— Если бы один из них был мистер Вукчич, думаю, ты бы узнал его. — Не Вукчич, нет, но вы ничего не говорили о письмах, и они вручили мне одно. — Прочти. Я распечатал письмо — оно было на простой бумаге — и прочел вслух. Нью-Йорк 7 апреля 1937 г. Дорогой мистер Вулф! Это письмо передаст Вам мой друг Реймонд Лиггетт, управляющий и совладелец отеля «Черчилль». Он хотел просить у Вас совета и помощи и обратился за рекомендацией ко мне. Надеюсь, Вы хорошо проводите время. Не ешьте слишком много и не забудьте приехать в Нью-Йорк, чтобы сделать нашу жизнь более приятной. Ваш Бёрк Уильямсон. — Ты сказал, седьмого апреля? — усмехнулся Вулф. — Это сегодня. — Да, они летели на крыльях. Раньше это была лишь стилистическая фигура, а теперь — реальная жизнь. Мы их впустим? — Пропади все пропадом! — Вулф уронил бумажку. — Вежливость — личное дело каждого, но простые приличия — это долг. Помнишь, мистер Уильямсон оказал нам услугу, позволив устроить в его поместье засаду и ограбление мисс Анны Фиоре? — Он тяжело вздохнул. — Введи их. Я ввел их в комнату, громко объявил имена и предложил сесть. Вулф обратился к ним с приветствием, повторив обычные извинения за то, что не встает, затем еще раз внимательно посмотрел на маленького. — Правильно ли я расслышал ваше имя, сэр? Мальфи? Может быть, Альберт Мальфи? — Правильно. Я не думал, что вы знаете мое имя. — А раньше было Альберто, — кивнул Вулф. — В поезде по дороге сюда я встретил мистера Берена, и он рассказал мне о вас. Он сказал, что вы превосходный специалист и художник своего дела. — О, так вы ехали вместе с Береном? — вставил Лиггетт. — Да, — поморщился Вулф, — мы разделили это кошмарное путешествие. Мистер Уильямсон пишет, что вы хотели просить меня о чем-то. — Да. Вы, конечно, понимаете, из-за чего мы приехали. Ласцио. Это просто ужасно. Вы ведь были там, так? Ведь это вы нашли тело? — Да, я. Вы не теряли времени, мистер Лиггетт. — Я отлично знаю, что нет. Обычно я встаю поздно, но сегодня утром Мальфи позвонил мне еще до восьми. Репортеры добивались меня и раньше, но их, конечно, не впустили. Я знал, что Уильямсон — ваш друг, послал к нему за этой запиской и заказал места на самолет в Ньюарке. Мальфи настоял, чтобы мы отправились немедленно. Боюсь, вам придется присматривать за ним, когда выяснится, кто сделал это. — Лиггетт тонко улыбнулся. — Он корсиканец. И хотя Ласцио не был его родственником, он ему очень предан. Не так ли, Мальфи? — Да! — возбужденно ответил коротышка — Филип Ласцио был тяжелый человек, но это был великий человек. Однако для меня он не был тяжелым. — Мальфи простер руки к Вулфу. — Но, конечно, мистер Лиггетт просто шутит. Весь мир думает, что корсиканцы любят резать людей. Это неправильно и дурно. — Так вы, мистер Лиггетт, хотели спросить меня о чем-то? — нетерпеливо осведомился Вулф. — Вы сказали: одно из моих дел. У меня нет дел. — Надеюсь, будут. Во-первых, докопаться, кто убил Ласцио. Судя по газетам, шерифу Западной Виргинии это не по плечу. Похоже, тот, кто сделал это, обладал таким тонким нюхом, что впору хоть пробовать соус «Весна». Я не особенно дружил с Ласцио, как, например, Мальфи, но, в конце концов, он был шеф-поваром в моем отеле, у него никого нет, кроме жены, — в общем, это мой долг. Чертовски трусливый убийца, нож в спину! Он должен быть пойман! Полагаю, это сделаете вы. За этим я и приехал. Зная ваши… э-э-э… особенности, я заручился письмом Уильямсона. — Плохо, — вздохнул Вулф. — Я имею в виду, плохо, что вы решили приехать. Вы могли бы позвонить из Нью-Йорка. — Я спросил на этот счет мнение Уильямсона, и он сказал, что, если я действительно хочу воспользоваться вашими услугами, мне лучше поехать. — В самом деле. Не понимаю, почему Уильямсон так преувеличивает трудности. Мои услуги продаются. Но в данном случае я, конечно, вынужден отказаться, почему и сожалею о том, что вы проделали такой путь. — Почему отказаться? — Вследствие условий. — Условий? — Раздражение в голосе Лиггетта стало более заметным. — Я еще не ставил никаких условий. — Вы ни при чем. Географическое положение. Если бы я взялся за это дело, мне потребовалось бы время: день, неделя, а то и целых две. А я собираюсь завтра вечером сесть в нью-йоркский поезд. — Вулф содрогнулся. — Уильямсон предупреждал меня. — Лиггетт сжал губы. — Но, прости господи, это ваша работа! Это ваша… — Я попросил бы вас, сэр! Я не стану слушать. Если я был груб, ну что же. Каждый может обидеть того, кто сам на это напрашивается. Я не буду рассматривать никакие предложения, которые могут задержать меня в этой проклятой дыре дольше завтрашнего вечера. Но вы сказали «дела». Вы хотите обсудить еще что-нибудь? — Хотел. — Было похоже, что Лиггетт предпочел бы беседовать с помощью револьвера. Он сел и некоторое время смотрел на Вулфа. Затем наконец заговорил: — Главное, ради чего я приехал, заключается в другом. Ласцио умер, обстоятельства его смерти ужасны, и как человек я глубоко переживаю это. Но вдобавок я еще и бизнесмен, а отель «Черчилль» остался без шеф-повара. Вы знаете, какая у нас репутация, ее надо поддерживать. Я хочу заполучить Жерома Берена. Брови Вулфа взлетели. — Одобряю ваш выбор. — Еще бы! Есть и не хуже Берена, но они вне игры. Мондор не оставит свой парижский ресторан, Серван и Тассон слишком стары. Я бы не возражал против Леона Бланка, но он тоже не молод. Вукчич связан с «Рустерманом» и так далее. Я случайно узнал, что в прошлом году Берен получил из нашей страны пять предложений и все их отверг. А мне хочется заполучить его. Во всяком случае, он единственный доступный из всех, кого бы я хотел. Если у меня не выйдет, придется отдать должность Мальфи. — Он обернулся к своему спутнику. — Ведь так по нашему уговору, Альберт? Когда вы получили предложение из Чикаго, мы договорились, что, если вы останетесь у нас и должность шефа освободится, мы сначала попробуем пригласить Берена, а если уж он откажется, то место займете вы. Правильно? — Так я понял, — подтвердил Мальфи. — Все это очень интересно, — пробурчал Вулф, — но вы говорили о деле… — Да. Я хочу, чтобы вы познакомили меня с Береном. Он один из семи лучших поваров мира, но совершенно неуправляем. В прошлую субботу он, ничтоже сумняшеся, вывалил две тарелки с колбасками посреди ковра в зале «Курортный». Уильямсон говорит, что у вас потрясающие способности вести переговоры. Кроме того, вы здесь почетный гость, и Берен будет слушать вас с уважением. Не сомневаюсь, вы сумеете уломать его. Я хочу предложить ему сорок тысяч, но, скажу честно, не остановлюсь и перед шестьюдесятью плюс комиссионные вам. Вулф сделал отрицательный жест: — Прошу вас, мистер Лиггетт. Это не пойдет. Совершенно исключено. — Вы хотите сказать, что не станете делать это? — Я хочу сказать, что не возьмусь убеждать в чем-либо мистера Берена. Уж скорее я попытаюсь убедить жирафа. — И даже не попытаетесь? — Нет. И вообще, вы выбрали самый неподходящий момент за последние двадцать лет, чтобы прийти ко мне. Ваши предложения меня раздражают, а не заинтересовывают. Мне нет никакого дела, кто будет у вас шефом, и, хотя я люблю зарабатывать деньги, я вполне способен подождать с этим, пока не вернусь к себе в контору. Здесь есть люди, которые лучше меня могут свести вас с мистером Береном, — мистер Серван и мистер Койн, например, его старые друзья. — Они сами повара. Но я не хочу их. Вы единственный, к кому я могу обратиться. Однако его настырность не имела успеха. Когда он пробовал настаивать, Вулф попросту начинал грубить, и вскоре Лиггетт сообразил, что поставил не на ту лошадь. Он вскочил со стула и без всяких церемоний показал Вулфу спину. Мальфи поплелся следом, а я проводил их, чтобы не забыть запереть дверь. Когда я вернулся в комнату, Вулф уже снова закрылся газетой. У меня появилось желание поразмяться, поэтому я сказал: — А знаете, верованс, это неплохая идея… Неизвестное слово, конечно, зацепило его. Газета опустилась до уровня носа. — Что это за чертовщина? Ты это сам придумал? — Нет. Вычитал в «Чарлстон джорнал». Веровансами называют индейских вождей в Мэриленде и Виргинии. И пока мы находимся в этой части страны, я буду называть вас так. Как я уже говорил, верованс, это может оказаться недурно: открыть контору по найму поваров и официантов. Полагаю, вы понимаете, какое выгодное предложение вы отклонили. У Лиггетта действительно размах. Подозреваю, ему хватило бы и половины его ума. Могли ли вы, например, представить, что он явится к вам с целью косвенно дать понять этому Альберто, что, если тот вздумает наплести чего-нибудь о Берене, это будет иметь печальные последствия? Это вызывает множество мыслей, которые в конце концов решат проблему безработицы. Если место свободно и вы хотите его занять, то сначала убиваете всех остальных кандидатов и… Газета вновь закрыла его лицо. Я понял, что вел себя достаточно несносно. — Пойду искупаюсь в ручье, — сказал я. — А может, направлюсь в отель и обесчещу там парочку девственниц. Увидимся позже. Я взял шляпу, повесил на дверь табличку «Не беспокоить!» и побрел прочь. В холле были только слуги, ни одного полицейского. Напряженность явно рассеялась. Я повернул к отелю просто посмотреть, что там происходит, и вскоре пожалел об этом: ведь если бы я пошел туда сразу же, то увидел бы все представление, разыгранное моим другом Толменом. А я попал под самый конец. Так или иначе, в холле меня развлек вид величественной старой дамы, которая так тяжело ступала, что ноги не могли нести ее прочь. Было еще кое-что отвлекающее внимание. Около 15:30 я решил пройтись до павильона «Покахонтас» и поблагодарить моего хозяина Вукчича за чудесную поездку. Вдруг небритый парень с переброшенным через плечо галстуком выскочил из-за куста и схватил меня за локоть: — Эй, ты и есть Арчи Гудвин, человек Ниро Вулфа? Послушай, братишка… Я встряхнул его: — Проклятье, только людей пугаете! Я проведу пресс-конференцию завтра утром в своем кабинете. Я ничего не знаю, а если бы знал и сказал тебе, то мой верованс убил бы меня. Знаешь, кто такой верованс? Он послал меня к черту и спрятался за другим кустом. Сцена в павильоне «Покахонтас» была разделена надвое. Главное действие, если не считать пары полицейских у входа, шло в центральном холле. Зеленая Куртка, открывший мне дверь, испуганно смотрел вправо. Дверь в большую гостиную была закрыта. Прислонившись спиной к правой стене и скрестив на груди руки, стояла Констанца Берен. Ее подбородок был высоко поднят, а темно-фиолетовые глаза гневно смотрели на стоявших рядом мужчин. Это были двое полицейских в форме и дюжий молодчик в штатском с каким-то значком на жилете. И хотя в ту минуту они не касались ее, сцена выглядела так, что это казалось возможным. Она ничем не показала, что увидела меня. Дверь в малую гостиную была открыта, оттуда доносились голоса. Когда я шел к этой двери, один из полицейских резко окликнул меня, но, так как он был слишком занят, я не обратил на это внимания и продолжил путь. В малой гостиной тоже толпился народ. Там были косоглазый шериф и Толмен. Между двумя полицейскими стоял Жером Берен. На его запястьях блестели наручники. Я подивился, как при таких обстоятельствах Берен не крушит мебель и не сносит головы, но он только озирался по сторонам и тяжело дышал. — …Мы знаем, что вы здесь иностранный гость, — говорил ему Толмен, — но в этой стране человек, которого обвиняют в убийстве, не может оставаться на свободе. Ваши друзья, безусловно, позаботятся об адвокате. Я также обязан предупредить, что все сказанное вами может быть обращено против вас. Поэтому советую вам ничего не говорить, пока не увидитесь с адвокатом. Ребята, отведите его к машине шерифа по боковой дорожке. Но им не удалось уйти. Из холла донеслись вопли, и в гостиную, подобно торнадо, влетела Констанца Берен. Полицейские едва поспевали за ней. Один попытался схватить ее за руку, но это было все равно что остановить лавину. Я думал, она постарается добраться до Толмена, но она остановилась перед его столом, полоснула взглядом полицейских и заорала на него: — Идиоты! Дураки и свиньи! Он мой отец! И он будет убивать человека в спину?! — Она грохнула кулаком по столу. — Отпустите его! Слышите, кретины, отпустите его! Полицейский наконец изловчился и поймал ее руку. Берен зарычал и сделал шаг вперед, но его крепко держали. Толмену явно хотелось сбежать. Констанца вырвалась от полицейского, но тут Берен сказал ей что-то тихо и спокойно по-итальянски. Она подошла к нему, он попытался обнять ее, но не смог из-за наручников и поцеловал в макушку. Она повернулась и десять секунд спокойно стояла, вперив в Толмена взгляд, который я не видел, но от которого ему еще больше захотелось сбежать. Затем Констанца отвернулась и вышла из комнаты. Толмен потерял дар речи. По крайней мере, он молчал. Шериф Петтигрю наконец встряхнулся и сказал: