиты впрыгивали в окно, поднимались по пожарной лестнице или спускались с крыши. Теперь эти пути для них закрыты, приходится ползти по канализационным трубам, вылазить из подвальных ям и выныривать из кухонных отбросов. Экскурсионные автобусы и частные автомобили, включая транспортные средства сотрудников, не въезжают за ограду ни при каких погодных условиях. В авто положено оставлять сумки, пакеты, ридикюли, мобильники, фотоаппараты. В гардероб сдают верхнюю одежду, головные уборы, перчатки и зонтики. Кроме того, есть специальные ячейки, куда можно положить, например, ключи от машины. Запираются ячейки автоматически, а отпираются при помощи «номерка». Так что гардероб работает даже в теплую погоду — принимает и выдает ключи и прочие металлические предметы и экскурсантам, и сотрудникам. В остальном любителям метрологии доверяют: в здании нет ни одного цифрового рентгенографического сканера. Досмотра на наличие опасных и запрещенных предметов, каковыми являются огнестрельное и холодное оружие из металла и керамики, взрыватели электронных устройств, пластиковая взрывчатка, химические и биологические вещества в контейнерах, не производится. Считается, что все это уже нашли и, если было, отобрали на таможне, в аэропорту, в гостинице. Лишь на трех уровнях центральной лестницы здания недавно установили металлоискатели со звуковой индикацией, но почему-то без запирающих турникетов и видеодетекторов движения. Сиверов внимательно изучал документы, принесенные Федором Филипповичем. Он думал о наших музеях, об экскурсоводах, ничем и никак не защищенных от фантазий маньяков и террористов. В не самом популярном французском выставочном зале, где и посетители-то бывают не каждый день, и у гидов, и у смотрителя есть «Сфинксы» — досмотровые металло-искатели, купленные, если верить информации Потапчука, у московского разработчика. Эти плоские трехсотграммовые «дубинки» музейные сотрудники открыто носят на поясе и о них гласно предупреждают всех, желающих проникнуть в святая святых метрологии. Если у кого-либо из персонала возникает подозрение в отношении намерений посетителя, он имеет право на месте произвести соответствующий досмотр. Об этом экскурсантов уведомляют устно, а письменно информируют со стен вестибюля на четырех европейских языках, китайском, арабском, хинди и иврите. Российским экскурсоводам о подобном приходится только мечтать. Если от кражи ценностей залы хоть как-то защищены, то от посягательств психов-одиночек и преступных террористических группировок — вообще никак. Но у французов тоже не все в порядке. Господин Мэтью Поллард, директор Международного бюро мер и весов, полгода назад обратился с заявкой прямиком в казначейство страны. Он просил заменить все противоударные стекла в окнах другими, покрытыми трехслойной полимерной пленкой. Такое стекло невозможно прострелить снаружи, зато она отлично пробивается изнутри из любого оружия, давая возможность обороняться. Кроме того, специальный полимер поглощает силу взрывной волны и снижает риск поражения осколками. Нынешние противоударные рамы долго «терпят», но рушатся со звоном и треском, далеко разбрасывая острые куски. Новые будут просто выгибаться, словно туго натянутая парусина, а в самом крайнем случае осыплются с полимерной основы вниз по кусочкам, как мозаика. Сейчас Сиверову важно было знать точно, выполнен ли запрос директора Бюро. Если отказано, то кем, когда, на каких основаниях? — На месте будешь это выяснять, сейчас нет времени. У нас с тобой совсем нет! — отрезал Потапчук. — Я сам этим займусь. Выясню — свяжемся, нет — сам поинтересуешься. Они уже полчаса обсуждали предстоящую операцию. Для этого даже выехали из Москвы и остановились в придорожном кемпинге на Ярославском шоссе. Генерал принес итог работы аналитиков по Севру. Большая часть этого документа была посвящена центру метрологии, но в конце имелся абзац, напоминающий, что в этом парижском предместье есть еще один потенциальный объект для покушения — Севрская фарфоровая мануфактура. Вряд ли ее потрясающую коллекцию можно отнести к вечным ценностям, но к истинным сокровищам — вне всякого сомнения. — Может, эти стеклодувы тоже в конфликт с исламскими святынями вошли? И прошу тебя: осторожность! А главное — полная секретность, иначе такое начнется… — Последние указания, Федор Филиппович, как нельзя кстати. Я-то обычно с матюгальником работаю, все теле- и радиоканалы извещаю… — Не сердись, знаю, что комар носа не подточит. Я же по-отечески. На чужбину отправляю, без помощников, без страховки, без гарантий… — Я — сам себе гарантия. А помощники мне будут нужны такие: досмотровый металлоискатель для поиска в диэлектрических средах, лучше — в прочном пластмассовом корпусе, технический эндоскоп с комплектом досмотровых зеркал, портативный детектор взрывчатых веществ, по возможности маленький и нетяжелый, с газоанализатором паров горючих газов. Ну, и дозиметр-радиометр, само собой. — Все, что ли? — Таможенную декларацию пусть заполнят — мне будет не до этого, и в бардачке оставят. Машину оборудуют. Кстати, если я по дипломатической линии буду выезжать, автомобильный подавитель радиовзрывателей мне, думаю, полагается. Годится отечественный «Пелена-7К». Стационарного не надо, лучше в виде кейса, со встроенными антеннами и широким диапазоном частот. — Скромно и со вкусом, — оценил Потапчук, принимая из рук Глеба листок, где от руки была написана «заявка». — Завтра все получишь. Встретимся в семь вечера. Быть сытым, веселым, выспавшимся. К утру должен въехать в Польшу. Там поспишь денек и к следующему вечеру будешь на месте. Деньги и документы — тоже завтра. Назад, если захочешь — самолетом, налегке… Глава 24 Всю дорогу домой Потапчук размышлял о том, что необходимо обратиться с предложением о модернизации систем безопасности в крупных и популярных музеях. Даже библиотеки в этом смысле защищеннее — и не войдешь без специальной регистрации, и с собой ничего не внесешь — не вынесешь. Хотя место для теракта идеальное — здания, как правило, старые, неуютные, с длинными узкими коридорами. Сотрудники — одни дамы, включая вахтерш и гардеробщиц. Теснота, скученность, горы сухой бумаги, то есть книг, газет и журналов… Да уж! А детские сады или школы чем лучше? Там вообще никакой охраны… Больницы, концертные залы, рынки, общественный транспорт… Просто людная улица или пляж… Кафе, санаторий, стадион… Вокзал, аэропорт… Любое из этих мест можно превратить в объект теракта. Никаких охранных устройств не напасешься. Тот, кто потерял веру в святое, утратил сострадание и любовь, способен на страшные грехи. И не спасут ни турникеты, ни дозиметры… Но докладную начальству он все-таки составит. Береженого и Бог бережет. От таких рассуждений Потапчуку стало горько и тоскливо. Он приоткрыл окно, глотнул сырого воздуха и вдруг впереди, прямо на обочине заметил голосующую женщину. В сумерках трудно было разглядеть возраст дамы, рядом с ней подпрыгивал и размахивал руками ребенок лет восьми.