— Ну и отлично, — сказал он. Это действительно было отлично. — Где Мазур, не знаешь? Лера лениво пожала одним плечом. — Думаю, уже далеко. Он был здорово напуган и, когда ты его прогнал, по-моему, только обрадовался. Наверное, даже заявление об увольнении не стал писать, а прямо прыгнул за руль и рванул, куда глаза глядят — может быть, за Урал, а может, и за границу. — Ну и черт с ним, — сказал Альберт Витальевич, подумав между делом, что ничего другого от начальника охраны и ждать было нельзя. — Слушай, ты не знаешь, в доме есть кто-нибудь из обслуги? Мне бы ванну сейчас… — Я приготовлю, — сказала Лера и, как всегда, легко и грациозно поднялась с дивана. * * * — Ах, чтоб тебя! — в сердцах воскликнул генерал Потапчук и легонько пристукнул сжатым кулаком по краю стола. Портативный магнитофон с едва слышным шуршанием смотал ленту до конца, щелкнул и остановился. Магнитофон был старый, кассетный; Федор Филиппович подумал, что эту машинку давно пора выбросить, а вместо нее купить новую, цифровую, а потом решил: да нет, менять надо не магнитофон. Тебя давно пора менять, дорогой ты мой товарищ генерал, разиня ты старая, пень развесистый, еловый… — Ну, Иван Яковлевич… — негромко сказал он. — Простите, товарищ генерал? — слегка подавшись вперед и всем своим видом выражая готовность немедля ринуться в бой — по приказу начальства, естественно, — произнес заместитель. — Лично я, — медленно проговорил Потапчук, — знаю только одного человека, который имеет отношение к этому делу и при этом через каждые три слова называет собеседника сынком. Он говорил медленно, потому что взвешивал каждое слово, не зная, можно ли доверять собственному заместителю. Охота на Жуковицкого стоила Федору Филипповичу много нервов: господин депутат будто мысли его читал, без труда обходя все расставленные им ловушки и обрубая хвосты как раз в тот момент, когда Потапчук готов был за какой-нибудь из этих хвостов ухватиться. Он был неуязвим настолько, что Федор Филиппович уже почти перестал сомневаться в наличии где-то прямо у себя под боком его платного информатора. Вот только выявить информатора никак не удавалось. Ни одна из устроенных провокаций не дала желаемого результата, хотя устраивал их генерал, ни с кем не советуясь и никого не ставя в известность о своих замыслах. Он вспомнил, как совсем недавно жаловался на все это Ивану Яковлевичу — своему коллеге, генералу контрразведки Корневу, — и как тот сочувственно кивал лысой головой и цокал языком, дымя своей неизменной «Герцеговиной Флор». И вот перед ним на столе лежит запись состоявшегося час назад телефонного разговора между этой сволочью Жуковицким и неким анонимом, который не только знает о хранилище, находящемся под патронажем Ивана Яковлевича, не только имеет туда прямой доступ, но и, как уже было сказано, к месту и не к месту именует собеседника «сынком». — Старая сволочь, — с горечью произнес Федор Филиппович и посмотрел на заместителя. — Вот что, полковник. Необходимо срочно, прямо сию минуту, организовать круглосуточное наблюдение за генерал-майором Корневым. — Из контрразведки? — уточнил полковник. — Именно. Поэтому о необходимости соблюдать предельную осторожность я даже не говорю. Докладывайте мне о каждом его шаге… — Это все? — спросил через некоторое время заместитель, уловив многоточие в конце фразы, но так и не дождавшись продолжения. — Пока все, — подумав еще немного, ответил Федор Филиппович. Ему стоило немалых усилий не произнести вслух приказ, вертевшийся на самом кончике его языка: уничтожить генерала Корнева, как только тот вступит в контакт с депутатом Жуковицким. А может быть, даже не дожидаясь, пока вступит, а прямо сейчас, пока еще не поздно… Когда заместитель вышел из кабинета, генерал вытащил из кармана мобильный телефон, но спохватился: в глубоком бетонном подземелье, где сейчас сидел Глеб, мобильная связь, конечно же, отсутствовала. Ему опять оставалось только ждать, надеясь на везение и сноровку Слепого и про себя дивясь тому, как затейливо и неразрывно переплелись два, казалось бы, никак не связанных между собой дела. Глава 19 Олег Федотович Мазур, как и предполагала любовница его босса, принял разумное решение заблаговременно покинуть тонущий корабль. Между прочим, предложение атаковать хранилище всеми имеющимися в наличии силами, которое так взбесило Жуковицкого, было тщательно продумано и даже, можно сказать, выстрадано. То, что на первый взгляд могло показаться (и показалось-таки Альберту Витальевичу) беспомощным воплем доведенного до отчаяния идиота, на деле таковым не являлось. Кассета с записью его молодецких подвигов, совершенных в хранилище, была, фактически, объявлением шаха. Нужно было защищаться, а Мазур не знал лучшего способа защиты, чем нападение. На войне как на войне! Если враг не сдается, его уничтожают. И сделать это было не так уж сложно, особенно если не мямлить и с открытыми глазами пойти на продуманный, осторожный риск. Олег Федотович знал, где находится хранилище, знал, как туда попасть и что для этого потребуется. Десяток человек — ну, пусть два десятка с учетом неизбежного усиления тамошней охраны. Стрелковое оружие, подствольные гранатометы — словом, стандартная экипировка плюс необходимый минимум альпинистского снаряжения на случай, если придется уходить через загрузочный люк. Пара винтовок с ночной оптикой, и дело, можно сказать, в шляпе. Одна группа под покровом ночной темноты проникает в библиотеку клуба железнодорожников, разбирается с охраной и, если не удастся пролезть в этот чертов секретный лифт, удерживает занятую позицию и по возможности простреливает из окон территорию, прилегающую к котельной. Вторая группа через забор попадает во двор, а дальше дорога известна. Охрана шуметь не станет, на то у них и глушители на автоматах, чтоб было тихо, и чтобы в десятке метров от места перестрелки, прямо за железными воротами, ни один случайный лох даже не заподозрил, что во дворе котельной кого-то мочат. Вот и отлично! Гранату-другую в грузовой люк, заслонку долой, короткий штурм — неважно, насколько кровопролитный, — канистра бензина, спичка, и можно с чистой совестью расходиться по домам. Олег Федотович видел эту картину, будто наяву. Единственное, чего он не знал наверняка, это удастся ли добыть дурацкие бумажки, из-за которых его босс совершенно потерял голову. Но это его не слишком волновало. Подумаешь, пятьдесят лимонов накрылись медным тазом! Это для военного пенсионера Мазура потеря такой суммы — трагедия. А для Алика Жуковицкого пятьдесят миллионов зеленью — тьфу, пустячок на мелкие расходы, как бы он ни прибеднялся. Налоговому инспектору пусть рассказывает, какой он нищий… В общем, аллах с ними, с этими бумажками. Главное, что люди, объявившие Олегу Мазуру шах, в ответ получат полный и окончательный мат — такой, что после него заново расставлять фигуры им уже не придется. Заодно, кстати, будет обеспечена безопасность все того же Алика Жуковицкого, хотя это, в общем-то, дело десятое. Но нет, этот баран даже слушать его не стал! Выкатил пьяные свои гляделки и как заорет: «Пошел вон, идиот!» Да как заорал-то! Аж в ушах зазвенело. Удивительно, как у него голосовые связки выдержали… Ну и черт с ним, решил Мазур. На прощанье он сделал то, чего не делал уже давно — посмотрел прямо в глаза хозяину. И ничего там не увидел, кроме пьяной, бешеной мути. Ну и черт с ним. Уходя, Олег Федотович сквозь закрывшуюся за ним дверь кабинета слышал, как Жуковицкий так же бешено и бессвязно орет на Леру. Мазур вспомнил, что так и не выбрал подходящего времени доложить боссу все, что узнал о его любовнице, и подумал, что так, наверное, суждено. Во всяком случае, менее подходящего времени, чем в настоящий момент, для такого разговора просто не подберешь. Возвращаться он сюда не намерен — слуга покорный! — а значит, наш дорогой Алик так ничего и не узнает про свою бабу. Ну и черт с ним еще раз! Жил дураком, дураком и помрет. Туда ему и дорога. Вставляя ключ в замок зажигания, он поймал себя на том, что мысленно напевает: «Все перекаты да перекаты». Любимая песенка покойного Мамалыги, уже, казалось бы, прочно забытая за треволнениями последних дней, опять всплыла из глубин памяти и привязалась намертво. Мазур ничего не имел против: и песенка была ничего себе, не теперешнее попсовое фуфло, и к случаю она подходила как нельзя лучше. «На это место уж нету карты, плывем вперед по абрису»… М-да. Вот уж, действительно, чего нет, того нет. Что бежать надо — это ясно. А вот куда бежать, в какую сторону — это вопрос… Тут ему пришло в голову, что побег — это, конечно, хорошо, правильно и очень полезно для здоровья. Но, чтобы польза для здоровья получилась более полной, надо бы сначала подчистить за собой кое-какие хвосты. Потому что Юрген на первом же допросе выложит все, что знает, и еще немножечко сверх того, а уж про девку и вовсе говорить не приходится. Приняв решение, Олег Федотович даже немного повеселел. Больше не нужно было ломать голову над проблемами, сути которых он, признаться, сплошь и рядом не понимал. Теперь все было просто и ясно: сначала убрать свидетелей, а потом бежать. Зарыться поглубже и не дышать… Для того, кто умеет, это совсем не сложно. Э! Тоже мне, проблема… Впервой, что ли? С дороги он позвонил на базу и велел ребятам собирать вещички. Дисциплина в его ведомстве поддерживалась военная, поэтому никаких «почему» и «зачем» в ответ на его не вполне внятное распоряжение не последовало. Поездка до базы занимала что-то около часа, а это означало, что, когда Олег Федотович туда доберется, парни уже будут готовы к отъезду. Да они уже через десять минут будут готовы, чего им там особенно собирать-то? Вынуть из-под кроватей сумки с личными вещами, бросить туда туалетные принадлежности, зачехлить стволы — вот, собственно, и все сборы. Загородная база службы безопасности Жуковицкого располагалась в живописном местечке на берегу реки. Высокий забор окружал что-то около гектара территории, где разместились общежитие, отдельный домик для начальства, спортгородок с полосой препятствий и, конечно же, стрельбище. Имелись тут и русская баня для патриотов — любителей этого дела, и финская сауна для тех, кто предпочитает париться на европейский манер, и отапливаемый крытый бассейн, который летом использовало исключительно высокое начальство. Ребят в теплое время года, которое для них наступало в конце апреля, а кончалось в октябре, вполне устраивала река — неширокая, но глубокая и довольно чистая. За воротами, сквозь которые мог свободно пройти не только грузовик, но даже и танк, Мазура встретил один из его ребят — вооруженный, но уже не в принятом здесь камуфляже, а в гражданской одежде — в джинсах и рубашке навыпуск, короткие рукава которой открывали мускулистые загорелые предплечья. Мазур мимоходом позавидовал своему подчиненному: ни забот у него, ни хлопот — знай себе, выполняй несложные приказы, а в свободное время загорай, купайся и вообще наслаждайся жизнью… — Что, Федотыч, снимаемся? — спросил охранник, когда Мазур, остановив машину, выставил голову в открытое окошко. — Да, — ответил начальник, — снимайтесь. Если готовы, поезжайте прямо сейчас, меня не ждите. — А эти?.. — слегка удивился охранник, ткнув большим пальцем через плечо в сторону белого двухэтажного здания общежития. — Снимайтесь, — повторил Мазур отданный только что приказ и, плавно газанув, подогнал машину к самому входу в общежитие. Он лично снял немногочисленные посты, отобрал у ребят ключи от всех помещений, невнимательно выслушал доклад начальника караула, напомнил о необходимости все обесточить и закрыть форточки, а потом, стоя у окна в коридоре и дымя сигаретой, пронаблюдал за тем, как охрана грузится в большой черный внедорожник «шевроле». Поднимая пыль, джип выкатился за пределы базы, ворота автоматически закрылись; Мазур в последний раз затянулся сигаретой, раздавил коротенький окурок о пластиковый подоконник (не мое — не жалко) и двинулся в конец коридора, на ходу выбирая из бренчащей связки нужный ключ. Юрген валялся на кровати, скрестив ноги в носках, и читал дневник Бюргермайера, сравнивая, по всей видимости, незавидную судьбу придворного астролога Петра Великого со своей собственной. Судя по тому, что лежавший на тумбочке пухлый словарь был закрыт, а поверх него стоял полупустой стакан чая, Юрген недурно владел немецким. Впрочем, Бюргермайер, большую часть своей сознательной жизни проживший в России, вполне мог написать свой дневник по-русски; Мазур этого не знал, а главное, не хотел знать. Несмотря на открытую форточку, в комнате было накурено, хоть топор вешай. Полная окурков пепельница стояла на тумбочке рядом со словарем, и в пальцах руки, что держала дневник, дымилась недавно зажженная сигарета. Услышав шум открывшейся двери, Юрген опустил дневник и поверх него посмотрел на Мазура. Взгляд у него поначалу был удивленный — видимо, охрана не баловала астролога повышенным вниманием к его драгоценной персоне и входила сюда лишь затем, чтобы доставить ему завтрак, обед и ужин. Завтрак давно прошел, для обеда было рановато, вот Юрген и удивился: кого это бог послал? Увидев, кто к нему пожаловал, этот марийский шаман заметно струхнул. Шрам, оставленный кулаком начальника охраны, все еще розовел у него на подбородке, и уже было ясно, что этот шрам останется там навсегда, проживи Юрген хоть до ста лет. Да и помимо шрама у господина астролога хватало приятных воспоминаний о славных денечках, проведенных в подвале в компании Олега Федотовича и его ребятишек. Поэтому, увидев, как побледнел Юрген и как испуганно расширились его глаза, Мазур не испытал удивления; что он действительно испытал, так это глубокое удовлетворение. Астролог его никогда не любил, Олег Федотович это прекрасно видел и, разумеется, платил ему взаимностью. Только раньше их взаимная нелюбовь в силу множества причин была, так сказать, платонической, а вот теперь все изменилось: настало время, как говорится, перейти ближе к телу. И Юрген, кажется, тоже это понял. Он сбросил с кровати ноги и сел, отложив в сторону дневник и нашаривая пальцами ног валявшиеся на полу шлепанцы. Сигарета мешала ему, и он сунул ее в пепельницу, не спуская глаз с вошедшего. Мазур тоже смотрел на него, не торопясь приступать к делу. Он думал о том, что вот этот мозгляк с фальшивыми именем и фамилией, по сути, послужил первопричиной событий, последствия которых сейчас гонят Олега Федотовича прочь из Москвы, от хорошего заработка и налаженного, устоявшегося быта. Это он керосинил Жуковицкому мозги своим драгоценным Нострадамусом, пока у Алика окончательно не съехала крыша и он не начал делать одну глупость за другой. За это Юргена мало было убить; его надо было замучить. На это у Мазура, к сожалению, не было времени, но и просто пристрелить астролога, не сказав ему напоследок хоть парочку ласковых слов, казалось неправильным. Нужно было сделать так, чтобы последние секунды своей жизни этот червяк провел в ужасе и безысходности, вот только нужные слова никак не находились. Юрген помог ему, заговорив первым. — Что это вы задумали? — тревожно поинтересовался он, сделав, по всей видимости, правильный вывод из затянувшегося, многозначительного молчания своего давнего недруга и мучителя. — Учтите, если вы меня хоть пальцем тронете, я обо всем расскажу Альберту Витальевичу! — Пальцем? — Мазур покачал головой и вынул из-за пазухи пистолет. — Нет, пальцем я тебя трогать не стану. Была охота руки марать! Увидев оружие, Юрген вскочил. Один шлепанец он уже надел, а второй так и не успел нащупать. — Бросьте, — сказал он, — не надо так шутить. Зачем? Поверьте, я могу быть полезным не только Жуковицкому, но и вам. Хотите, я скажу, что ждет вас в ближайшее время? Ваш прогноз я не составлял, но будущее Альберта Витальевича мне известно. Зная его, вы можете сделать выводы относительно себя… Я солгал вам. Мне удалось воспользоваться методом Нострадамуса. Он работает! — Хм, — озадаченно произнес Мазур. Честно говоря, он не ожидал, что этот интеллигентный хлюпик сможет утаить хоть что-нибудь во время допроса третьей степени, и то, что ему это удалось — если он сейчас не врал, естественно, — поневоле внушало к нему некоторое уважение. — Ну? — Жуковицкий обречен, — быстро заговорил Юрген, не сводя глаз с пистолета, словно обращался не к Мазуру, а к этому куску мертвого металла. — Вероятность его гибели составляет более девяноста процентов. А при том, как он себя ведет в последнее время, она близка к единице. Думаю, если бы мне удалось провести вычисления еще раз, я получил бы процентов девяносто девять, если не все сто. Поэтому, идя у него на поводу, выполняя его приказы, вы только вредите себе. Мазур ухмыльнулся. — Эх, ты, наука, — сказал он пренебрежительно. — Лопочешь, сам не знаешь, что, а туда же — будущее предсказывать. Что Алику кранты, я без тебя знаю, это невооруженным глазом видно. И потом, кто тебе сказал, что я выполняю его приказ? Он про тебя сейчас и не помнит. А когда вспомнит, поздно будет. Хотя, если разобраться, если бы Алик сейчас был в сознании, он бы насчет тебя точно так же распорядился. Больно много знаешь, профессор. Вот и скажи теперь: ну, как еще мне с тобой поступить? — Я буду молчать! — молитвенно сложив на груди руки, плачущим голосом выкрикнул Юрген. — Да брось, — лениво возразил Мазур. — Ты просто не знаешь, как на Лубянке умеют допрашивать. Ты думаешь, там, в подвале, мы тебя били? Мучили мы тебя? Да черта с два! Так, пощекотали маленько, ты и обгадился. А на Лубянке, брат, с тобой настоящие специалисты говорить будут, мои ребятки им по этой части в подметки не годятся. Так что извини, ничего личного. Юрген, вереща, как насмерть перепуганное животное, метнулся к окну, ударил слабыми кулачками в стекло. Закаленное стекло дрогнуло, но выдержало. Оставив окно в покое, астролог бросился к шкафу, словно намереваясь спрятаться там, ударился о дверцу, как ночная бабочка о фонарь, и, обмякнув, повернулся к Мазуру лицом. — Вот это правильно, — одобрительно сказал Олег Федотович, поднимая пистолет на уровень глаз. — Жил, как червяк, так хотя бы умри по-мужски. Юрген ничего не ответил. Глаза его расширились, словно от удивления, а в следующее мгновение в комнате прозвучал пистолетный выстрел.