Я прошел к телефону в свою комнату, решив, что быстрее всего будет спросить моего приятеля Оделла. Меньше чем через десять минут я вернулся с докладом: — Они снова на дежурстве с шести вечера. Те же самые. Сейчас шесть часов семь минут. Их зовут… — Все, спасибо. Мне имена не нужны. — Вулф потянулся вперед и посмотрел на меня. — Наш противник сам себя поймает в ловушку. Он уверен в своей неуязвимости и считает, что в его крепости нет лазеек. Или в ее. Вероятно, в ее. Но есть одна щель, и мы посмотрим, не удастся ли нам расширить ее. — Он вздохнул. — Поразительные укрепления он воздвиг. Я вижу лишь одну щель. Если мы не достигнем успеха… — Он пожал плечами и с горечью продолжил: — Как тебе известно, сегодня мы переодеваемся к обеду. Мне нужно быть в павильоне как можно скорее. То, что обещает язык, должно выполнять тело. Он начал готовиться к подъему со стула. Глава 7 Без двадцати семь мы входили в «Покахонтас». Вулф прекрасно выглядел в черном костюме и белой рубашке, а что касается меня, то я вполне мог бы служить украшением витрины магазина мужской моды. Естественно, меня разбирало любопытство, с чего это Вулф так заинтересовался Зелеными Куртками, но оно так и не было удовлетворено. В главном холле, как только мы освободились от шляп, он указал мне на гостиную, а сам остался позади. Я заметил, что Оделл не ошибся: двое цветных были те же самые, что и вчера вечером. До обеда оставалось еще больше часа. В большой гостиной сидела мамаша Мондор с вязаньем, а на диване болтали Валенко, Кит и Лизетт Путти. Я поздоровался, подошел к мамаше Мондор и попробовал спросить, как будет «вязать» по-французски. Но она так возбудилась, чуть не полезла в драку, и я предпочел убраться. Из холла вошел Вулф, и с одного взгляда я понял, что он не пропустил ту щель, о которой говорил. Он одарил присутствующих приветствиями, задал пару вопросов, получил ответ, что Луи Серван в кухне присматривает за обедом. Затем подошел ко мне и коротко, почти шепотом дал важное поручение. Я заметил себе, что у него хватило выдержки дождаться, пока я надену свой лучший костюм, чтобы послать меня работать до седьмого пота, тем более что деньги нам не светили, но решил не тратить времени на препирательства и отправился за шляпой. Я пересек лужайку, вышел на главную аллею и направился к отелю. По дороге я решил, что, чем заводить новые знакомства, лучше еще разок использовать Оделла, и весьма удачно наткнулся на него в коридоре между лифтами. Он выжидательно посмотрел на меня: — Ты говорил с Вулфом? Видел он Лиггетта? — Нет еще. Дай нам время. Не беспокойся, старина. А вот мне сейчас кое-что срочно нужно. Мне нужны чернила, лучше свежие, пятьдесят или шестьдесят листов гладкой белой бумаги, лучше глянцевой, и увеличительное стекло. — Господи Исусе! — уставился он на меня. — На кого ты работаешь? На Джона Эдгара Гувера? — Нет. Все в порядке. У нас званый вечер. Может, и Лиггетт будет там. Сделаешь, а? Оделл велел мне подождать и исчез за углом. Через пять минут он вернулся со всем, что я просил. — Мне пришлось поставить чернила и бумагу в счет, — сказал он. — Лупа моя собственная, не забудь вернуть и будь с ней осторожен. Я ответил, что постараюсь. Поблагодарил и ушел. На обратном пути я пошел по аллее, которая вела мимо «Апшура». В нашем номере я взял из ванной флакон талька и запихнул его в карман, захватил также ручку и блокнот. Потом разыскал свежий номер «Журнала криминалистики» и открыл статью, где говорилось о новой классификации отпечатков пальцев. Я вырезал нужную страницу, завернул ее в бумагу, которую дал Оделл, и пошел в «Покахонтас». Всю дорогу меня занимала мысль, что это за щелка, которую Вулф собирается расширить с помощью такого набора инструментов. Никакого света Вулф на это не проливал. Он явно был озабочен, потому что, хотя все путешествие заняло у меня не более пятнадцати минут, я нашел его в самом большом кресле маленькой гостиной, том самом, которым Толмен забаррикадировался от бешеной атаки Констанцы Берен. Против него за столом с видом человека, которому чувство юмора помогает примириться с судьбой, сидел Сергей Валенко. Вулф закончил обращенную к нему фразу, затем повернулся ко мне: — Все принес, Арчи? Хорошо. Пожалуйста, чернила и бумагу положи на стол. Я объяснил мистеру Сервану, что если возьмусь за расследование, то буду вынужден задать каждому ряд вопросов и взять отпечатки пальцев. Он послал к нам первым мистера Валенко. Все десять пальцев, пожалуйста. Вот это да! Ниро Вулф собирает отпечатки пальцев после того, как полицейские перерыли всю столовую и ее снова открыли для публики! Я знал на сто процентов, что это блеф, но еще не разгадал, куда он клонит, поэтому снова, в который раз, вынужден был ехать за светом его задних фар, не зная дороги. Я снял пальчики Валенко на два листа бумаги, пометил их, и Вулф, рассыпаясь в благодарностях, спровадил его. — Что это еще за бюро идентификации? — спросил я, когда мы остались одни. — Потом, Арчи. Посыпь тальком отпечатки мистера Валенко. Я уставился на него: — Во имя Господа, зачем? Не нужно никакого талька… — Так все будет выглядеть более профессионально и таинственно. Сделай это. Дай мне страницу из журнала. Так. Удовлетворительно. Мы используем верхнюю половину. Отрежь ее и держи в кармане. Положи увеличительное стекло на стол. А-а, мадам Мондор? Assеyеz-vous, s’il vous plait[6]. Она не расставалась со своим вязаньем. Вулф задал ей несколько вопросов, которые я даже не попросил перевести, затем передал ее мне, и я снял отпечатки. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким дураком, как присыпая все это тальком. Третьей посетительницей была Лизетт Путти, за ней последовали Кит, Бланк, Росси, Мондор… Вулф каждому задавал вопросы, но всякому, кто знает его так, как я, сразу стало бы ясно, что он просто разыгрывает комедию. И во всяком случае, никакой щели она не расширяла. Затем вошла китаянка, жена Лоуренса Койна. К обеду она оделась в красный шелк, в черных волосах цвела веточка горного лавра. Она выглядела как реклама кругосветного путешествия. Я сразу сообразил, что за ней-то мы и охотились, потому что Вулф резко приказал мне взять блокнот, чего он не делал, когда разговаривал с остальными. Но задал он ей те же самые вопросы, а затем я снял ее отпечатки. Когда я подавал ей мой вконец испорченный платок, чтобы вытереть пальцы, Вулф вдруг откинулся на спинку кресла: — Да, кстати, миссис Койн, мистер Толмен говорит, что когда вчера вечером вы гуляли, то не видели никого, кроме одного служителя на аллее. Вы спросили у него о птице, и он сказал вам, что это козодой. Вы когда-нибудь раньше слышали козодоя? Она не проявила никакого воодушевления: — Нет, в Калифорнии они не водятся. — Так я и понял. Как мне сказали, вы вышли погулять до того, как началась дегустация, и вернулись в гостиную вскоре после того, как мистер Вукчич вошел в столовую. Это верно? — Я вышла до того, как они начали. Я не знаю, кто был в столовой, когда я вернулась. — Я знаю. Это был мистер Вукчич. — Его голос был так беспечен, что сразу стало ясно, что она во что-то впуталась. — А еще вы говорили мистеру Толмену, что все время, пока вас не было, вы гуляли. Это тоже верно? — (Она кивнула.) — А разве вы не зашли в свою комнату, прежде чем идти гулять? — Нет, было не холодно, и шаль мне была не нужна. — Хорошо. Я только спрашиваю. Но, может быть, вы вошли в коридор левого крыла через террасу и прошли в свою комнату таким путем? — Нет. — Ее голос звучал скучно и спокойно. — Я все время была на улице. — Так вы совсем не заходили к себе? — Нет. — И вообще никуда? — Только на улице. Мой муж скажет вам, я люблю гулять ночью. Вулф скорчил гримасу: — А когда вы возвращались, вы прошли через главный холл прямо в большую гостиную? — Да, и вы были там. Я увидела вас рядом с моим мужем. — Так. Миссис Койн, вы меня весьма озадачили. Возможно, вы легко разрешите мое недоумение. Если все, что вы мне рассказали, верно, а это соответствует и сведениям мистера Толмена, какой же дверью вы прищемили себе палец? Она встретила вопрос невозмутимо. Даже глазом не моргнула. Может, ее глаза чуть-чуть и сузились, но я этого не заметил. Но все же она потеряла темп. Прошло не меньше десяти секунд, прежде чем она выговорила: — Вы имеете в виду мой палец? — Она опустила глаза и подняла их снова. — Я попросила мужа поцеловать его. — Я слышал это, — согласился Вулф. — Так какой дверью вы его прищемили? Она уже приготовилась: — Большой входной дверью. Вы знаете, как тяжело ее открывать… — Нет, миссис Койн, — резко перебил ее Вулф, — так дело не пойдет. У швейцара и портье взяты показания. Они запомнили, как вы выходили и как входили, — их спрашивал мистер Толмен. Они оба утверждают, что швейцар открыл вам дверь и закрыл ее за вами, и пальца вы не прищемили. Это не могла быть и дверь из холла в гостиную, потому что я сам видел, как вы миновали ее. Так какая же? Она не расставалась со своей невозмутимостью. — Швейцар лжет, — спокойно сказала она, — потому что был невнимателен и причинил мне боль. — Не думаю. — Я знаю. Он лжет. — Она молча поднялась. — Я должна поговорить с мужем. Она быстро направилась к двери. — Арчи! — скомандовал Вулф. Я вскочил и заступил ей дорогу. Она не противилась, только остановилась и посмотрела на меня в упор. — Вернитесь и сядьте! — велел Вулф. — Вы, я вижу, решительный человек, но и я не хуже. Мистер Гудвин удержит вас одной рукой. Вы можете кричать, сюда придут люди, но они уйдут, а мы не двинемся с места. Сядьте, прошу вас. Она села: — Для крика у меня нет причин. Просто мне надо сказать мужу… — Что швейцар солгал. Но он не лгал. Так или иначе, зря я вас мучить не буду. Арчи, дай мне фотографии отпечатков, которые обнаружили в столовой. «Черт тебя побери! — подумал я. — Когда-нибудь тебе понадобится моя сообразительность, но я вовремя не смекну, и тогда ты научишься заранее предупреждать меня». Но теперь-то я знал, что делать. У меня в кармане была вырезка из журнала. Я передал ее Вулфу. Затем придвинул к нему отпечатки, взятые только что у Лио Койн. Он долго смотрел на них сквозь увеличительное стекло, сравнивал, кивал и через равные интервалы отпускал междометия. Наконец он заговорил: