– Должен. Как часовой у Мавзолея. – С какой стати? – С такой, что ты мне друг, брат и сват! Кимыч попыхтел немного и наконец выдавил: – Недели через три-четыре приступишь. Извини, брат, раньше нельзя. И учти: Галя каждый день будет мерить тебе давление и температуру. – Слушаюсь, товарищ генерал! – с готовностью кивнул Шведов, уверенный, что прекрасная Галя ни за что не станет тратить силы на такие глупости. Она сразу предложит заняться чем-нибудь более увлекательным. – Как там Ярик? – спросил Кимыч, ставя на листе печать. – За полгода одичал совсем. Не знаю, что и делать. – А школа? – Да в школе даже не знают, что он один тут ошивался. Представь, вступил под моим ником в родительский чат. Я глянул и обалдел: всех строит – только в путь. – А что пишет? – Учит, как надо детей воспитывать, паршивец. – А они? – А они не спорят. – Конечно, кто же с тобой спорить будет. Герой России и все такое. – Да никто не знает, перестань. – Никто не знает? Да про тебя по всем каналам недели две трещали без устали. Я уже не мог на твою рожу в телевизоре смотреть. – Кимыч, поверь: это я уже не могу на свою рожу смотреть. Заплыл весь от лежачей жизни. Глаз не видно. Как китаец, честное слово. – Ничего. При нашей работе быстро сгонишь свои килограммы, – пообещал Кимыч, запихивая папку в ящик стола. – Только об этом и мечтаю, веришь? – Верю. Сам такой. Кимыч помолчал, глядя на друга, и вдруг спросил: – А что Эля? Не объявлялась? Сергей поморщился. – Да я и думать о ней не хочу. – Не хочешь или не думаешь? Шведов открыл рот, чтобы послать Кимыча к черту с его приставаниями, и вдруг прямо перед ним вполне осязаемо предстала соседская девушка Глафира. Материализовалась из воздуха, как фея в детском фильме. И до того конкретно, что Шведов почувствовал ее запах. Легкий и очень свежий, как у молодого яблока, не упавшего, а крепко держащегося за ветку. Шведов аж зажмурился, так реально это было. – Ты чего? – спросил Кимыч, вглядываясь в лицо Сергея. – Я… – Плохо тебе, что ли? – Нет, Кимыч, хорошо. Ты даже не представляешь, как мне хорошо, – ответил Сергей и улыбнулся. До чего же хороша эта Глафира Вознесенская! По дороге домой он совершенно неожиданно для себя зашел в цветочный магазин и купил букет крепеньких тюльпанов. Международный женский день давно миновал, и тюльпаны были вроде как не в тему, но они казались такими свежими и веселыми, что он выбрал именно их. Обрадованная продавщица завернула букет в плотную бумагу, уверив, что сейчас это самая трендовая упаковка для цветов. Никакой слюды! Только бумага! Шведов отчего-то вдруг сильно разволновался, поэтому спорить не стал, а сжал тюльпаны покрепче и почти побежал на Малую Морскую. Боялся, что тюльпаны замерзнут. До самого подъезда он трусил рысцой. Весело так, бодро. А у самого лифта в нем что-то сломалось. Какого хрена он припрется к малознакомому человеку с дурацким букетом! Тюльпанов она не видала, что ли? Посмотрит с равнодушным удивлением и спросит, с чего вдруг такие подарки. Открылся лифт. Сергей посмотрел в зеркало на стенке кабины. – Старый дурак! – объявил он себе и пошел наверх пешком. Дома он ткнул букет в литровую банку из-под огурцов. Стебли обиженно скрипнули. – Ничего, потерпите! А то вообще выкину! – пригрозил он и поставил банку на стол. Сбоку. Прошел час, а Шведов все не мог выкинуть проклятые тюльпаны из головы. Он даже в кухню старался лишний раз не заходить, пил чай, сидя на диване, но букет все равно давил на мозги, не давая расслабиться. А ведь даже запаха от них никакого нет! В конце концов Сергей решил, что надо просто выбросить эту пакость с балкона. Он уже направился в нужном направлении, как вдруг в дверь позвонили. Ну вот! Дождался, когда вернется Ярик! Теперь начнутся расспросы! – Здравствуйте! – громко сказала Глафира, едва он отпер дверь. – Извините за беспокойство, Мотя просила отнести котлеты для Ярика. Он любит, а у нас сегодня как раз такие удачные получились, что я… Ой, простите, тарелка горячая! Можно я ее поставлю? Она посмотрела вопросительно, но внятного ответа не получила. Только нервный поворот головы, который приняла за кивок. Глафира быстро прошла в кухню и сгрузила тарелку на стол. Чудовищный Шарик, лежавший кверху пузом возле плиты, при ее появлении приоткрыл один глаз, снова закрыл и лениво перевалился на бок. «Ходят тут всякие», – перевела Глафира. Она оглянулась в поисках хозяина, но его рядом не оказалось. На соседке было надето что-то легкое и голубое, и это очень мешало сосредоточиться, поэтому сразу Шведов за ней не пошел, а подождал, пока его взор не принял соответствующее случаю равнодушно-приветливое выражение. Когда он наконец зашел в кухню, соседка смотрела на букет и странно улыбалась. – Еще раз простите, что не вовремя, – снова извинилась она и буквально кинулась прочь. Прощально мелькнуло голубое платье. Шарик, который во время этого представления лениво валялся и посматривал с прищуром, поднялся и негромко вякнул. Что за шум, а драки нет? Сергей махнул на него рукой. Тебя только мне не хватало! И что такого она увидела? Шведов посмотрел на котлеты и пожал плечами. Странная какая-то эта Глафира Вознесенская! Он прошелся по квартире, выглянул в окно, постоял немного, а потом вернулся в кухню. Тюльпаны весело топорщились, напившись воды, и крепкие бутончики немного приоткрылись, обнажая ярко-желтую сердцевину. А ведь он приманил ее на этот букет! Приманил! И она пришла! Сама! Только он как классический идиот не придумал повода, чтобы ее удержать! Шведов даже зарычал от злости, схватил злосчастный букет и направился к соседям. – Здравствуйте! – громко сказал он Моте, открывшей дверь. – И вам не хворать! – ответила та, вытирая о руки фартук. – Матрена Евсеевна! Спасибо вам за котлеты! Он вручил букет. Не ожидавшая ничего подобного Мотя даже не нашлась что сказать. Приняла цветы и посмотрела испытующе. Шведов зачем-то поклонился и быстро шмыгнул в спасительную темноту своей квартиры. – На тебе! Мотя поставила перед Глафирой, которая, сидя за кухонным столом, лепила пельмени, вазу с тюльпанами. – Это что? – глупо спросила та.