Митя, ухмыляясь, повернул голову к брату. В этот момент Лена, как освобожденная прежде сжатая пружина, вскочила со своего места и с диким, нечеловеческим криком метнулась на мужчину с пистолетом. Грохнул оглушающий выстрел. Дмитрий нажал курок машинально, защищаясь автоматически. Лена будто наткнулась грудью на непрозрачную стену и, раскинувшись всем корпусом, сначала зависла в воздухе на какие-то мгновения, а потом полетела на пол лицом. На ковре быстро стала расти красная лужа. Оборотень кинулся к ней. Когда он поднял голову, брата уже не было в комнате. Девушка была жива, парень попытался помочь ей. Пуля угодила в живот, ей было очень больно. Крови было много, и она лилась и лилась, остановить ее, казалось, не было никакой возможности. Оборотень попытался аккуратно поднять Лену, чтобы переложить на диван. Девушка глубоко и надрывно застонала. Хлопнула входная дверь. Парень постарался поскорее добраться до дивана, чтобы устроить девушку поудобнее, и сразу же кинуться вслед за братом. Пока он возился, на улице заурчал мотор выезжающей из гаража машины. Оборотень метнулся к окну. Все было залито лунным светом, все было контрастным, черно-белым, без нюансов. Четкие грани, как острия лезвий, разрезали мир на две полярные противоположности. В мире больше не было цветов и оттенков. Перед машиной Митяя открылись ворота, брат выехал на улицу. Стас заметил через проем еще не закрывшихся ворот зад своего «форда». Ворота медленно закрывались. Если они закроются до конца, то замкнут парня и раненую девушку в западне, найти выход из которой, может статься, довольно сложно: Оборотень понятия не имел, где находится пульт управления этим воротным механизмом. И перетащить Лену через заборы соседних дворов было нереально. Это была бы верная смерть для нее. Оборотень, уже не обращая внимания на девушку, рванулся на улицу. Ворота сошлись у него перед носом. Он не успел добежать всего пару шагов. Издевательски что-то щелкнуло внутри. Пнув от злости ровную стену идеально сошедшихся створок, Оборотень рванул обратно в дом. На стене в цокольном этаже он обнаружил большой деревянный ящик размером примерно метр на метр. Разбив не раздумывая крышку, он обнаружил множество связок из множества больших и маленьких ключей. Какой из них имел отношение к воротам и куда его вставлять, предположить было практически невозможно. Он спешно сгрузил ключи в полиэтиленовый мешок, валявшийся неподалеку, и побежал обратно к воротам. Надо было найти отверстие для ключа. По нему можно было бы прикинуть, какие ключи могут подходить, а какие точно нет. С одной стороны ворот ничего похожего на узел управления не было. Зато Оборотню повезло с другой стороны. Тут он нашел небольшую металлическую коробку с антенкой дистанционного управления. Не рассуждая о том, что хорошо, а что плохо, он достал из кармана брюк свой выкидной нож и сломал коробочку. К счастью, в воротах снова что-то щелкнуло и напряжение между створками исчезло. Когда парень чуть надавил, они открылись. Его машина была разбита. Лобовое стекло с большего валялось мелкими осколками на передних сиденьях, немного — на земле. Все четыре колеса были спущены до ободов. Не осталось никаких шансов самостоятельно вывезти девушку, чтобы попытаться найти для нее помощь, не информируя милицию. Оборотень достал мобильный телефон, набрал несколько цифр, назвал адрес. — Приезжайте, пожалуйста, быстрее. Девушка может умереть от потери крови. У нее огнестрельное ранение в живот, — сухо сказал он. — Так получилось. Да, я знаю, что вы обязаны сообщить в милицию. Главное, приезжайте быстрее. Глава пятая Лес был багровый. Сквозь голые ветки деревьев плыла красная луна. Оборотень иногда со злостью поднимал к ней голову. Ему хотелось выть, как зверь. В один какой-то миг, он даже не мог сказать, когда именно, все пошло наперекосяк. Подтаявший снег с черными налетами собравшейся за зиму грязи был кирпично-кровавого цвета, как застывшая кровь, да еще мокрые капельки искрились красным отраженным светом. Куртка и штаны парня были мокрые и холодные. Они были мокрые от крови Лены. Он не мог идти куда бы то ни было весь измазанный кровью. Надо было что-то придумать. Лес расступился неожиданно. Деревья вдруг просто закончились. Невдалеке чернели скатные крыши маленького дачного участка. Огней в окнах нигде не было. Оборотень взломал дверь в первом же доме. К его счастью, одежда в нем нашлась. Она была холодная, неприятная на ощупь и пахла затхлостью. Но она, по крайней мере, не была мокрой от чужой крови. Пока парень переодевался, свет за окном снова стал белым. Снова воцарился контраст и как будто поднялись острые границы между добром и злом. Чужая одежда согрелась на нем довольно быстро, поэтому идти стало легче. Минут через десять он услышал в стороне шум автотрассы и еще минут через пятнадцать вышел на дорогу, залитую желтым электрическим светом. Этот теплый свет после холодного лунного как будто делал весь мир теплее и уютнее. Оборотень остановился на краю дороги и поднял руку, пытаясь привлечь внимание кого-либо из ночных водителей. Машин было мало, они пролетали мимо черными размазанными тенями. Возможно, водители, уставшие от постоянного ослепления встречными машинами, даже не успевали заметить маленькую темную фигурку на обочине. А может, просто не хотели терять в скорости, останавливаясь. А может, они не успевали сообразить, что вот только что кто-то попросил помощи. Оборотень вспомнил, что и до него самого идея подобрать попутчика доходила только тогда, когда он успевал отъехать довольно далеко от голосующего. И это даже днем, а что же говорить про ночное время?! До Москвы было очень далеко. Собственно, в Москве ему делать уже нечего. Дорога в отряд теперь тоже закрыта. Тем более нечего думать и о том, чтобы заявиться к Игорю. Единственное, что у него пока еще было, — это квартира, снятая на некоторое время. Наверное, можно было бы еще какое-то время проработать в ЖЭСе, но тогда Столыпин его быстро найдет — это станет вопросом только нескольких дней. Оборотень подумал, что надо хотя бы все деньги с карточки снять. Конечно, это чистое воровство, но терять ему сейчас нечего, а продержаться какое-то время надо. Хотя бы для того, чтобы осознать, на каком он оказался свете. Ему нужна пауза. Ему нужны несколько дней тишины. Ни одна машина так и не остановилась. Парень решил отсчитать еще десять и, если так и не повезет, отправиться в сторону столицы пешком. Единственное, что теперь его согревало, — это надежда на то, что Лена выживет. Когда он вернулся с улицы в дом, Лена была без сознания. Кровь все еще сочилась из большой раны на животе. Оборотень бегом поднялся наверх, сорвал с кровати простыню и, порвав ее в клочья, наделал повязок, чтобы остановить девушке кровь. Она так и не приходила в сознание, но дышала. Тяжело, прерывисто. Устроив ее поудобнее, парень снова вышел на улицу, прошел на задний двор, откуда можно было по свету фар заранее увидеть приближение машины. Он с нетерпением ждал приезда «скорой помощи». Когда врачи приехали, Оборотень, притаившись в темной тени, дождался, пока вынесли девушку. Увезли ее с сиреной. Это давало надежду на то, что девушку спасут. Уже прошел час после того, как Оборотень вышел на трассу. Больше двух часов минуло с тех пор, как врачи увезли раненую Лену. Парень нырнул в карман и достал мобильный телефон. Позвонить сейчас в больницу значило сдать себя с потрохами. Ради чего же он тогда убежал с дачи? Конечно же, сейчас милицию больше всего интересует то, кто подстрелил молодую женщину. И первый подозреваемый, безусловно, тот, кто вызвал «скорую». По крайней мере, он — единственный свидетель. По звонку его вычислят. Впрочем, сообразил Оборотень, его номер уже зарегистрирован в «Скорой помощи», он же вызывал бригаду. На луну наплыла большая туча. Стало очень темно. Парень нажал первую попавшуюся кнопку на телефоне, отчего зажегся экран. Покрутив аппарат в руке, он нажал вызов последнего набранного номера. Это был номер «Скорой помощи». — Скажите, в какую больницу отвезли девушку с огнестрельным ранением? Я вызывал бригаду пару часов назад. Женщина на том конце попросила чуть-чуть подождать и переключила его на кого-то другого. Новый собеседник потребовал Оборотня назвать его имя. — Это не я стрелял. Мое имя вам ничем не поможет. А тот, кто стрелял, сразу смылся. Скажите, куда отвезли девушку? Я хочу знать, как она. Женщина, вступившая в разговор второй, снова потребовала назвать его имя и рассказать, что произошло. — Уважаемая, — ответил Оборотень, — когда девушка придет в себя, она вам сама все расскажет. Все, что решит нужным рассказать. Кстати, ее зовут Елена Парамонова. У нее есть брат, зовут его Владислав. Номер я не знаю. Скажите, куда вы ее отвезли? Я хочу знать, как она. Не молчите, я жду. Посмотрите, пожалуйста, сразу номер больницы, я позвоню. — Она умерла, — строго ответил голос. — До больницы ваша подруга доехала, но до операционного стола не дотянула. Она потеряла слишком много крови. Оборотень, не попрощавшись и даже не выключая связь, выбросил телефон в темноту. Туча отплыла от луны в сторону. Все снова стало до рези в глазах контрастным. Он шел вперед, ни о чем не думая. Мысли прыгали, но ни одна не имела ни начала, ни конца, ни одна не задерживалась. Они все, как только появлялись, лопались как мыльные пузыри. Впереди показался островок желтого света. Это был пост ГАИ. Оборотень поднялся по лестнице и начал неистово молотить в дверь. Скоро выглянул сердитый заспанный гаишник. — Я хочу заявить об убийстве, — сказал Оборотень. * * * Утро было солнечным и ленивым. Глеб проснулся довольно рано, постоял немного у окна, любуясь на деревенский рассвет, но вскоре все же заставил себя снова лечь и поспать еще немного. Это было первое утро, когда можно было никуда не спешить. Теперь от него, Слепого, в этом деле ничего не зависело. Разве что надо было еще немного присмотреть за Кудраковым, потому что нервы мужчины были сильно расшатаны за прошедшие дни, но оставалось подождать еще чуть-чуть в надежде на то, что Дмитрий Петров сделает шаги, которые позволят схватить его за руку. В этой игре главная роль все еще была за Геннадием Владимировичем Кудраковым. Надо было ждать. Вчера вечером, когда он приехал после догонялок с тем незнакомым парнем, который прикинулся электриком, выслеживая Петрова, Глеб проверил все комнаты на даче. Геннадия Владимировича не было ни в одной. При этом следы его присутствия вылезали повсюду. Входная дверь была открыта. На столе стояла еда, холодная, но довольно свежая. Тут же торчала неизменная бутылка водки. Правда, что не сразу заметил Глеб, она была закупорена. Это его удивило. Кудракова Слепой нашел на заднем дворе. Тот сидел, закутавшись в старый кожух, как домовой или, точнее, дворовой. Он сидел в темноте на табуретке и смотрел на голые кусты. Глеб сначала не знал, как к нему подойти, чтобы не испугать. В такой ситуации у человека его возраста, особенно после таких событий, которые он пережил, запросто может случиться инфаркт. Посмотрев по сторонам, Слепой поднял с земли маленький камушек и кинул его к Геннадию Владимировичу. Легкий звук вывел мужчину из самопогружения, он повернул голову туда, где упал камень, потом наклонился и поднял его. — Вы не замерзли? — осторожно спросил Сиверов. — Нет. Вечера стало гораздо теплее, чем было еще несколько дней назад. Смотри, мороза уже нет. А вот тучи расходятся, это как раз может привести к похолоданию. Если они уплывут и если небо останется на всю ночь открытым, то это малое тепло, которое набралось за день, улетит в космос. — Как вы себя чувствуете? Я думал, вы приедете на ту квартиру, где были в первый вечер нашего знакомства, но не нашел вас там. Тогда поехал сюда, хотя совсем не был уверен, что найду тут. Как все было? — Ты думал, что федералы сразу же после операции упрятали меня в казематы, да, Сергей? — Нет, — еле сдерживая улыбчивые нотки от такой неожиданной лирики со стороны Кудракова, ответил Глеб. — Если бы я так думал, я бы не поехал сюда. Не близкий свет, однако! — И то верно. Но думаю, что скоро они все-таки меня туда отправят. Обещали, что если я помогу, то оставят на свободе и сделают свидетелем по делу. Ты им веришь, Сергей? — Я не знаю, Геннадий Владимирович. Я не знаю. Никогда раньше не имел опыта общения. Вы что-то очень устали сегодня, шеф. Я вижу, что вы устали. Может, по сто грамм, чтобы снять напряжение? Глеб говорил с ним просто, по-приятельски, но все же выдерживал дистанцию, исполняя роль наемного охранника. — Что ты, Серега, будешь делать, когда меня посадят? — проигнорировав предложение выпить, спросил Кудраков. — Да не посадят вас, ну правда, Геннадий Владимирович. За что вас сажать-то? — Это тебя не посадят. Ты вообще случайный в этом деле человек. А меня посадят. Я чувствую, что спета моя песня. Будешь мне в КПЗ передачи носить? — Во-первых, я думаю, что не посадят вас. Во-вторых, я домой уезжаю, Геннадий Владимирович. Ты что это? Бросить меня надумал? А если не посадят, то ты мне будешь нужен. Я хочу, чтобы ты у меня работал. Ставку удвою. — Спасибо, шеф, но я подумал и решил. Тут очень опасно, очень тревожно. Москва — не для меня. У нас дома лучше, спокойнее. К тому же я жениться хочу, семью завести, понимаете? Пора мне. Я вот так вот решил. — Ну, если решил… Но если вдруг что, то обращайся. Если меня не посадят. Я же твой должник в некотором роде. Спас ты меня. Даже просто тем, что был рядом. И помог ты мне выпутаться. Спасибо тебе, Сергей Слепцов. Век не забуду. Мирно заспавшихся мужчин разбудил слишком требовательный для этой деревенской тишины писк эсэмэс-сообщения. Глеб очнулся моментально, разбудил Кудракова. — Геннадий Владимирович, вам сообщение. Сонный Кудраков протянул руку к телефону. — Это может быть только один человек, — быстро просыпаясь, прямо на ходу пробормотал он. — Так и есть. От Петрова. Пишет: «Перечислил все. Будет сверху еще половина от этого, если сделаешь по инструкции. В почте».