— Самое ужасное, что есть такие, кто в это верит… — А это все благодаря харизме нашего славного богочеловека Столыпина Игоря Леонтьевича. Бабы в него штабелями влюбляются, а мужики перечить стесняются. А я и его обошел на повороте. — Ты во всем подлый человек. — Нет. Просто в меня не так много морали втолкали, как в тебя. Я — чистое творение природы. Я без родителей рос. Мой отец убил свою дочь на глазах своего маленького сына, то есть меня. Да не просто убил. Он ее изнасиловал. Крошку совсем. Ей было — страшно вспоминать — шесть лет. А мне десять. Вот он — подлый. А я нет. Я не подлый. Я беру то, что мне люди сами дают. Да, могу подтолкнуть и поднажать, но только на тех, с кем есть смысл возиться. Я не виноват, что вы все идиоты. Но, с другой стороны, я удовлетворяю желания идиотов, облегчая страдания. Нет, я не подлый. Врачи, лекари там всякие деньги получают за облегчение страданий, и ты их не осуждаешь. А почему осуждаешь меня за то, что я лечу от страха души? — Я осуждаю таких лекарей, которые за большие деньги убивают одних, чтобы взять их здоровые органы для других. Гость явно рассердился. Он снял ноги со стола, затушил сигарету, встал и зашагал по кабинету взад-вперед. — Эк ты загнул, Кудраков! — А так и есть. Наша земля — жизненный орган для наших людей! — распалялся хозяин кабинета, воодушевленный тем, что вывел этого прощелыгу из равновесия. — Да брось ты глупости пороть! Во-первых, вывезти землю ни у кого не получится, а во-вторых, иностранцы, придя сюда, только порядок наведут в местных пропитых мозгах… — И установят свои порядки… — И пускай! Их порядки получше наших, между прочим! Зато земля жить начнет. Она начнет плодоносить. Рожать начнет. Понимаешь? А сейчас? Стоит, захламленная гнилыми сараями… Да! Кстати, про сараи… Что-то вспомнив, Петров вдруг успокоился и уселся на свое место. Кудраков было жестом предложил ему подлить коньяку, но тот также жестом отказался. Он превратился в совершенно делового человека. — Так, Геннадий Владимирович. У тебя своя правда, у меня своя, ни одна не является лучше другой, а времени на дружеские балаболы больше нет. Надо творить, вершить дела! Хочу заметить, что то, что нам сделать позволяется, то и есть божий промысел. Итак, пусть твой подопечный сегодня же оформит мой любимый твой участок. Как я уже тебе сказал, я его продаю. — А я нет. — Это бунт на корабле? — Ты меня убедил соблюдать только свои приоритеты. — Попытка у тебя получилась прикольная, — издевательски подзадорил гость. — Я не шучу, Петров! — Слушай, Кудраков, кроме смелости, надо бы тебе еще и ума найти где-то. Ты поищи на досуге. Честное слово, не помешает. Ну а пока нет его, так меня слушай. Не прогадаешь. — Да что ты возомнил о себе, дрыщ пустопорожний?! Хозяин кабинета выскочил из-за стола и стремительно прошагал ко входу. — Убирайся! — крикнул он, распахнув дверь. — Я все сказал! Я не продаю тебе землю. Ни тебе, ни твоим… пришельцам. Россия — для русских! Пошел вон! — Коньяк тебя упрячет в психушку, — не двинувшись с места, предрек посетитель, — или разрушит твою карьеру. Закрой дверь, сядь, успокойся и слушай меня. — С чего это вдруг?! — не сдавался Кудраков, оставаясь стоять на выходе. — Да не вдруг, а давно. Взялся за гуж — не говори, что не дюж! Знаешь такую поговорку, патриот ты наш! Хренов. По трусливым глазам вижу, что знаешь. — Обстоятельства поменялись, и я адекватно ситуации изменил свое решение. — Вот молодец! Закрой дверь, чтобы враги не слышали то, что я тебе сейчас скажу, потому что это не в твоих интересах. Сядь и слушай. Внимательно. И не говори потом, что ты что-то не расслышал или не понял… Адекватный, значит? Это хорошо. Геннадий Владимирович, неуверенный, что поступает правильно, закрыл за собой дверь и пошел обратно к рабочему месту. — Нет! — резко поставил у него на пути стул Петров и указал, что сесть надо тут, напротив него, посередине комнаты. Геннадий Владимирович растерялся. Он начинал чувствовать себя совсем неуютно, перестал понимать, когда и как упустил контроль над ситуацией, и никак не мог придумать, как выкрутиться. — Я привык там, — промямлил он, держаться молодцом у него получалось плохо. — Тут мне неудобно. — Удобно, просто ты этого еще не знаешь. Сейчас расскажу. Только ты не перебивай. — Ладно, — Геннадий Владимирович аккуратно приземлился на выставленный стул, — я слушаю. — Ты сейчас же позвонишь своему дружку и скажешь оформлять бумаги. — Он не будет. Он взял отпуск за свой счет. Возможность правдой уверенно отбрить требования этого нахала воодушевила Кудракова, он почувствовал, что снова готов почти на любой подвиг. — А ты ему скажи, что он получит деньги. И скажи, что деньги будут сегодня, если он окажется хорошим мальчиком. А деньги ему очень нужны. — С чего ты взял? На деньги он не поведется. — Понимаю твой намек на его типа честность. На самом деле это всего лишь мягкотелость. Амебность. Но я же в любом случае действую наверняка. Знаешь почему? — Просвети. — Потому что готовлюсь. Подстилаю соломку там, где могу упасть. — Ближе к делу. Время идет. — Тут ты прав. Твоему чиновному другу надо спасти дочь. Ее украли. Не знал? Кудраков почувствовал, что у него похолодели руки. Он не слышал, чтобы у его приятеля случилось такое горе, но он, надо признать, вообще ничего от него не слышал уже больше недели. И возможно, именно поэтому тот взял отпуск за свой счет. — Не ты ли этот похититель? — с ненавистью спросил он. Петров, очень довольный собой, откинулся на спинку стула и гордо скрестил руки на груди. Выдержав секунд пять в позе олимпийского бога, он вдруг снова подался вперед и с издевкой сказал: — Нет, Гена. Это не я. Это ты. Кудраков сначала подумал, что неправильно его услышал. Он напряженно сморщил брови. Потом он почувствовал холодок на затылке, потому что решил, что находится в одной комнате с психически нездоровым человеком. Еще мгновение спустя его кинуло в жар негодования — он сообразил, что ублюдок напротив каким-то образом его подставил. — Где Лиза? — Никогда не отгадаешь! Потому и просить не буду. Она на твоей базе. На той, которую тебе теперь надо срочно продать. Чтобы никто не нашел там девочку. — Ну ты и подонок! — прошипел Кудраков. — Ты мне надоел. Я больше не буду иметь с тобой ничего общего. Я сейчас же позвоню в милицию и скажу, где Лиза. — О! Ну тогда ее найдут мертвой. Об этом позаботятся твои же люди. Сейчас же. Если не веришь, то можешь позвонить Шнырю и спросить, какой твой приказ он вчера отправился выполнять. Кудраков почувствовал, как кровь ушла из головы неведомо куда. В глазах потемнело, в ушах зашумело. Сердце заухало, как сова в темном лесу. — И между прочим, — продолжал свои издевательства Петров, — если не принять срочно меры, то девочка сама по себе умрет. От голода. Она отказалась есть. Уже давно. Ты хочешь взять это на себя? Кудраков потянулся к краю стола, на котором лежал телефон. — Правильно, — подбодрил его гость, — помоги другу выкупить дочь живой и невредимой. Геннадий Владимирович бросил телефон обратно. Он распрямил спину и спокойно посмотрел в глаза Петрову. — Оставь меня одного, — не то попросил, не то приказал он. — Я позвоню. Дай мне час. — Вот молодец. На этот раз ты все понял. Почти с первого раза. Хорошо! — Он встал и подошел к столу, где стояла бутылка коньяка, налил себе рюмку и залпом осушил. — Знаешь, я тебе верю. Но если что — под землей найду. Ты же не хочешь, чтобы отец рыдал на похоронах дочери, правда? У тебя есть час. Я жду. Глава третья После того как дверь за Петровым закрылась, Геннадий Владимирович Кудраков еще долго сидел на стуле посреди комнаты. Он совсем не следил за временем. Он не опасался, что не успеет в отведенный ему промежуток. Он ни о чем не думал. Сначала было попытался найти какое-то рациональное объяснение всему, что происходит с ним в последнее время, и найти удовлетворяющее решение или хотя бы уговорить себя, что он-то ни в чем не виноват, но быстро понял, что все логические связи блокированы каким-то первородным стыдом за то, что он в этом участвует. Уговорить себя в своей невиновности тем более не получалось. Если так рассуждать, сказал он сам себе, то дойдешь до того, чтобы позвонить этому подонку и поблагодарить за то, что он меня не подставил под огонь. Ведь до сих пор у них все получалось, он оставался вне всяких подозрений. А теперь наконец появилась надежда, что деньги упадут в руки. При этом сам Петров, как только оторвет куш, должен укатить за пределы этой страны и, значит, слава богу, перестанет взрывать ему мозг. Если не дергаться, а потерпеть еще чуть-чуть, то еще и в выигрыше останешься. Что же касается Таранкова, то в конце концов, это реальный шанс помочь товарищу. Если ему нужны деньги, а Петров, как правило, не блефует, он будет даже признателен за добрую весть, за возможность получить дочь обратно. Но какой же Петров подонок! Он хотел дать Таранкову денег для того, чтобы потом ровно их все в виде выкупа за дочь забрать назад, получив еще и документы. Мозг Геннадия Владимировича разбушевался в негодовании. Внутренний голос подсказывал ему, что нельзя влазить в авантюру заодно с Петровым, но он же взывал к благоразумию ради того, чтобы вернуть Лизу Таранкову. Получив деньги, он мог расширить деятельность партии и таким образом отработать свою вину. — Геннадий Владимирович, вам нехорошо? Голос секретарши вернул его на землю. Девушка стояла рядом с ним, вежливо склонившись. Видимо, она зашла довольно давно и, возможно, даже испугалась, увидев начальника в странном положении — сидящим на одиноком стуле посреди комнаты. Кудраков был полностью погружен в свои мысли. А на столе стояла недопитая бутылка коньяка.