— Пошли, ребята. Не дожидаясь их ухода, я отправился восвояси. В главном холле Констанцы не было. Я остановился там на минуту, соображая, стоит ли поискать в большой гостиной кого-нибудь, кто хоть что-нибудь мне объяснит. Нет, сделал я вывод, сначала следует обдумать то, что я уже знаю. Я вышел и поспешил обратно в «Апшур». К тому времени Вулф уже покончил с газетами, аккуратно сложил их и сидел с книгой в кресле, которое, несмотря на свои внушительные размеры, было все же ему маловато. Когда я вошел, он даже не поднял головы. Это означало, что в данный момент мое существование — всецело мое личное дело. Я не стал с этим спорить, приземлился на диван и развернул газету, но читать не стал. Минут через пять, когда Вулф перевернул уже две страницы, я заговорил: — Кстати, с вашей стороны было чертовски умно отказаться от предложения Лиггетта. Я имею в виду второе. Вы бы впутались в историю. Сейчас уговорить Берена стать шефом хоть киоска с газированной водой — одно сплошное удовольствие. Ни он, ни газета не пошевелились, но Вулф соблаговолил заговорить: — Полагаю, Мальфи зарезал Берена. Тем лучше. — Нет. Не зарезал и не зарежет, потому что не сумеет теперь до него добраться. Берен предстанет перед судом, закованный в кандалы. Мой приятель Толмен посадил его. Фемида взяла в руки свой меч. — Фу! Если ты считаешь своей обязанностью развлекать меня сказками, имей хоть каплю воображения! — Толмен арестовал мистера Берена, — терпеливо повторил я, — по подозрению в убийстве мистера Ласцио и посадил его в тюрьму. Я видел это своими глазами. Книга начала опускаться. — Арчи, если это шутка… — Нет, сэр. Чистая правда. — Он обвинил Берена? — Да, сэр. — Господи, да почему? Он дурак? — То же самое утверждает мисс Берен. Она сказала: «Свинья и дурак». Книга еще держалась в воздухе, затем опустилась окончательно. Потом на короткое время поднялась на уровень глаз и наконец была отложена на журнальный столик. Вулф откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Пальцы его сплелись на животе, и я увидел, как он вытянул губы трубочкой, потом втянул их, снова вытянул… снова втянул. Это удивило меня: чего ради он так разволновался? Через некоторое время он проговорил, не раскрывая глаз: — Теперь ты понимаешь, Арчи, почему я колебался, брать ли дело, которое может помешать нашему отъезду в Нью-Йорк? — Вы можете называть это колебанием. Есть и более сильные слова. — Да. С другой стороны, я буду еще бо́льшим дураком, чем мистер Толмен, если упущу такую возможность. Получается, что единственный способ извлечь из всего этого выгоду — это выяснить, кто убил мистера Ласцио. Вопрос, сумеем ли мы проделать это за оставшийся тридцать один час? А точнее, двадцать восемь, потому что завтра за обедом я должен делать доклад о вкладе Америки в высокую кухню. Так сможем мы раскрыть преступление за двадцать восемь часов? — Конечно сможем, — небрежно махнул я рукой. — Господи, я разработаю план, вы уточните детали… — Да. Они, конечно, могут отказаться от идеи завтрашнего обеда, но вряд ли, потому что только раз в пять лет… Наш первый шаг… — Извините. — Я уронил газету и выпрямился. Мне было приятно: наконец начинается нечто, что положит конец этой спячке. — Почему бы не увидеться с Лиггеттом и не принять его предложение? Раз мы все равно будем этим заниматься, почему бы не обеспечить себе гонорар? — Нет. Если я свяжусь с ним и не закончу к завтрашнему вечеру… Нет. Свобода — достойная альтернатива гонорару. Мы будем действовать. Первый шаг ясен. Приведи сюда сейчас же мистера Толмена. Это на него похоже. Когда-нибудь он потребует, чтобы я привел к нему сенат и палату представителей. Я сказал ему: — Толмен злится, что вы не подошли телефону сегодня утром. Кроме того, он уверен, что свое дело сделал, и подробности его не интересуют. И еще я сомневаюсь… — Арчи! Ты сказал, что разработаешь план. Пожалуйста, разработай план, как уговорить Толмена прийти сюда. Я отправился за шляпой. Глава 6 Я ринулся прямо в «Покахонтас», надеясь застать там Толмена, и придумывал по дороге, как заставить его прийти, но опоздал. Зеленая Куртка в дверях сказал мне, что прокурор сел в машину и отправился по шоссе на запад. Я развернулся и побежал. Если бы он решил задержаться у главного здания, я мог бы его там нагнать. Я влетел в холл. На глаза мне попадались пальмы, кресла, Зеленые Куртки, а также дамы и господа в самых разнообразных одеяниях: от костюмов для верховой езды до цветных тряпок, вызывающих в памяти цыганский табор. Я уже готов был навести справки у портье, как услышал за спиной мрачный голос: — Привет, таракашка! Я повернулся и прищурился: — Привет, крыса! Даже не крыса. Не знаю, как это назвать, оно живет под землей и грызет корни сорняков. Гершом Оделл покачал головой: — Не я. Не по адресу. Все, что ты мне наговорил, ну что Ласцио хотят пристукнуть, я пересказал ночному дежурному так просто. Ну а когда все это стряслось и они меня вызвали, что я мог поделать?! Но ты сказал им о камнях, неужели у тебя не хватило мозгов сообразить, что у проклятого шерифа возникнет подозрение? — Я сыщик, у меня вообще нет мозгов. У шерифа хватит других забот. — Я махнул рукой. — Забудь об этом. Мне нужен Толмен. Он здесь? Оделл кивнул: — Он в кабинете управляющего с Эшли. Там еще несколько человек и этот тип из Нью-Йорка по фамилии Лиггетт. Кстати, вспомнил, зачем ты мне понадобился. Ты воображаешь себя таким ловким, что я с наслаждением хорошенько отдубасил бы тебя, но оставим это. Ты должен оказать мне услугу. — Допустим. Лучшая защита — это нападение. — О’кей. Так вот, о чем я хотел попросить. Я сыт по горло. Здесь, в общем-то, приличная служба, но меня от нее тошнит. Сегодня, когда Реймонд Лиггетт прилетел сюда на самолете, он прежде всего спросил, где Ниро Вулф, и тут же отправился к нему, даже не поздоровавшись с Эшли. Я подумал, что Вулф для него кое-что значит. Потом мне пришло в голову, что лучшего места для частного сыщика, чем «Черчилль», не найти по всей стране. — Глаза Оделла заблестели. — Слушай, вот это было бы место для такого честного человека, как я! Так вот, пока Лиггетт здесь, не мог бы ты сказать обо мне Вулфу, а он сказал бы Лиггетту и устроил мне встречу с ним… «Черт подери, — подумал я, — а мы ведь и вправду превращаемся в контору по найму!» Ненавижу разочаровывать людей, поэтому я участливо говорил с Оделлом, не вдаваясь в подробности отношений Вулфа с Лиггеттом и не спуская глаз с закрытой двери кабинета управляющего. Я выразил радость по поводу того, что он не собирается гнить в глуши, что у него здоровое честолюбие и так далее. Это была очень приятная беседа, но я тут же оборвал ее, когда заметил, что дверь кабинета отворилась и мой друг Барри Толмен появился на пороге. Дружески хлопнув Оделла по плечу, я вложил, однако, в это ровно столько энергии, чтобы он вживе представил, как легко ему было бы отдубасить меня. Я быстро миновал все пальмы и преградил Толмену дорогу как раз возле выхода. Он выглядел озабоченным, его голубые глаза беспокойно бегали. Он узнал меня: — А-а, это вы. Что вам нужно? Я спешу! — Я тоже, — ответил я. — Я не собираюсь извиняться перед вами за то, что Вулф не подошел утром к телефону. Если вы хоть что-нибудь знаете о Ниро Вулфе, то вам ясно, как он эксцентричен. Не нам с вами его перевоспитывать. Я ехал с вами в поезде, ваше лицо мне понравилось, такое прямое и бесхитростное, позже я видел, как вы арестовали Берена по обвинению в убийстве — вы, верно, не заметили меня, — а затем пошел и рассказал об этом Вулфу. Сейчас я вас случайно встретил и думаю, вам следует знать, что он делал, услышав мой рассказ. Он потирал нос. — Ну и что? — насупился Толмен. — Ведь не мой же нос он потирал, я-то при чем? — Ничего. Но если бы вы знали Вулфа так же хорошо, как я… Он трет нос, только когда кто-то как следует садится в лужу. Поступайте, как вам нравится. Вы молоды, следовательно, худшие ошибки у вас еще впереди. Я чисто по-дружески, когда увидел вас, подумал, что смогу уговорить Вулфа побеседовать с вами, если вы сейчас пойдете со мной. Во всяком случае я попытаюсь. — Я сделал шаг к двери. — Но раз вы спешите… Толмен продолжал хмуриться, но мне приятно было видеть, что он не стал терять время. Он взглянул в мои честные глаза и, резко сказав: «Пошли!» — направился к выходу. Я последовал за ним, ликуя, как бойскаут. Когда мы пришли в «Апшур», я должен был продолжать представление, но мне не хотелось оставлять его в людном холле, поэтому я привел его в номер и поместил в свою комнату, плотно прикрыв дверь. Затем я отправился к Вулфу, не забывая закрывать двери, уселся на диван и одарил толстого сукина сына широкой улыбкой. — Ну? — спросил он. — Разыскал его? — Конечно разыскал и привел с собой. — Я решил опустить подробности. — Сейчас я зашел, чтобы попытаться уговорить вас дать ему аудиенцию. Это должно занять около десяти минут. Возможно, он даже выскользнет в коридор, чтобы подслушать у двери. — Я повысил голос. — А как же справедливость? Как же общество? Как же права человека?.. Вулфу пришлось слушать, другого выхода у него не было. Я обильно уснащал свою речь. Когда мне показалось, что прошло достаточно времени, я закрыл клапан, отправился в свою комнату и с победоносным видом провел Толмена к Вулфу. Прокурор выглядел таким озабоченным, что на секунду мне показалось, что он промахнется мимо стула. Но он попал. — Как я понял, вы считаете, что я сел в лужу? — Не совсем так, мистер Толмен. — Вулф покачал головой. — Я не могу составить компетентное мнение, пока мне неизвестны факты, которые руководят вами. Проще говоря, я боюсь, вы торопите события. — Я так не считаю. — Толмен выставил вперед подбородок. — Я звонил в Чарлстон, и там согласились со мной. Не то чтобы я сваливал ответственность — я за все отвечаю. Кстати, к шести я должен быть в Чарлстоне на совещании, а до него шестьдесят миль. Я не болван. Я взял Берена в тиски. — Он показал это на пальцах. — Если у вас есть еще какие-то сведения, я с большой благодарностью получил бы их утром по телефону и с неменьшей благодарностью получу сейчас. Не говоря уже о гражданском долге… — У меня нет информации, которая доказала бы невиновность мистера Берена, — мягко произнес Вулф. — Мистер Гудвин привел вас сюда по собственной инициативе. Я уже высказал вам свое мнение вчера ночью. Если бы я знал то, на чем основываетесь вы, словом, ваш секрет, это, возможно, помогло бы. Как вы понимаете, у меня нет клиента. Я никого не представляю. — У меня нет никаких секретов. Но у меня достаточно оснований, чтобы задержать Берена. Он не раз грозился убить Ласцио, это слышали полдюжины людей. По моим предположениям, он рассчитал, что убийцы обычно не объявляют во всеуслышание о своих намерениях, но он явно переиграл. Сегодня утром я еще раз всех тщательно допросил, особенно Берена и Вукчича. И Вукчича я исключил. Я собрал разнообразные показания. Но не отрицаю, что самый убедительный довод я получил, воспользовавшись вашей идеей. Я сравнил их списки с тем, что был найден в кармане Ласцио. Никто, кроме Берена, не сделал больше двух ошибок. — Он вынул из кармана бумажки и выбрал одну. — Списки пятерых, включая Вукчича, полностью соответствуют контрольному. Четверо, и вы в том числе, сделали по две ошибки, причем одинаковые. — Он сунул бумажки обратно в карман и наклонился к Вулфу. — Берен угадал только дважды! Семь ошибок! Вулф медленно закрыл глаза. Несколько минут спустя он проговорил: — Абсурд! Чепуха! — Именно, — подчеркнуто согласился Толмен. — Просто невероятно, что в тесте, где все дали девяносто процентов правильных ответов, Берен набрал лишь двадцать два. Это возможно лишь в двух случаях: или он был выбит из колеи убийством, которое только что совершил либо собирался совершить, или он как раз убивал, и на пробу у него не осталось времени. Список он заполнил наугад. Я считаю это абсолютно убедительным и уверен, что суд посчитает так же. И я хочу сказать, что чрезвычайно благодарен вам за эту идею. Это было чертовски умно, и придумали это вы. — Благодарю. А у Берена вы не попросили объяснений? — Попросил. Он изобразил изумление. Объяснить ничего не смог. — Вы сказали «абсолютно убедительно». Это слишком сильно. Возможны другие варианты. Список Берена могли подменить. — Это тот самый список, который он собственноручно отдал Сервану, там есть его подпись. Серван все время держал его при себе. Вы подозреваете Сервана? — Я никого не подозреваю. Блюда и карточки могли быть переставлены. — Только не карточки. Берен сам сказал, что они шли по порядку, когда он пробовал. А что до блюд, то кто же сделал это и кто опять переставил их, когда Берен вышел? После продолжительного молчания Вулф уверенно произнес: